Остров Укенор - Анна Удьярова

и тогда она успокоилась, улыбка умиротворения застыла на её пергаментных устах, и она умерла с миром – а её благодетель сидел, держа почившую за руку и заливаясь слезами светлой скорби…

Но нет, ничего такого: его просто вытолкали из палаты, когда закончилось время. «Вы ей вообще кто?» – грозно спросил врач с красными глазами и велел убираться. И гирлянду наверняка сразу же выключили.

В ту же ночь она умерла, в сумерках своего сознания и в свете снега за окном. И, возможно, в свете пластмассовой раздражающе яркой гирлянды.

Во всяком случае, Астиан хотел в это верить».

– Повтори, пожалуйста, – сказал Защитник, открывая глаза. – То, что ты сказал. Если это действительно то, чего ты хочешь.

Мальчишка молчал долго.

Титры: «Но людям нужно верить хотя бы кому-то».

– Я хочу, чтобы эта улитка ожила.

И она ожила.

Титры: «И деловито поползла в мире реальнейшего, ничего не ведая о волшебстве и о новом мире, невольным поводом создания которого стала».

Звук выключения видеокассеты.

Глава 3

Ненависть

Теперь перед сном Унимо неизменно думал: «Я хочу, чтобы Тьер спал и не просыпался раньше меня». Это стало для него обязательным ритуалом, чем-то вроде Вечернего Обряда служителей Защитника. С тем отличием, что, если вдруг забудешь – можешь оказаться в своей постели с перерезанным горлом. Или ещё что похуже. И каждый раз Унимо тоскливо думал о том, как хорошо было бы отправить Тьера спать вечно – и здесь желания пленника и его тюремщика совпадали. Но это было бы слишком просто для Реальнейшего.

Необходимость постоянно контролировать себя и носить в кармане призрак Тьера превращала жизнь в непростое дело. Унимо ещё на маяке привык обходиться без людей, но лишь теперь, в центре Тар-Кахола, стал настоящим отшельником. На людей не было сил. Только на улыбки для булочника, зеленщика и хозяек «Кофейной сони».

Тьер превратился в тень, молчал, читал целыми днями (всё, что находил в небогатой библиотеке булочной: от сборников предсказаний по полёту птиц до разрозненных томов «Истории Королевства Шестистороннего») или смотрел в окно – тогда Унимо вспоминал немого Трикса, спутника Форина, и это совпадение казалось ему насмешкой. Тьер был на редкость удобным заключённым. Унимо чувствовал беспокойное движение совести: как удары хвостом огромной глубоководной рыбы, вздымающие со дна ураганы песчинок. Он стал чаще заходить в Невесёлый квартал и приносить новые книги для библиотеки. Унимо заметил, что выбирает книги, которые, как ему казалось, могли бы помочь Тьеру взглянуть на свою судьбу иначе – и ужасно разозлился на себя («Давай-давай, учитель, воспитывай его, обучай хорошим манерам, а если не будет слушаться – всегда можно вытащить в реальнейшее и припугнуть»). Назло купил сказку о мальчике-дельфине с кошмарными иллюстрациями и сборник статей «О природе Защитника», изданный ещё при прошлом Айл-просветителе.

Мастер Реальнейшего постоянно чувствовал своего пленника. Мог узнать его мысли и ощущения, но старался не злоупотреблять: только осторожно наблюдал, чтобы Тьер не задумал какой-нибудь своей обычной шутки. И сначала – довольно успешно.

Стоял тёплый солнечный день – из тех, что осенью кажутся последними и потому особенно ценными. Жители старались выбраться в окрестности столицы или хотя бы дойти до Кахольского озера, чтобы любоваться шафранными корабликами листьев на чёрной воде, тонким узором паутины, пойманной в мягкие лапы света, бледными мотыльками, упрямо летающими в поисках несуществующих цветов.

Унимо вспомнил, что в такие дни они с отцом уезжали в горы или уходили в рощу неподалёку, чтобы там ночевать у лесного озера, дрожа от холода и слушая глухие всплески осторожных сомов, измеряя время движением солнечного луча по серебристому стволу бука…

Воспоминания об отце снова перепутали мысли. Встряхнули душу, как стеклянную игрушку с падающим в шаре снегом. И запустили её в стену.

Так или иначе, Унимо решил, что он любит осень, и может тоже – как все – прогуляться до озера.

Тьер тоже бродил по городу, но в другой части, ближе к Ратуше. Унимо попробовал его горькую, как полынная настойка, грусть, и сам едва не поморщился. Хорошо, что Тьер не мог так же легко читать мысли и чувства Мастера Реальнейшего: вряд ли ему понравилась бы эта смесь жалости и невольного покровительства.

Скитаясь по городу, Нимо вышел к своему любимому месту на пристани: насыпь, дубовые деревянные скамейки, вид на причал и редкие лодки, узкие и длинные, снующие, как водомерки, по озёрным дорогам.

Унимо устроился на одной из скамеек. Солнце пригревало. Тепло можно было даже увидеть: если закрыть глаза, то под веками пульсировала кружевная золотистая кровь.

Конечно, нельзя было просто сидеть и радоваться хорошему дню, приятной погоде, тому, что никуда не нужно спешить. Хотя отец учил его этому – даже более старательно и терпеливо, чем древним языкам. Вероятно, хотел и сам научиться. Это Унимо понимал уже сейчас, но тогда он просто держал Астиана за руку, пока они сидели на каком-нибудь холме и любовались закатом, закрывал глаза и улыбался, чувствуя на веках осторожное прощальное касание солнца. Или вспоминал маму, как она целовала его в лоб перед сном, когда была дома. И тогда испуганно открывал глаза – и волшебство исчезало.

Унимо знал, что это бесполезно и вредно. Но ведь такое знание мало кого останавливает. И он снова и снова думал о том, что его бросил отец (конечно, он бросил и весь этот мир – но мир покатился дальше, а единственный сын единственного отца на свете, даже став Мастером Реальнейшего, даже спустя двенадцать лет – готов разреветься, если эта мысль застаёт его врасплох). Что мать перестала целовать его перед сном задолго до того, как он понял, что это не обязательно. Что настоящий Мастер Реальнейшего и вроде бы его учитель тоже его бросил. Ушёл играть и не вернулся. Никогда не вернётся.

Потом Нимо не мог объяснить, как это произошло. Может, сказалась привычка долгие годы засыпать днём на маяке. Может, Мастер Сна играл на стороне Тьера. Может, миру надоели одни и те же жалобы. Так или иначе, Мастер Реальнейшего заснул неожиданно для себя – и в тот момент на другом конце города вздрогнул и распахнул глаза Тьер. А затем по лицу Бессмертного поползла, теряя от запаха удачи всякую бдительность, длинная хищная улыбка…

Проснулся Унимо от запаха гари. Всё было в дыму, ничего не разглядеть. Открыл глаза, несколько секунд смотрел в прозрачный воздух осенних сумерек, чуть блестящий от дыхания озера. И рухнул вниз, кубарем скатился с холма с единственной мыслью: «Хочу оказаться там, где Тьер».

А Тьер стоял на крыше Собора Защитника и прекрасно смотрелся в лучах осеннего солнца на фоне неба и шпиля восточной башни, обращённой к площади Всех Дорог. Тьер раскачивался с пятки