Преодоление - Валерий Игнатьевич Туринов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Князь Дмитрий понял, уже давно, ещё со времён Годунова, что местническая «лествица» переломает всякого, кто решится замахнуться на неё, не подчинится ей, не пойдёт с ней рука об руку. И сейчас он осознанно взял её на вооружение. Он понял, что это тот рычаг, которым можно успешно вершить дело. Но и нужно твердо отстаивать свое место в «лествице». А если жать на неё силой, то она уступит. Медленно, шаг за шагом, но можно подниматься по ней. Она жёстка, по первому-то, а потом пасует и она, изредка, но пасует… Она любит сильных и в то же время боится их…
– Кузьма, так надо, – объяснился он как-то со своим товарищем по начинанию. – Надо как можно больше привлечь на свою сторону дворян… Тот же князь Фёдор Волконский имеет большой вес среди земских служилых. Тот, что приехал вчера, – посмотрел он внимательно ему в глаза. – Наше дело погибнет без размаха! А размах принесут они, те же князья, дворяне: Куракин, Иван Троекуров, Пётр Пронский… Ещё вот-вот подъедет Дмитрий Черкасский. Так сообщил Борис Салтыков.
– Я всё понимаю, Дмитрий Михайлович. И понимаю так: раз «вся земля», то и собирать надо людей со всей земли!
– Вот и договорились, – удовлетворённо произнёс Пожарский. – Потом, как освободим землю, сочтёмся славой!
Он говорил с ним откровенно. Но в то же время он знал, что местничество, въевшееся во все поры жизни, в мозги и душу, не осилить. Всё вернётся на свои круги.
– Хорошо, Дмитрий Михайлович! Я пошёл: у меня уйма дел!
Минин ушёл. А князь Дмитрий ещё долго сидел в воеводской избе, перебирал в памяти то, что нужно было решить в первую очередь на совете, который должен был собраться завтра. К тому же его беспокоило то, что Биркин, приведя только что сюда казанских служилых, претендовал на то же место в ополчении, на каком был в Нижнем. Но он знал, что этого Биркину не дадут новые члены совета… Что будет завтра?.. Он опасался, что ополчение может развалиться, как развалилось оно под Москвой у того же Ляпунова… И он собирался драться за свое ополчение, с которым уже сжился, потратил на него много сил, и гибели его он не перенёс бы. Поэтому он готов был смириться, пойти на компромисс с теми дворянами, стоявшими выше его по «лествице», которые наехали в Ярославль. Они нужны были для дела «всей земли». В этом он не сомневался.
С Биркиным он уже встречался. Он расспросил его: как он добирался, что было в дороге. Затем он перешёл к тому, что уже проявилось здесь.
– Иван, здесь, в совете, собрались великие люди, – с легкой иронией начал он. – И тебе придётся уступить этому… Смирись, Иван! Ради дела «всей земли»…
– Ладно, Дмитрий Михайлович, – пробурчал Биркин и вышел из воеводской.
* * *
И вот собрался очередной совет. Биркин явился на него с сотниками и полковыми головами, с которыми пришёл из Казани, с крутыми малыми.
– Товарищи, – обратился он к собравшимся, когда ему дали слово. – В Нижнем советом «всей земли» я был выбран в помощники к Пожарскому. И я требую, чтобы эта же должность была за мной и здесь!
– Сядь, Биркин, отдохни! – не дав ему договорить, жёстко осадил его Василий Морозов.
Его поддержали братья Шереметевы:
– Ишь, чего захотел!
Биркин побледнел. Рядом с ним заволновались его сотники. Кто-то из них выбежал из приказной. В избе поднялся шум. Провинциальные дворяне вскочили со своих мест, яростно жестикулируя, бросая недобрые взгляды на бояр и князей, уже засевших в совете.
Дмитрий Черкасский попытался унять наиболее крикливых. Но его никто не слушал. Куракин тоже не смог успокоить казанских. Да и у него, уже далеко в преклонных годах, не было охоты ввязываться в чужую драку. Сюда его прислал из Москвы Мстиславский, чтобы он набрал войско. Но он, посчитав, что ему выгоднее, примкнул к ополчению…
А возле приказной, во дворе, стали собираться служилые из Казани. Подходили всё новые и новые. Становилось тесно и в то же время тревожно. Здесь что-то назревало… Боярские сотни, пришедшие с Куракиным, тоже стали собираться здесь же, на дворе. К ним примкнули служилые из сотни Артемия Измайлова, которых тот привёл в помощь Пожарскому из Владимира.
Всё грозило перерасти в столкновение. Вот здесь же, на дворе.
И князь Дмитрий обратился к Биркину:
– Иван, не доводи до крайности, до крови! Я прошу тебя, одумайся!.. Здесь не Нижний! – в сердцах вырвалось у него.
И Биркин понял, что Пожарский сам оказался оттеснен здесь от дела, которое начал вместе с Кузьмой… Бояре, окольничие, князья нахрапом брали высшие должности и здесь, разбирали места ещё не состоявшегося государственного порядка.
А во дворе уже во всю слышалась перебранка между сотнями служилых. Звякало и оружие. Кто-то, похоже, бежал до своих, за помощью. В полках седлали коней, садились на них.
– Дмитрий Михайлович! – обратился Биркин к нему. – Пошли во двор! Тебя только послушаются! Иначе не миновать беды! И всё из-за вот этих..! – тихо процедил он матерное слово, косо глянув на заседавшую верхушку совета в избе: на Морозова, Куракина, других…
Они вышли к служилым. Шум и крики затихли нескоро, хотя все видели, что Пожарский и Биркин вышли из приказной избы. Вместе с ними вышел и Пронский.
Драка всё же вспыхнула… У ворот столкнулись какие-то подвыпившие боярские дети со стрельцами. Появились и смоленские.
Яков и Михалка тоже оказались здесь, во дворе, в гуще событий. С ними пришли Никита Бестужев, Битяговский и Уваров Гришка.
Послышался звон сабель…
Пётр Пронский с чего-то стал разнимать их, уже зная одного из них, сотника.
– Тухачевский, усмири своих! – крикнул он ему.
Смоленские растащили по сторонам дерущихся…
– Товарищи! – бросил призывно в гущу служилых Пожарский. – Вот этого нам только не хватало! На радость нашим врагам, полякам, «литве» той же, что сидит в Кремле! Этого вы хотите?! Тогда деритесь между собой!.. Вместе надо стоять! За землю, за дома наши, за детей, жён и стариков! Всё надо претерпеть ради этого! Всё!.. Потом уже, когда освободим землю, Москву, города наши, тогда и решим: кто кого будет выше!
Его послушались… И драка прекратилась, не сразу, но прекратилась.
– Я сообщу всё Шульгину! – резко заявил Биркин Пожарскому. – Пусть знает, как встретили здесь казанских служилых!
Князь Дмитрий поморщился. Ему, в общем-то, был понятен гнев Биркина. Но и знал он, что тот же Василий Морозов, который
