Сирийский рубеж 3 (СИ) - Дорин Михаил

— А дело вот в чём. Поезжайте в отпуск, а потом сразу сюда. Для вас есть работа. Намекну вам, что дело очень серьёзное, — сказал представитель Комитета, что-то отметил на листе в папке и убрал её обратно.

— Настолько, что даже не намекнёте в чём оно заключается? И вообще, такие вещи нужно согласовывать с моим руководством.

Представитель КГБ мило улыбнулся в ответ на мою претензию.

— Понял. Херню спросил, — махнул я рукой.

— Поправляйтесь, отдыхайте, и я вас жду, товарищ Клюковкин, — пожал мне руку сотрудник конторы.

Тут я вспомнил, что даже имени его не знаю.

— А мне как к вам обращаться? — спросил я, когда мой гость был уже рядом с дверью.

— Можете обращаться ко мне Леонид Борисович. До встречи!

Ох и не люблю я их «до встречи»! Так и хочется сказать вслед: вы заходите к нам почаще, без вас потом так хорошо.

Только вот мне даже и сходить тут некуда. Тосю отправили в Союз, как и обещал всем раненным Чагаев. Так что мне осталось только лежать и смотреть Первый Сирийский!

— Чуть не забыл, — вернулся в палату Леонид Борисович. — Известная вам особа не пожелала улетать на «санитарном» рейсе в Москву.

— Благодарю! — сказал я и быстро встал с кровати.

Спину ещё немного потягивало, а бровь ещё долго будет затягиваться. Но предвкушение от встречи с Антониной меня воодушевляло.

Выйдя из палаты, я сразу попал в водоворот больничных хождений персонала и больных. Меня, как легко раненного, держали в терапии. Так что мне нужно было добраться до хирургического отделения, где и лежала Антонина.

— Господин, вам нельзя ещё вставать! — бежала за мной медсестра, но я уже был почти в кабине подъёмника.

— Девушка, со мной всё в норме. У меня профилактика геморроя, — сказал я, скрывшись за дверьми лифта.

Я только и успел увидеть надутое лицо сирийской смуглой девушки в больничной униформе. Лифт тронулся, а до меня ещё доносились её причитания.

В отделении хирургии меня ожидало новое испытание. Женщина с «широкой костью» преградила мне путь и не пускала в отделение. Как я только не пробовал ей объяснить, что мне нужно попасть к пациентке.

— Чего захотел⁈ Нечего! Зачем тебе к ней? — спрашивала сирийская медсестра.

Оценив ситуацию, я понял, что просто так тут не пройти и не обойти. Тем более, уже про меня настучали врачу, и он тоже показывал мне на дверь.

— Уважаемая Мавджуда-ханым! Вы ведь не представляете…

Но Мавджуда не уступала дорогу. Видимо, моё природное обаяние на сирийских замужних женщин не действует.

— Конечно, не представляю! Вот зачем вам к девушке? Она красивая, молодая. Бедненькая, столько натерпелась с вами на этой войне. Ей нужно отдыхать, — ворчала на меня медсестра.

— Да вы ж не понимаете. Антонине-ханым нужно что-то очень привлекательное, очень нежное и обоятельное, что-то, чего нет у других. И тогда она пойдёт быстрее на поправку.

Мавджуда задумалась.

— И что же это ей нужно?

— Ей нужен я, ханым, — улыбнулся я.

Медсестра усмехнулась, но не сдавалась.

— Ну вы послушайте, Мавджуда-ханым. Мы ведь с ней обожаем друг друга. Как птица — ветку, как корова — травку, как путник — стакан холодной воды. Вот наша с ней связь огромная и здоровенная, как два океана, три космоса и как состояние всех бедуинов!

На словах про бедуинов, Мавджуда и сдалась. Значит, ещё пока работает обаяние!

Приоткрыв дверь палаты, я тихо зашёл и сел рядом с кроватью. Тоня постепенно просыпалась, открывая глаза.

— Опять мне что-то снится… Саня, ты чего здесь делаешь? Как сюда попал? — поднялась Тося, выпучив на меня глаза.

— Через дверь вошёл. Но я тоже очень соскучился, дорогая, — недовольно сказал я.

Вот так рвался к ней, а она даже не поцеловала.

— Ну подожди. Ты ведь на службе должен быть. У вас же операция… ай, да ладно! — воскликнула Тоня и крепко меня обняла.

