Московские тайны: дворцы, усадьбы, судьбы - Нина Молева

Не так давно Москва была городом трех памятников. Великих памятников, к тому же сооруженных на народные средства. Минин и Пожарский, Пушкин, Гоголь – с ними приезжали знакомиться, их знали наизусть во всех уголках России. Сегодня глаз равнодушно скользит по густой толпе изваяний, любым путем просачивающихся на все кажущиеся свободными, пригодными и, главное, престижными места. «Надо!», «Надо!», «Надо!» А может быть, как раз не надо? Обманчивое безразличие взгляда в действительности не спасает от воздействия псевдолетописи. От былого ощущения ценности и значительности памятника не остается и следа. Пример тому – аналогичная мода в Нью-Йорке и других американских городах, кстати сказать, сорокалетней давности и давно изжившая себя.

Опаздывать в культурном развитии плохо. Однако здесь речь не о культуре – о масскультуре, по счастью, так трудно совместимой с нашей ментальностью, тем более московской. И то, что «Дети – жертвы пороков взрослых», уже отлитые в США, уже доставленные в Москву, должны быть установлены к началу сентября 2001 года (по уверенным словам автора), к началу учебного года и празднику города, именно на 60-ю годовщину начала Отечественной войны, заставляет горько об этом задуматься.

Папе римскому посвящается

Улица Пятницкая, начинавшаяся от моста и кончающаяся «У Климента», дальше тянулись поля – «всполье», по которому и продолжила новую улицу дорога на Рязань. Еще в XV веке вся земля эта называлась Заречьем и превратилась со временем в разговорном языке в Замоскворечье, потому что уже появились в городе и Занеглименье, и Заяузье.

На первой по времени карте Москвы, о которой идет речь в пушкинском «Борисе Годунове» и которая получила название «Годунов чертеж», на Пятницкой улице обозначены три церкви. И хотя названия их не определены, расположение достаточно точно соответствует поныне существующим храмам: Черниговских Чудотворцев Федора и Михаила в Черниговском переулке, Троицы в Вишнякове и Климента. Климентовская церковь была посадской. Кругом селились торговые люди, тянулись харчевни и лавки. На луг татары пригоняли для продажи табуны коней, и торгу помогали особые переводчики, жившие по соседству с Климентом – в Толмачах.

Любопытно отметить само по себе посвящение храма Клименту, папе римскому. Климентовские церкви обычны в Новгороде Великом и Пскове, где к покровительству святого особенно охотно прибегали жители «концов» – улиц, в складчину возводившие свои храмы и для молитвы, и для сбережения всем снопом своих трудно нажитых богатств. В Москве посвящение Клименту встречалось редко, и то кончая первой третью XVII века. В 1621—1625 годах были выстроены Климентовская церковь за Петровскими воротами, у стрельцов приказа Михаила Рчинова в 1628–1639 годах еще две: «на Трубе у Яру, в Стрелецкой слободе» и в «Михайлове приказе у Баскакова».

Среди приходных и расходных книг Патриаршего Казенного приказа ружная книга 7133–7144 годов содержит записи о постоянном взносе причтом Климентовской церкви оклада, что дает основание считать – крупнейшие московские пожары 1626 и 1629 годов ее не коснулись, и она сохранялась в неизменном виде до 40-х годов XVII столетия. Именно на это время приходится важный поворот в ее истории, если раньше оклад вносился за церковь Климента, то теперь один тот же причт вносил деньги то за Климентовскую, то за Знаменскую церковь. В некоторых случаях название совмещается, хотя нетрудно проверить, что нового, Знаменского, придела в старом храме не появилось.

В 1650-х годах очередной климентовский священник Варфоломей Леонтьев хлопочет о «патрахельной грамоте», разрешавшей совершать богослужение вдовым священникам. «Патрахельные грамоты» на основании свидетельства прихожан о добропорядочном поведении пастыря полагалось выправлять раз в год, а то и в полгода. Правда, отец Варфоломей Леонтьев отправляется на «службу с государем» – уходит в Ливонский поход Алексея Михайловича, закончившийся после осады Риги перемирием 24 октября 1656 года. Но никакие «служебные» заслуги не избавляют отца Варфоломея от необходимости по возвращении в Москву снова хлопотать о грамоте на свой былой климентовский приход.

К следующему году относится землемерная – Строельная книга церковных земель, уточнявшая размеры «монастыря» или собственно к церкви приписанной земли. Ее при Клименте числилось всего около двенадцати соток: 12 сажен по Климентовскому и 14 по отходящему от него Голиковскому перевяжу. Именно от тех далеких лет и сохранился замысловатый изгиб нынешнего Голиковского переулка, и ширина Климентовского, и расстояние от церкви до ближайших домов.

