Московские тайны: дворцы, усадьбы, судьбы - Нина Молева

Оправданный перед царем, А. С. Дуров успешно продолжал свою службу. За службу в Астрахани получил «у государева стола шубу, атлас золотный, кубок и в придачу к окладу» – было это в конце 1643 года. Участвовал в отражении татарского набега на Тулу и в походе государя на Вязьму в 1654 году. Вместе с князем И. А. Трубецким был допущен к переписыванию «всяких дел» разжалованного патриарха Никона, состоял в приказах – Стрелецком, Большого Прихода, Конюшенном и Устюжской чети.

Существует и еще одно обстоятельство Смоленского похода, которое могло быть вменено в вину оборотистому приказному: А. С. Дуров «безденежно» купил у некоего Е. Гвоздева вотчину. Продавец в 1634 году обратился с жалобой к царю, в результате чего сделка была расторгнута, вотчина возвращена первоначальному владельцу, и впредь такие «безденежные» купли строго-настрого запрещены.

Смерть А. С. Дурова в 1671 году положила конец заботам его семьи о Знаменской церкви, которая оказывается на попечении прихода. Очередной обмер земель в 1679–1681 годах показывает, что никаких коренных переделок обе церкви за это время не претерпели. Не пострадали они и от Большого пожара 1688 года, сохранив свой первоначальный вид, насколько можно судить по регистрации антиминсов до 1710 года.

Расположение их было оговорено в летописи Климентовской церкви. Знаменская находилась на месте придела Знамения в нынешнем Преображенском (Климентовском) храме, те есть слева от главного престола, Климентовская – на месте позднейшего придела Климента, в правой части трапезной. Основное богослужение содержалось в Знаменской церкви, тогда как Климентовская использовалась исключительно как кладбищенская – следы древнейшего погоста и надгробий со стороны Пятницкой улицы сохранялись до конца 1940-х годов.

Указ Петра от 1714 года запретил строить в Москве, как и повсюду в Российском государстве, всякое каменное строение. Нарушение указа каралось возведением виновным в принудительном порядке постройки такого же размера в Петербурге, в котором Петр сосредоточивает все строительные силы России. Отмена указа последовала только в конце января 1728 года. Приход Климента немедленно обращается за разрешением произвести частичный ремонт хотя бы одной из обветшавших церквей. В Замоскворечье приход относился к числу самых бедных. Тем удивительнее было появление в нем дошедшего до наших дней великолепного храма.

Его необычную историю содержал в себе помеченный 1754 годом рукописный сборник, обнаруженный сто лет спустя в городе Верхнеуральске. По обычаю тех лет, сборник содержал пеструю смесь занимательных рассказов, сведений о лекарствах, планетах, травах, минералах, образцы стихов и в заключение – обстоятельное «Сказание о церкви Преображения Господня между Пятницкой и Ордынской, паки рекомой Климентовской».

Согласно «Сказанию», в последние годы царствования Анны Иоанновны в приходе находились палаты А. П. Бестужева-Рюмина. По предположению автора, пребывал «боярин» постоянно в Петербурге. За оставленным хозяйством доглядывал его управляющий Иван Данилович Монастырев. Ввиду сильного обветшания Климентовской церкви ее давний настоятель и управляющий решились просить вельможу о вспомоществовании. В письме они просили деньгах на ремонт и – чтобы подсластить пилюлю, поскольку А. П. Бестужев-Рюмин щедростью не отличался, – о лекарствах. Граф увлекался их составлением. В ответ лекарства пришли, деньги – нет.

Зато когда дворцовый переворот привел на престол Елизавету Петровну, Бестужев припомнил свою московскую церковь, престольный праздник которой приходился как раз на день восшествия новой императрицы на престол. «Боярин» выделил на строительство нового храма 70 тысяч рублей, заказал придворному архитектору проект и отправил в Москву для ведения строительных работ надворного советника Воропаева.

Воропаев начал с разборки Знаменской церкви, чтобы освободить место для строительства. Закладку новой Климентовской церкви предполагалось приурочить к коронационным торжествам в Москве. Воропаев поручение выполнил. На закладке Климента священнодействовал один из наиболее влиятельных членов Синода, одинаково любимый императрицами Анной Иоанновной и Елизаветой Петровной епископ Вологодский и архиепископ Новгородский Амвросий Юшкевич.

