Мадам Поммери. Первая леди шампанского брют - Ребекка Розенберг

Что вселилось в меня в последнее время? Мне стыдно, что я не подумала об этом.

Грено наклоняется и теребит Луизу за нос согнутыми в суставах пальцами.

Она хватает кулачком его ус и дергает.

– Он настоящий?

– Какого дьявола? – Он отшатывается и хлопает пальцами по губе, поправляя усы.

– Луиза, ты помнишь, что мы говорили про твои ручки? – Я сажусь на корточки и переплетаю ее крошечные пальчики с моими. – Руки должны находиться возле юбочки и никого не беспокоить.

Грено разглядывает ее сверху сквозь очки-половинки.

– У нее глаза как у рыбы.

Я превращаю его критику в комплимент.

– Да, у нее большие глазки, правда? – говорю я, прижимая ее к себе.

Мажордом несет один из наших четырех сундуков наверх но узкой винтовой лестнице.

Грено тычет в него скрюченным пальцем.

– Перенесите комнату для мадам Поммери в апартаменты Синяя Птица возле детской.

– Да, месье, – кричит он и продолжает подниматься по лестнице, над которой возвышается витражный стеклянный купол.

Молодой лакей вносит десять ящиков красного вина «Поммери».

– Куда это поставить, месье? – кричит он Грено.

– Боже мой. Несите их в погреб. – Нарцисс скребет ногтями свои длинные бакенбарды. – Вы что, решили переехать сюда?

– Гость никогда не приезжает с пустыми руками. – Я говорю это веселым голосом, который приберегаю для больных детей и капризных старцев.

– Что я должен, по-вашему, делать со всем этим вином, которое вы привезли?

– Один ящик для вашей сестры, один вам, а остальное вино вы можете продать. Честно говоря, нам нужно увеличивать продажу.

Он что-то ворчит себе под нос и семенит в гостиную. Его экзотическая бамбуковая трость стучит по полу. Гостиная еще роскошнее, чем фойе. Мягкие диваны в стиле Людовика XV стоят вокруг овального стола, инкрустированного розовым мрамором и черным деревом. Полная драматизма пейзажная живопись возвышает французскую провинцию до немыслимой красоты. Некоторых художников я узнаю по прошлым парижским выставкам: Теодор Руссо, Эжен Делакруа, Эжен Гойе.

– Ваша сестра, вероятно, покровительница художеств, – говорю я. – Надо сказать, что я скучаю по нашим воскресеньям, когда мы с вами любовались картинами на Королевской площади Реймса, разговаривали с художниками.

– Все когда-то заканчивается. – Упав на диван, он достает слуховую трубку и вставляет в ухо.

Луиза сосет пальчики и таращит глаза на странного однорогого старика.

– Этот рог помогает ему лучше слышать, – шепчу я ей.

– Заберите то вино назад, когда будете уезжать, – громко говорит он. – Торговать сейчас вином все равно что продевать верблюда сквозь игольное ушко, с тех пор как Наполеон поднял налоги, чтобы заплатить за новый военный корабль – броненосец «Глуар».

– О, месье, так вот в чем суть нового акцизного налога? Ради военного корабля? – Смущенная чмоканьем, которое издает Луиза, я вынимаю у нее изо рта липкие пальчики и держу дочку за руку.

Грено не обращает на нас никакого внимания и тычет тонкой палочкой в трубку, а потом снова вставляет ее в ухо.

– Вольф представил налоговый счет на десять тысяч франков. – Я пытаюсь завязать разговор. – Можно как-то избежать платежа?

– Я боюсь, что это лишь начало новых налогов, – говорит старик. – Теперь, когда у Наполеона появился новый военный корабль, недалеко и до войны. – Он жестом показывает на запотевшее ведерко со льдом. – Не желаете ли шампанского?

– Ах, Нарцисс, как мило с вашей стороны! Вы помните, как я люблю шампанское. – Я достаю бутылку из серебряного ведра и выталкиваю большим пальцем пробку – пуфф! Из горлышка струится аромат фруктов.

– Почему вы так опоздали? – спрашивает он. – У вас всегда были безупречные манеры.

Глаза Луизы устремлены на его слуховую трубку, и я никак не могу незаметно ее отвлечь.

– Я извиняюсь за наше опоздание. – Я наливаю шаманское в гравированные бокалы. – Поезд был переполнен перед праздниками.

– Разве вы не говорили мне, что ваша мать прививала вам хорошие манеры? – Он берет у меня бокал.

– Под страхом смерти. – Я смеюсь и жду, когда он произнесет тост.

– Au santé, за здравие, – говорит он; его склеротические глаза встречаются с моими. – Пусть новый год будет лучше, чем старый.

Не самый солнечный из тостов. Он пьет, и я следую его примеру. Сладкое, ледяное шампанское возвращает меня к жизни после моей первой поездки на поезде, странной и почти сопоставимой с дилижансом.

Луиза отрывает взгляд от Грено и оглядывает комнату. Абажуры венецианской марки Fortuny, драпировки с элегантными подхватами, бархатные скамеечки для ног и глазурованный бронзовый павлин, раскрывший перья перед огнем. Я буквально вижу, как в ее мозгу крутятся колесики.

– У вашей сестры изумительный дом, – говорю я. – Она присоединится к нам?

– Она навещает в Альпах взрослых детей. Весь дом в нашем распоряжении. – Он снова делает глоток, держа в одной руке слуховую трубку, в другой бокал.

– Так вы были один и на Рождество, – говорю я. – Луи встретил Рождество в Шотландии. Честно признаться, эта поездка – как раз то, что нам нужно. – Я хлопаю Луизу по ножке, и ее нежные пальчики трогают орнамент из муранского стекла на чаше.

Грено хмурится.

– Она похожа на вашего супруга, особенно ее глаза. – Его собственные слезятся, когда он пьет шампанское.

Огромные глаза Луи были первым, что я заметила, когда моя мать познакомила меня с ним. Его теплые карие глаза и спокойная уверенность в себе так отличались от моих шотландских знакомых. Луи не нуждался в дворянском звании, не хвастался внушительным наследством или тем, сколько у него недвижимости. Он был преуспевающим торговцем шерстью из Реймса, другом маминых друзей. Подходящая партия, заверила меня мать, хотя я знала, что она пойдет на что угодно, лишь бы выдать меня замуж. Она рассчитывала, что я выйду за дворянина, а когда ничего не получилось, была задета. Репутация всегда была для нее важнее всего.

Луиза подходит к стеклянному зверинцу, стоящему на круглом столе. Грено опускает трубку, отталкивается от дивана и отодвигает поднос с животными за пределы ее досягаемости.

– Нельзя ничего трогать, Луиза, – строго говорю я.

Она показывает пальцем на каминную полку.

– Феликс?

Я смеюсь.

– У нее есть матагот Феликс, мы оставили его дома.

– Надо было оставить и Луизу, чтобы она ухаживала за матаготом, – усмехается он.

– Нарцисс, она ваша крестница, – с упреком напоминаю я.

Он игнорирует меня, возится со слуховой трубкой, крутит ее так и эдак.

В гостиной появляется веселая женщина в черном платье и накрахмаленном переднике и приседает в реверансе.

– Добрый вечер. Я мадам Лоран, экономка. Я пришла узнать – может, наша маленькая гостья хочет выпить чашечку горячего шоколада или съесть мадленки в столовой. После этого я могу приготовить ванну.

– Да, пожалуйста. Да,