Можно ли предположить, что на таком небольшом «монастыре» помещались две церкви или что одна из них осталась неописанной? В обоих случаях ответ будет отрицательным. Разгадка двойного названия прихода крылась в одной из хранившихся у Климента икон. Согласно многочисленным путеводителям по московским святыням прошлого века, Климентовская церковь была известна двумя чудотворными иконами: Николая Чудотворца и Знамения Пресвятой Богородицы. Обе они составляли вклад думного дьяка Александра Дурова, причем вторая несла на обороте подробную запись его семейного предания.

Записанное полууставом XVII века предание гласило, что в 1636 году Александр Степанович Дуров был оклеветан, безвинно осужден и приговорен к смертной казне. В канун исполнения приговора Дурову было видение от его домовых икон Знамения и Миколы Чудотворца, взятых с собой в темницу, что казни не будет и он останется жив. Подобное видение было в ту же ночь и царю Михайлу Федоровичу, который тут же затребовал дело дьяка к себе, пересмотрел его заново и оправдал Дурова. Дуров же, согласно данному в темнице обету, «устрои на том месте, где же бысть его дом, церковь каменну, украсив ю всяким благолепием в честь Божия Матери Честнаго Ее Знамения с приделом святителя Николая. А сии святые иконы, яко его домовнии, постави в том святом храме». Фактический год основания Знаменской церкви неизвестен, закончена же она была в 1662 году, как свидетельствует «Реестр церквей, находящихся в Москве с показанием строения лет, приходских дворов и расстояния от церкви до церкви места» 1722 года. В том, что ее не учли материалы церковных переписей, нет ничего удивительного.

Двор дьяка находился «в смежестве» – по соседству с церковным участком, и новая обетная Знаменская церковь была сооружена именно на нем. Ее отделял от приходской, Климентовской, примерно метровый проход, благодаря чему с точки зрения землемеров оба храма составляли единое целое, а по разумению церковных властей, учитывая малые размеры прихода, не было возможности обременять прихожан содержанием второго причта. Обе церкви обслуживались одним клиром, и за них вносился по-прежнему общий оклад, тем более что состояние А. С. Дурова первоначально не было велико. Родоначальник будущего дворянского рода Дуровых, он начинал с приказной службы. В качества подьячего ему довелось побывать посланником в Крыму в 1630 году, затем в должности дьяка Ямского приказа отправиться в поход под Смоленск «в большом полку» с боярином Михайлой Борисовичем Шеином. Участие в неудачном для русских войск походе действительно едва не стоило А. С. Дурову жизни – надпись на иконе была не совсем точна только в отношении года: 1634-й, а не 1636-й.

Первые месяцы похода прошли благополучно. Сдалось царю много городов. Готов был сдаться после семимесячной осады и Смоленск. Осажденным не хватало провианта, на что и рассчитывали московские воеводы Шеин и Измайлов. Но начавшиеся действия крымцев побудили многих дворян устремиться на юг – защищать собственные владения. Подошедший с подкреплением король Владислав перерезал осаждавшим дорогу на Москву. Теперь недостаток продовольствия стали испытывать московские части. Воеводы пошли на переговоры, и здесь-то переломилась их судьба: слишком велики были уступки московских военачальников, на слишком большой позор они согласились. Врагу доставались обоз, артиллерия, но еще к тому же отступали наши войска, по-рабски склонив знамена перед Владиславом.

С таким унижением примириться было невозможно. Возмутились бояре, возмутился Михаил Федорович, и в 1664 году казнены были Михаил Шеин и Артемий Измайлов и сын последнего Василий Артемьевич. За семейный позор пришлось поплатиться даже его родственникам, не говоря о помощниках по походу. По всей вероятности, разбирательство вины каждого продолжалось, но А. С. Дуров и в самом деле оказался непричастным к решениям воевод.

Оправданный перед царем, А. С. Дуров успешно продолжал свою службу. За службу в Астрахани получил «у государева стола шубу, атлас золотный, кубок и в придачу к окладу» – было это в конце 1643 года. Участвовал в отражении татарского набега на Тулу и в походе государя на Вязьму в 1654 году. Вместе с князем И. А. Трубецким был допущен к переписыванию «всяких дел» разжалованного патриарха Никона, состоял в приказах – Стрелецком, Большого Прихода, Конюшенном и Устюжской чети.