Впрочем, прижимистый по натуре Бестужев-Рюмин с выдачей денег не спешил. Здание удалось вчерне кончить – основной объем и внешние фасады только к 1754 году. Между тем прихожанам приходилось пользоваться для своих нужд все более ветшавшей старой Климентовской церковкой у основания красавца храма. С большим трудом им удалось набрать денег на пристройку к нему в 1756 году поныне существующей трапезной в качестве теплого храма. Бестужев-Рюмин оказался к тому времени в ссылке и помогать своему детищу не мог. Внутреннюю отделку закончить по первоначальному проекту вообще не удалось. А в 1812 году Климент и вовсе разделил судьбу большинства московских церквей: выгорела вся его внутренняя отделка, как и все приходские дворы. Потери были так велики, что после ухода наполеоновской армии не оказалось возможным освятить ни одного придела, ни в холодном храме, ни в теплой трапезной.

Московское епархиальное управление включило Климента в список 14 московских церквей, которые получили единовременное денежное вспомоществование. Откликнулись на его беду и дворяне Костромы, добавившие от себя значительную сумму. В результате в мае 1813 года удалось освятить наиболее чтимый Климентовский придел.

С остальными дело затянулось. Средства продолжали собираться по крохам. В таком стесненном положении храм продолжал оставаться вплоть до октября. Но самый интересный для Климента вопрос – вопрос о его зодчем. Справочники традиционно называли несколько имен московских архитекторов, впрочем, никак не подтвержденных документами. Между тем найденное в Верхнеуральске «Сказание» говорило о «некоем придворном архитекторе». И если так расчетливо выбирал будущий канцлер факт соответствия посвящения храма знаменательному для новой императрицы дню, то, скорее всего, должен был примериться ко вкусам Елизаветы Петровны и в выборе зодчего.

Будучи цесаревной, Елизавета Петровна не располагала ни средствами, ни возможностями для строительства. Необходимые поделки, в частности, в Александровой слободе (ныне г. Александров), где у нее на Торговой площади был дом, выполняли Иван Бланк, поплатившийся за это ссылкой в Сибирь, и Петр Трезин, сын первого архитектора Петербурга, строителя Летнего дворца, Петропавловского собора и одноименной крепости – Доменико Трезини, к тому же, согласно легенде, крестник Петра I.

Сразу же после переворота в ее пользу Елизавета Петровна издает указ о строительстве в петербургских слободах Преображенского полка соименного полку храма Преображения с приделом в честь Климента, папы римского, на день памяти которого пришлось «счастливое восшествие на отеческий престол». Это была благодарность дочери Петра I гвардейскому полку, который первым принес ей присягу на верность.

Новый собор должен был стать семейной святыней возвращенного к власти «гнезда Петрова». Поэтому такое значение придает Елизавета каждому из проектируемых нем алтарей. Но самое показательное – те же алтари были предусмотрены и в московском Клименте Бестужевым-Рюминым. Отныне официальное название храма – церковь Преображения, «паки рекомая Климентовская». Так она названа и автором «Сказания».

Утвердив рисунок Преображенского полкового собора архитектора Михайлы Земцова, Елизавета Петровна вместе с тем привлекает к строительству и Петра Трезина. Земцов умер осенью 1743 года, 10 декабря устным распоряжением Елизавета Петровна передала все его функции по собору Петру Трезину, который уже, как свидетельствуют недавно обнаруженные документы, имел заказ от А. П. Бестужева-Рюмина.

Но интерес Елизаветы Петровны к крестнику отца оказался очень недолгим. Императрицу увлекает дарование В. В. Растрелли, которому Елизавета Петровна поручает даже внутреннюю отделку Преображенского собора. Он же делает рисунок иконостаса, заказ на исполнение которого получают на торгах московские резчики. К 1754 году все работы в Преображенском солдатском соборе были закончены. В первых числах августа состоялось освящение в присутствии самой императрицы. Скорее всего, постигшая Петра Трезина неудача побудила расчетливого дипломата воздержаться и от ставших необязательными трат.

Существовало еще одно обстоятельство, препятствовавшее вмешательству Петра Трезина в судьбу своих проектов: несколькими годами раньше ему пришлось оставить Россию. Вслед за Преображенским собором у него было отобрано строительство Аничкова дворца, также переданное В. В. Растрелли. Новых заказов не было. Последняя отчаянная попытка архитектора – отъезд под видом командировки в Италию. Под влиянием И. И. Шувалова Елизавета Петровна склонялась к восстановлению петровского института государственных пенсионеров.