Стихотворения - Тед Хьюз

Сражение за Иерусалим

Вроде бы мёртвого человека

С Буддой в улыбкеС Иисусом в простёртых рукахС Магометом в склонённом челе

Ногами в адуРуками в раюСпиною к земле

СопровождаютК вечному блаженствуПоющие легионы

Вроде бы мух

Уиддоп

Где было пустоКто-то поместил испуганное озеро.

Где было пустоКаменные плечиСтали стеной на защиту.

Ветер со звёзд нырнулПытаясь прислушаться к дрожи.

Деревья, взявшись за руки, прикрыв глаза,Предстали перед миром.

Трава-трёхзубка в страхе подобралась ближе.

И больше ничегоЛишь чайка иногда несётся сквозь

Разрыв материи

Из ничего в ничто

Кот и мышь

К овечьему холму под жарким солнцемПрижалась мышь: спасенье вроде близко,Но не хватает духу. Время, мирСтары для изменений.Горизонт Лесов, ферм, деревень тяжёлым смрадомВгоняет в ступор. Что с двумя ногами,Что с четырьмя — молитва маловата.Пред Богом — всё равно что пред котом.

Ястреб на макушке дерева[2]

Вершина леса. Я закрыл глаза.Бездействую, не притворяясь спящим,От клюва и до крючковатых пальцев:Мозг чертит идеальную охоту.

На высоте деревьев так удобно!Воздушные потоки, солнца луч —Всё мне на пользу; и лицо землиОбращено ко мне — я наблюдаю.

За грубую кору держусь когтями.Достигнута цель Сотворенья мира —Моя нога и каждое перо:И я в когтях Творение держу

Или в полёте медленно вращаю —Убью, где захочу: тут всё моё.Софистики во мне нет ни на грош:Я отрываю головы от плеч —

Работник смерти.Единственный мой путь лежитЧерез живую плоть и кости.Моим правам не нужно подтверждений:

За мною — солнце. С самого началаМоих трудов ничто не изменилось.Мой глаз не допускает изменений.Я сохраню порядок всех вещей.

Полная луна и малышка Фрида

Прохладный ранний вечер сжимается до собачьего лая и звона ведра —И тебя, прислушивающейся.Нити паутины, туго натянутые касанием росы.Поднятая бадья, неподвижная, полная до краёв — зеркало,Искушающее до дрожи первую звезду.

Коровы по тропинке возвращаются домой, замыкая изгороди тёплыми кольцами дыхания —Тёмная река крови, много валунов,Равновесие непролитого молока."Луна! — кричишь ты вдруг. — Луна! Луна!"

Луна чуть отступает, как художник, изумлённо вглядывающийся в своё произведение,Изумлённо уставившееся на него.

Теология

"Нет, змей не искушалЕву яблоком.Налицо обычноеИскажение фактов.

Адам съел яблоко.Ева съела Адама.Змей съел Еву.В кишечнике темно.

Тем временем змейСыто спит в раю —И с улыбкой слушаетВорчливый зов Господа".

Земля-Луна

Давным-давно жил человек,Бродил по светуИ встретил полную горящую луну,Катившуюся прямо на него,Сминая камни и круша дома.Глаза закрылись, не стерпев сиянья.Он выхватил кинжал,Ударил — и ещё — всё бил и бил.Крик, вырывавшийся из ран луны,Всю землю обогнул.Луна сжималась, как пробитый дирижабль,Сжималась и сжималась — меньше — меньше,Пока не стала пустотой,Всего лишь рваным шёлковым платком,Как слёзы мокрым.Его-то человек и подобрал. ИБезлунной ночью брёл, держа в рукахСтоль странную добычу.

Ветер

Наш дом всю ночь швыряло в бездне моря,Леса трещали, грохотали горы,Ветра топтали поле за окном,Гремели ставни, заливало стёкла;

А поутру оранжевое небоУвидело, что горы не на месте;Нож ветра всё сверкал — то изумрудом,То чернотой хрусталиков безумца.

К полудню я доковылял от домаДо двери в угольный сарай — и виделГлазами, ветром вдавленными внутрь,Натянутый шатёр звенящих гор

И дрожь полей, гримасу горизонта,Готового взорваться и исчезнуть;Под ветром уносились прочь сорокиИ спины галок гнулись кочергой.

Наш дом звенел зелёным чудным кубком,Готовым разлететься на куски.Мы вжались в кресла у огня, сердцаВ комок, не в силах ни читать, ни думать,

Ни говорить. Мы смотрим на огонь,А корни дома движутся, и окнаДрожат, пытаясь спрятаться внутри,И крик камней доносится с холмов.

Не бери телефонную трубку

Пластмассовый Будда издаёт боевой вопль каратиста

Перед пушинками нежных словПеред косметическим дыханием могильного камня

Телефон придумала смерть он и впрямь как алтарь смертиНе молись телефонуОн тащит молящихся в реальные могилыМножеством приёмов, разнообразными притворными голосами

Оставайся недвижным безбожником под набожный стон телефона

Не считай свой дом убежищем — дом твой телефонНе думай, что идёшь своей дорогой — ты идёшь телефонным путёмНе думай, что спишь у Христа за пазухой — ты спишь в пасти телефонаНе считай своё будущее своим — оно ждёт телефонаНе считай свои мысли своими — они лишь игрушки телефонаНе считай свои дни днями — это жрецы у жертвенного алтаря телефонаТайная полиция телефона

О телефон, изыди из дома моегоТы скверный богИди и шепчи в другую подушкуНе поднимай своей змеиной головы в моём домуНе кусай больше добрых людей

О пластмассовый крабПочему твои предсказания заканчиваются всегда одинаково?Сколько тебе отстёгивают кладбища?

Твоё молчание столь же мерзкоКогда ты нужен, ты молчишь с озлобленностью безумного провидцаЗвёзды слитно шепчут в твоём дыханииОкеан мировой пустоты разливается в твоей глоткеТвои провода тупо звенят в пропастяхТы пластмасса, затем ты камень, разбитый почтовый ящикИ ты не можешь говоритьНи ложь, ни правду — только злоЗаставляет тебя дрожать от внезапной страсти увидеть чьё-то разрушение

Почерневшие клеммыСмерть отбеливает своими кристалламиТы распухаешь и скручиваешьсяРазеваешь рот широким зевком БуддыОт вопля твоего корчатся корни дома

Не хватай детонатор телефонаПламя последнего дня вырвется из телефона кнутомИз телефона выпадет мёртвое тело

Не бери телефонную трубку

Самый чёрный ворон (в пер. Амира Ваддах аль-Амири)

Однажды Бог в досаде на Адамапокинул небеса.Тогда Адам, обидевшись на Бога,бросил Еву.Все сущее приблизилось к распаду.

Когда б не Ворон:впившись в небеса и землюкогтями, он соединил их снова.

И человек рыдал — но божьими слезами,и Бог кровоточил, но человечьей кровью.

И небо и земля скрипели в том союзе,и расползлась зловонная гангрена

повсюду, воцарился ужас.

Агония не становилась меньше.

И человек не человек, и Бог не Бог.

Агония

росла,

а Ворон

каркнул:

«То мое творенье!»

И воспарил,

и сам себе казался

черным флагом.

В переводах Ирины Гончаровой