Императрица эпохи авантюристов. Взятие Берлина и Прусская губерния - Валерий Евгеньевич Шамбаров

лишь 9 дней, как состоялся пышный праздник, обручение Петра с Машей Меншиковой. Она получила титул «императорского высочества», собственный штат придворных. Ее брат Саша стал царским камергером. А их отец спешил убрать и потенциальную соперницу, Елизавету. Он же не случайно внес в завещание пункт не тянуть с браком. В жизни царевны все смешалось. Только что она потеряла мать, искренне рыдала. И тут же закрутилась в приготовлениях к свадьбе, в хлопотах с портными, ювелирами. Но в мае 1727 г. торжества слишком густо мешались с трагедиями. По Петербургу гуляла эпидемия оспы. Елизавета переболела в детстве, а «князь-епископа» зацепило. До венчания он не дожил две недели. Просил похоронить его на родине, и Елизавета снова рыдала. Смотрела в след кораблю, увозившему тело жениха в Любек.

Вскоре опять пришлось плакать, махать другому уходящему кораблю. Прощалась с сестрой Анной, с которой до сих пор были неразлучными. Тут уж Меншиков «подправил» волю покойной государыни. Она же отводила Карлу Фридриху важную роль в правительстве, назначила огромные выплаты его жене. Но деньги им выделять перестали. Разводили руками – сейчас нету. Герцог влез в долги, продавал мебель и посуду. А Бассевичу подсказали: деньги-то набрать можно, но… не пора ли вам домой? Хотя и прощальные слезы быстро сменились в молодых головках игривыми настроениями. В свите Анны поехала в Киль Мавра Шепелева. В письмах Елизавете, близкой своей подруге, она взахлеб рассказывала о голштинских мужчинах, о купленной табакерке с изображением нимфы, похожей «на вашо высочество, как вы нагия» [16, с. 67–72].

Тем временем на Меншикова свалились дела совсем не шуточные. Показала вдруг зубы Швеция. Официально вступила в антироссийский Ганноверский союз и… предъявила ультиматум! Дескать, она признает нового императора лишь при условии, если ей возвратят Выборг. Тут было ясно, специально задирается. Ведь Ганноверский договор был оборонительный, и шведы провоцировали, чтобы русские напали. Вмешаются Англия, Франция – а она и Турцию подключит. Глядишь, и получится отбить Прибалтику.

А в Курляндии Мориц Саксонский на французские деньги стал набирать войско из немецких наемников. Польские паны, как у них было в обычае, впустую шумели на сеймах. Но к лету 1727 г. все-таки раскачались, послали против Морица маршалка Сангушко с 5 тыс. солдат. И нетрудно было угадать: если они выгонят авантюриста, то и Курляндию совсем заберут. Но теперь Меншикова никто не удерживал. Он послал туда генерала Ласси с 5 полками пехоты и конницы.

И сейчас-то Мориц проболтался, кто стоял за всей этой историей. Призывая курляндцев к оружию, именовал себя «маршалом христианнейшего короля Франции». Ну а Сангушко и Ласси он отправил одинаковые предложения, объединиться с ним. Полякам обещал совместными силами выгнать «москалей», русским – перейти с Курляндией в подданство Петра II. Отсюда открылась и суть французского замысла: стравить Польшу с Россией. Но перепуганные курляндцы отшатнулись от Морица – представляли, что их попросту раздавят. А Сангушко в прошлой войне сражался против русских и не забыл, как его лупили. Вместо того чтобы объединяться с авантюристом, он остановил свое войско. Ласси же, наоборот, ринулся вперёд. Морицу осталось только удрать обратно во Францию, его отряды разоружили без боев.

После этого было уже не трудно договориться с панами: мы выводим войска из Курляндии, но и вы ее не трогайте. Восстановилось прежнее положение: герцогство без герцога и с герцогиней Анной Ивановной, которая осталась даже без своего управляющего. А на шведские провокации Меншиков отвечать вообще не стал. Вместо выяснения отношений с ними Верховный тайный совет поддержал инициативу кардинала Флери о созыве мирной конференции в Суассоне, отправил туда послов. Но тогда и в Стокгольме смекнули, что Франция воевать не намерена, сбавили тон.

Из юного императора Меншиков мечтал вырастить нового Петра Великого, Остерман – «просвещенного монарха». Мальчика считали добрым, великодушным. Да, он умел представить себя таким. Хотя на самом деле был скрытным, двуличным. Опека Меншикова его раздражала, постоянные ссылки на примеры Петра I – злили. При поездке в Кронштадт его укачало, и море он возненавидел. А Дмитрий Голицын с аристократами реализовывали собственный план. С помощью Меншикова возвели мальчика на престол, теперь же следовало от Меншикова избавиться.

Всех наставников Петра затмил Иван Долгоруков. На уроках своевольный царь сидеть не хотел. Убегал играть с сестрой или Иван увозил его на охоты. Там познакомил и с вином, и с женскими прелестями. К их веселой компании присоединилась Елизавета. Она Меншиковым тоже возмущалась – контролировал, мешал жить, как хочется. Петр с Александром Даниловичем по-прежнему держался почтительно, величал «батюшкой», но за глаза свою невесту Машу называл «фарфоровой куклой». А своего камергера Сашу Меншикова жестоко избивал. Осознал, что тому нельзя ответить царю, и лупил, чтобы он кричал, молил о пощаде [17, с. 313].

О том, что творилось вокруг Петра, Александру Даниловичу должен был докладывать Остерман. Но он представлял самые радужные донесения. Потому что и он перешел на сторону аристократов. Остерман вообще был человеком своеобразным. Пожалования Петра I сделали его очень богатым, но к материальным благам он оставался равнодушным. Не брал взяток, что было исключительной редкостью среди вельмож. Был болезненным, очень осторожным. В сомнительных ситуациях объявлял себя больным и уклонялся от участия. Но Остерман был честолюбивым политическим игроком и блестящим мастером интриги. Увидел более выигрышную игру у Голицына и перекинулся к нему.

А в конце июня Меншиков тяжело заболел. То ли сказался углублявшийся туберкулез, то ли и он оспой заразился. Валялся в беспамятстве, и тут-то его противники смогли развернуться. Он вернулся к работе только в августе, а атмосфера в правительстве уже очень переменилась. Готовились царские указы, которые никак не могли понравиться Меншикову. Один из них отменял устав Петра I о наследовании престола по выбору императора. Другой касался управления Украиной.

Еще со времен Петра I в столице под следствием о злоупотреблениях находился казачий полковник Даниил Апостол. Он примазался в «друзья» к Петру II, увлекательно рассказывал о казачьей жизни, схватках с татарами. А при этом жаловался на «обиды» казаков, лишенных гетманства. Подыграли его товарищи на Украине, завалили столицу клеветой на президента Малороссийской коллегии Вельяминова. Царь решил восстановить «справедливость». Одобрил оба подготовленных указа, и спорить с ним Меншиков уже не смог.

Хотя отмена петровского «Устава о наследии» означала, что Петр II занимает престол не по завещанию Екатерины, а по своему прямому праву. Косвенным образом получалось, что само правление покойной императрицы было незаконным. А значит, и ее завещание – в том числе пункт о браке государя с дочерью Меншикова. На Украине же Малороссийская коллегия упразднялась, восстанавливалась власть гетмана и казачьей верхушки – чего эта верхушка