Преодоление - Валерий Игнатьевич Туринов

под конвоем к воеводскому двору. Вместе с ними пошёл и Кузьма. Там, у воеводской, Яков остался со своими у крыльца, а Кузьма провёл купцов к Пожарскому. И там, в воеводской, начались какие-то переговоры. Говорили там спокойно. Но иногда до них, до боярских детей и стрельцов, собравшихся поглазеть на расправу с купцами, долетали крики. Но разобрать, что там кричали, было невозможно.

Через некоторое время из избы выскочил Лыткин. И в тот же момент оттуда выглянул Кузьма и крикнул Якову:

– Пропусти его!

Смоленские отступили в сторону, пропуская купца.

А тот, с красной рожей, толстый, что-то зло проворчал сквозь зубы и, даже не взглянув ни на кого, чуть ли не побежал в сторону своего двора. И тут же из избы вышел Никитников. Вместе с ним вышли торговые мужики помельче рангом. Их тоже было велено пропустить.

В избе, как понял Яков, остался только Кузьма с подьячими и Пожарский. Что это значило, Яков понял сразу же. Да, Кузьма снова силой вынудил торговых раскошелиться на дело «всей земли».

Через некоторое время Лыткин вернулся назад к приказной. Вместе с ним пришли его холопы. Они принесли мешки, похоже, с серебром. Когда они проходили мимо, то в темноте один из них оступился, и в мешке глухо звякнули серебряные монеты.

И Яков по объёмистости мешков понял, что там была не одна сотня рублей… Да-а, этот торговый мужик был не из мелких, ворочал немалыми оборотами… И Яков почему-то обозлился неизвестно на кого. Он за службу получает такую мелочь по сравнению вот с этими торговыми, готовыми за наживу продать своих близких… А что уж им какая-то там «вся земля»…

После этого случая смоленские наотрез отказались охранять Сухорукого.

На третий день Кузьма выпустил из тюрьмы Никитникова и с ним ещё пятерых ярославских купцов-воротил. Стрельцы привели их к нему в Земскую избу, в которой расположился Кузьма со своими приказными, выполнявшими у него разные поручения.

– Ну что, мужики? – спросил он их.

Воротилы, помятые, выглядели неважно.

– Нечто мы не понимаем, – начал Никитников, оправдываясь за своих. – Почто сразу же и в тюрьму…

Кузьма понял, что мужики одумались, помолчал, затем предложил им:

– Вот что, Степан, и ты, Григорий, – обратился он к Лыткину и Никитникову по имени, чтобы расположить их к себе. – Давайте-ка на земскую службу! В совет «всей земли», а?!

Он хитровато улыбнулся, уже заранее предвидя их реакцию.

Купцы ожидали от него новых «неправд» и в первый момент даже не сообразили, о чём он говорит. Затем, сообразив, они нахмурили лбы, чтобы не показать, что выборный человек из Нижнего огорошил их.

Кузьма же посчитал, что лучше их иметь своими сторонниками, чем врагами.

– Ладно, сейчас идите домой! А завтра жду вас здесь! Дело «всей земли» будем справлять, мужики!

Купцы, недоверчиво глянув на него ещё раз, вышли из земской избы, сжимая в руках шапки, забыв о них.

Кузьма дал им время обдумать всё. Утром мужики сами пришли к нему в земскую. Лица у них выглядели просветлевшими. Их словно кто-то почистил, от их обыденной злой и расчётливой жизни. В них что-то перевернул вот этот выборный одним лишь словом, когда предложил им то высокое, на что они смотрели всю жизнь со стороны, как не на их дело.

Они, купцы-воротилы, были опытными дельцами и оказались полезны для ополчения.

– Монастырский приказ надо бы, – сказал как-то вечером Кузьма мужикам, собиравшимся обычно каждый день, чтобы обсудить выполненное и наметить предстоящее.

У него с монастырями был старый счёт. Ещё в Нижнем он не поладил с монастырскими. Прижимистыми оказались старцы, очень прижимистыми. Даже среди купцов не встретишь таких.

* * *

– Дмитрий Михайлович, твоя поддержка нужна, – начал как-то раз Кузьма разговор с Пожарским, явившись к нему в воеводскую избу на встречу, какие они часто проводили, обсуждая болячки ополчения. – Вот старцы, из Соловков, не верят мне!

Он положил перед князем Дмитрием письмо, написанное к игумену Соловецкого монастыря и отправленное месяц назад. И вот оно пришло обратно. Старцы требовали, чтобы его подписал воевода ополчения. Тот же князь Пожарский или другой из воевод ополчения, а не какой-то неведомый «выборный» человек…

Князь Дмитрий, глянув на него, на своего товарища и соратника по ополчению, добродушно усмехнулся:

– Кузьма, не обижайся на старцев. Они правильно поступают, что не верят никому. Время такое!

– Не в обиде дело, Дмитрий Михайлович! Вот туда посыльного гоняли, полмесяца ушло! А сколько ещё уйдёт! – загорячился Минин. – Время же не терпит! Вон, те же Строгановы, без проволочек выложили четыре тысячи в заём нашему ополчению! Да ещё московские купцы дали тысячу! Ведь торговые-то верят, а старцы – нет! А доходы-то у них не те! Куда до них иным купцам-то!

– Ладно, ладно, Кузьма! Подпишу! – засмеялся князь Дмитрий, зная его нелюбовь к монастырской братии.

– Дмитрий Михайлович! – показал на дверь Кузьма. – Подьячий ждёт за дверью, со всеми бумагами!..

Вошёл подьячий с бумагами, положил их на стол.

Пожарский взял перо, обмакнул его в чернильницу и аккуратно расписался внизу грамоты в Соловецкий монастырь, с просьбой займа денег для земского ополчения. Подьячий встряхнул над бумагой песочницей, подождал, когда высохнут чернила, затем свернул грамоту в трубочку, перетянул её шнурком, подвесил чёрновосковую сургучную печать с двумя стоячими львами и подал грамоту Минину.

Кузьма взял её.

– А как с пожертвованиями? – спросил его Пожарский. – Не забываешь!

– Да нет! – усмехнулся Кузьма. – Шлют, из многих городов!.. Шлют и серебро! Вот мы и решили чеканить из него деньги! Завести свой Монетный двор здесь! И жалованье платить той монетой!

– Это хорошо! – согласился князь Дмитрий с ним. – Ну, давай, Кузьма! Удачи! – пожал он ему руку.

Кузьма вышел от него с подьячим. Его торопили дела, с теми же деньгами, их было мало. Приходилось искать новые их источники.

Пока он не сказал ничего Пожарскому о том, что следовало бы обложить пятой деньгой и монастыри. А для того, чтобы упорядочить сборы со скупой монашеской братии, следовало завести Монастырский приказ. И его завели.

– А ведать Монастырским приказом думному дьяку Тимофею Витовтову, – зачитал новое назначение совета «всей земли» Василий Юдин.

Это назначение устраивало многих. Витовтова знали ещё по работе в приказах под Москвой, в ополчении Ляпунова. Оттуда он тоже ушёл, когда там начался разлад между земцами и казаками. И вот сейчас он здесь, как и Семейка Самсонов.

* * *

В Ярославле сложился и совет «всей земли». Он вёл все дела ополчения. И Кузьма был обязан теперь докладывать там обо всём.

Сразу же выявилось, что старшинство в совете не уступят великие по «лествице», оказавшиеся здесь: ни боярин Василий Морозов или тот же окольничий Семён Головин,