Московские тайны: дворцы, усадьбы, судьбы - Нина Молева

Цейхгауз – это Арсенал

Москва горела часто и «зло», по выражению москвичей XVII века.

Случались поджоги – за них полагалась смертная казнь. Того чаще – недосмотры и «всяческое попустительство». Нападали на столицу враги – и снова без «огненного моря» не обходилось. Но этот пожар на переломе XVII–XVIII столетий был особенным: почти полностью выгорел Кремль. Обычно краткие летописные записи на этот раз не грешат недостатком подробностей.

«1701 года июня в 19-м числе, в 11 час, в последней четверти… учинился пожар в Кремле городе, а загорелись кельи в Новоспасском монастыре. И разошелся огонь по всему Кремлю, и выгорел царев двор весь без остатку, деревянные хоромы и в каменных все, нутры и в подклетах и в погребах запасы и в ледниках питья и льду растаяло много от великого пожара, не в едином леднике человеку стоять было невозможно; и в каменных сушилах всякие запасы хлебные, сухари, крупы, мяса и рыба. И Ружейная полата с ружьем, и мастерские государевы полаты… И на Тайницких воротах кровля выгорела, и набережные государевы полаты, и верхния и нижния, кои построены в верхнем саду, выгорели; и на Москве-реке струги и на воде плоты и Садовническая слобода без остатку погорели; и в Кадашове многажды загоралось. И того дня в пожар в Кремле невозможно проехать на коне, ни пешком пробежать от великого ветра и вихря; с площади подняв, да ударит о землю и несет далеко, справиться не даст долго; и сырая земля горела на ладонь тощиною».

Но страшное бедствие не огорчило Петра I. Напротив. Опустошенный Кремль представлял великолепную площадку для осуществления давно задуманных планов. Первоначальный выбор падает на часть между Никольскими и Троицкими воротами, где в прошлом находились государев Житничный двор – хлебные амбары, усадьбы Трубецких и Стрешневых. Уже через пять месяцев следует приказ снять план участка «и на том месте строить вновь Оружейный дом, именуемый Цейхгауз, по чертежам, каковы даны будут из Преображенского». Строителем назначался «выезжий иноземец Саксонския земли каменного и полатного строения мастер Христофор Христофорович Кундорат», надсмотрщиками – живописец Иван Салтанов и Михаил Чоглоков. Сочетание на первый взгляд необычное, но и не случайное. Петр придавал слишком большое значение новому огромному хранилищу оружия и военных трофеев, чтобы в выборе исполнителей положиться на волю случая.

Сведения о начале строительства Арсенала разыскал еще в XIX столетии историк Москвы И. Е. Забелин. Их повторил за ним в своей «Истории русского искусства» Игорь Грабарь. Приводят оба исследователя примечательную подробность. «Кундорат» с самого начала не поладил с руководившим Оружейным приказом дьяком Алексеем Курбатовым. Курбатов чинил «Кундорату» всяческие препятствия и, между прочим, во время одной из ссор прямо заявил, что Чоглоков строительное дело знает «в десять раз лучше». Такая оценка представляется удивительной даже в пылу самого жаркого спора. В архивных же делах Оружейной палаты удалось найти уточнение, что «Кундорат» подряжался строить «по немецкому манеру и по данному чертежу», притом особой огнеупорной кладкой.

Нет такого справочника или труда по истории архитектуры, где бы «Кундорат» – Конрад не назывался немцем. Но вот в 1702 году в порядке исключения он лично получает небольшую сумму на строительство Арсенала и сам подписывается – Кшиштоф Конратович, с тем написанием шипящих, которое присуще только польскому языку. Больше того. Судя по платежным ведомостям, при нем постоянно состоит переводчик не с немецкого – с польского языка. Конратович не расписывается по-русски, но зато почти никогда не обращается и к немецкому написанию своего имени.

Сомнений быть не могло: речь шла о польском строителе, и только пометка о его приезде из «Саксонския земли» вызвала неверное заключение историков о немецком происхождении. Именно в этот период польские земли были связаны с саксонскими: с 1697 по 1733 год, хотя и со значительными перерывами, королем Польши оставался курфюрст Саксонский Фридрих-Август II. Для первых лет XVIII века ссылка на «Саксонския земли» никак не означала собственно немецкого происхождения.