Теперь другое дело! И мне на душе стало хорошо, что со мной дорогой мне человек.

Тем не менее разбитая бровь вызвала много вопросов у Тоси. Пришлось рассказать про операцию, про Батырова и моё катапультирование. Последнее вызвало особый шок.

— То есть… подожди… как, — подбирала слова Антонина, когда я ей пытался объяснить, что вертолёт смог покинуть с помощью катапульты.

— Всё просто. Дал по ручкам, получил мощный пинок под зад и с криком «Да здравствует революция» вышел из «кабинета» на свежий сирийский воздух. Практически горный, между прочим.

— Всё равно не понимаю. Объясни по научному.

Вот пристала! Я собрал весь свой богатый научно-технический словарный запас, и выдал базу Белецкой.

— Дёргаешь вверх «держки». По науке их называют поручни. Тут же срабатывают пиропатроны, которые перебивают все шесть лопастей несущего винта и они отлетают от вертолёта. Потом ещё один подрыв взрывчатки на остеклении кабины. Таким образом, освобождается проход вверх.

— Ого! А дальше? — спросила Тося.

— А дальше в действие приводится буксировочная ракета, которая вытаскивает кресло вместе с тобой из кабины вертолёта. После стабилизации кресла происходит выключение реактивного двигателя, привязные ремни автоматически перерезаются. Спинка кресла отлетает и выпускается парашют.

— Ну дела! — удивилась Тоня, поглаживая меня по щеке. — Больше всего поражает, что ты так спокойно об этом рассказываешь. А если бы вертолёт взорвался от попадания ракеты? Тебе совсем нестрашно?

— Любому страшно. Не так страшно подставиться под ракету, как умереть. Я ни о чём не жалею. И давай не будем о грустном.

Щёлкнул пальцем Антонину по носу, чтобы взбодрить немного. Пробыв у неё несколько часов, ушёл к себе в палату. Если бы учитывалось моё желание, то я бы остался, да Мавджуда всё никак не унималась. Похоже, ей мужчины не хватает. Кого-то то она мне напоминает…

Дело шло к выписке. Антонина тоже засобиралась сначала в часть, но у меня получилось её отговорить. Из Университетской больницы Аль-Асад, она уехала прямиком на военный аэродром Эль-Мезза. Там как раз собирался улетать в Советский Союз самолёт командующего.

Мне оставалось только оформить документы и убыть вслед за Белецкой. По возвращению в Союз, мы договорились с ней, что она приедет ко мне в Торск. Так сказать, проходить курс реабилитации наших с ней отношений.

До Хмеймима я добирался на вертолёте. Вообще приятно было осознавать, что со здоровьем у меня всё хорошо. Чувствовал я себя прекрасно. Думаю, что и на внеочередном ВЛК, обязательном после катапультирования, у меня не будет проблем.

Ми-8, в котором я летел, долго кружил над авиабазой Хмеймим, не заходя на посадку. Как я понял, экипажу дали команду выполнить облёт аэродрома. Внизу было видно, что база постепенно преображается. Уже вырисовывается расположение эскадрилий, мест стоянок самолётов и вертолётов. КДП уже не похоже на скворечник с разбитыми окнами. Теперь это нормальный командно-диспетчерский пункт. И даже тот самый офицерский клуб с проживающими в нём птицами покрашен и выглядит более-менее отремонтированным.

Наш вертолёт продолжал кружить на предельно малой высоте, а экипаж высматривал посторонних по периметру базы. Через пару минут и три прохода над стоянкой техники мы зашли на посадку.

Ми-8 срулил с полосы, на которую выруливала пара МиГ-29. Только мы освободили рулёжную дорожку, как истребители начали разбег по полосе. На посадочном курсе был виден очередной заходящий на посадку Су-24. Следом был ещё один.

После выключения двигателей и остановки винтов, я поблагодарил экипаж и вылез на бетонку аэродрома. Пройдя по стоянке, поздоровался с техниками и узнал последние новости.

На стоянках техники готовили самолёты и вертолёты. Спецтранспорт продолжал разъезжать от борта к борту. Со всех сторон серьёзные разговоры и крепкие выражения. Без них никуда, поскольку не применишь ненормативную лексику, ничего работать не будет.

Как по мне, ещё один день жизни авиабазы как на ладони.

Но был один интересный момент. Оказывается, всему составу ИАС дали команду всю технику поставить в строй. Чтобы не было никаких замечаний.