Обязанности между Конратовичем и Чоглоковым распределялись достаточно четко. Конратович постоянно рассуждает о технологии строительства, о различных приемах каменной кладки. Он и договаривался строить Арсенал, одновременно взяв на себя обязанность обучить этому делу русских каменщиков. Его недоразумения с Алексеем Курбатовым вызываются главным образом недобросовестно выполненными строительными материалами – как раз Курбатов и был поставщиком-подрядчиком. Остается предположить, что в обязанности Чоглокова входило решение фасадов Арсенала. Что касается интерьеров, они имели чисто утилитарное назначение, и художнику в них делать было нечего.

Но не все так просто и очевидно в биографии Михайлы Чоглокова. В 1681 году в штате Оружейной палаты уже состоит живописный ученик Мишка Иванов, которого документы двадцать лет спустя станут величать Михайлой Ивановичем Чоглоковым. Спустя три года все художники палаты заняты общим трудоемким делом – росписью только выстроенных палат царевен и вдовой царицы Натальи Кирилловны. Прошло всего два года после смерти юного царя Федора Алексеевича. Но за это время провозглашены были царями Иван и Петр Алексеевичи и успела после очередного дворцового переворота оказаться правительницей царевна Софья. Совсем обойти ненавистную мачеху вниманием и средствами для строительства она не хочет, просто ограничивает Наталью Кирилловну скромными деревянными хоромами и художниками без имени и навыков. Но именно отсюда берет свое начало дружеское отношение к Мишке Иванову самой вдовой царицы и, главное, Петра, который начинает брать у него уроки живописи.

Михаил Чоглоков расписывает палаты Натальи Кирилловны. Когда умирает малолетний племянник вдовой царицы, ему поручается «списать», по существовавшему обычаю, его портрет – «персону». Сразу после дворцового переворота, отстранившего от власти Софью и передавшего правление в руки Петра, Чоглокову дается звание живописца с окладом большим, чем получали уже давно работавшие в палате иноземные мастера. Михайла Чоглоков постоянно состоит при царе, работает уже не столько в помещениях Оружейной палаты, сколько в Преображенском, где живет Петр, украшает там новый дворец, расписывает знамена для солдатских полков, пишет большие батальные картины – «бои полевые», которых еще не знало русское искусство. И как свидетельство возникшей чисто человеческой близости – когда умирает Наталья Кирилловна, Петр поручает написать ее изображение «во успении» именно Чоглокову.

В делах Оружейной палаты сохранилось собственноручное «доношение» художника: «Велено во успении матери… Натальи Кирилловны написать на полотне живописным письмом персону длиною два аршина с четвертью, ширина полтора аршина и зделать рамы флемованые (с волнообразной рейкой по рельефу. – Н.М.) и прикрыть чернилами. И того же числа велено писать живописцу Михайлу Чоглокову своими припасы. И февраля во 2 день живописец Михайло Чоглоков тое персону против указу написав и зделав флемованые рамы принес в оружейную палату. И того же числа по приказу околничего Ивана Юрьевича Леонтьева та персона переставлена в Оружейную большую казну».

Историкам искусства этот портрет неизвестен. Вряд ли он мог исчезнуть – Петр очень дорожил памятью матери. Скорее всего, трудно установить, какое из сохранившихся изображений Натальи Кирилловны принадлежит кисти Чоглокова. Подписи ставились крайне редко, по сути дела никогда, а «во успении» человек писался как бы живым – таково было обязательное условие.

Но до сих пор – а это 1694 год – ничто не указывает на связь Чоглокова со строительным делом и с Сухаревой башней, автором которой его стало принято считать. А ведь ее сооружение начато двумя годами раньше, как раз тогда, когда художник оказался в Преображенском. Да и самый повод для строительства имел слишком большое политическое значение. Охранявший Сретенские ворота Москвы стрелецкий полк под командованием Лаврентия Сухарева первым перешел на сторону молодого царя, когда тот выступил против правительницы Софьи. Башня – новые каменные ворота – должна была стать памятником этого события.

Год… И еще год… Чоглоков по-прежнему занят одними живописными работами, пока их поток не прерывает Азовский триумф. В 1696-м вторым приступом русская армия взяла крепость Азов. Оправдали себя вчерашние «потешные», оправдал едва успевший родиться флот. Путь к морю был открыт. И вот тогда-то в первый раз улицы Москвы осветили многоцветные огни «викторий».

Повсюду расставлены огромные многофигурные картины, живописные эмблемы, аллегории – каждый может собственными глазами увидеть, как все происходило на далеком Дону у Азова, чего добилась русская армия, как она выглядела и каким был ее противник. Центром праздника стали угол кремлевской стены у Боровицких ворот и самый оживленный в городе Всехсвятский – нынешний Каменный мост. Живописные холмы превратили праздник в чудо, и среди других это чудо открывал для москвичей Михайла Чоглоков.