Преодоление - Валерий Игнатьевич Туринов

в Москве, стоит враг! И если не поднимемся мы на защиту её, поруганной, то кто же тогда, как не мы, освободит её!..

– Это боярское дело, не наше! – выкрикнул кто-то из задних рядов.

И этот крик ударил Кузьму по сердцу. Но он был уже не тот, когда впервые предстал перед толпой. Его сердце уже закалилось.

Кричавшего поддержали другие торговые.

– Тебе, Кузьма, то дело нужно – вот и справляй!..

Мужики, толстосумы, смеялись над ним. Кузьма не удивился их тупоумию. У них трещали кошельки от серебра, а в голове гулял ветер: пусто было, ничего не накопили.

– Вы первые же заплачете, запричитаете, когда сюда придёт «литва»!

– А что «литва»! – заговорил один из мужиков. – И под «литвой» жить можно! Лишь бы торговать не мешала!

– Ты родную мать продашь за свой торгашеский куш! – запальчиво закричал Кузьма. – И не даст тебе ничего «литва»! Последнюю рубашку снимут!

– Да не снимут! Не надо! Не пугай! Знаем мы их!..

Кузьма обозлился. Такого отпора он не получал даже в родном Нижнем, где торговые были покруче, чем здешние. И тех он обломал. А перед этими – что, спасует?

– Тому, кто утаит от обложения свое имущество – надо отсекать руки! – взвинтился он от собственной беспомощности донести сердцем, языком до людей то главное, что грозит и им тоже, слепым. – На ратных надо жертвовать! На ратных! Что защищают вас же, дураков!..

– Не-е, Кузьма, не пугай! И бить нас били, те же боярские-то! Да ничего – выжили! Как видишь! Да ещё и недурно живём!

– Эх, мужики, мужики! – сокрушенно покачал головой Кузьма. – Дураками жили – дураками и помрете! Вот уж правильно в старину-то говорили: собери десять дураков вместе – всё равно один умный не получится!

– Ты, что ли, умный?! – засмеялись снова над ним мужики.

– Оставьте! – отмахнулся от них Кузьма. – Как малые дети!.. Но, мужики, я с вас не слезу! Сейчас сообщу князю Дмитрию, чтобы послал стрельцов на ваши дворы! Вот тогда посмотрим, кто умный!

И Кузьма послал гонца к Пожарскому. Тот прибежал к князю Дмитрию, в съезжую, и сообщил, что он нужен там: помочь Минину уломать несговорчивых воротил.

– А ну, пойдёмте, поможем Кузьме! – предложил князь Дмитрий Плещееву и Биркину, с которыми в это время обсуждал дела по войску.

Они оделись потеплее. К ночи уже ударил мороз.

Около земской избы было полно любопытных. Они топтались, приплясывая на морозе, заглядывали в избу, но не решались входить.

И князь Дмитрий понял, что там сейчас идут споры, крики, с угрозами. Кузьма старается: выколачивает из солепромышленников деньги на земское войско.

Он вошёл с Плещеевым в избу. Окинув быстрым взглядом лица людей, он понял, что ещё до кулачков не дошло, прошёл к Кузьме и сел с ним рядом за стол.

На следующий день, с утра, войско покидало Балахну. И на уговоры капризных, речистых и прижимистых солепромышленников времени у Кузьмы не было.

Ополчение Пожарского, выйдя из Балахны утром, к вечеру подошло к Юрьевцу. Городок оказался маленьким. Стоял он на правом берегу Волги, при впадении в неё крохотной речушки под тем же названием, и был слабо укреплён. Здесь к Пожарскому прибыло новое подкрепление: явился татарский мурза с отрядом конных воинов из Казани. Это были отставшие. Они всё ещё подходили.

На новую ночевку ополчение Пожарского расположилось в селе Решма. Утром ратным был дан приказ выступать.

И войско, снявшись с ночлега, скорым маршем двинулось дальше вверх по Волге до Кинешмы. Кинешма стояла тоже, как и Балахна, на правом берегу Волги. Здесь в Волгу впадали две речушки, Кинешемка и Кизаха. Город стоял в устье этих речушек, с удобными и обширными пристанями.

Жители города встретили ополчение радушно. В городе, как оказалось, уже была собрана казна, и немалая, для помощи «всей земле», нижегородскому ополчению. Полки распределили по разным частям города. Смоленских устроили на ночлег в Ямской слободке, в Турунтаевке.

Они переночевали, двинулись дальше. Впереди была Кострома. От тамошнего воеводы, Ивана Шереметева, князь Дмитрий уже получил отказ впустить его людей в город. И он не удивился этому, зная, хотя и понаслышке, его отца Петра Никитича… Поэтому к Костроме полки ополчения подходили настороженно. Уже пошёл пятый день, как они вышли из Нижнего и на себе узнали, что не везде они желанны. Посад же сейчас, зимой, выглядел заброшенным. Уныло пялились вверх заметённые по макушку избёнки.

Здесь, на запущенном посаде, они встали по жилым дворам. Заняли они и заброшенные избы, спасаясь от ветра и снега.

Вечером на совете у Пожарского зашёл спор о том, как брать крепость. В разгар спора в их стан прибежал из крепости мужик и сообщил, что горожане восстали против Шереметева, осадили его двор, открыли крепостные ворота. И князь Дмитрий тут же послал к ним смоленских служилых, чтобы спасти Шереметева от народного самосуда.

Яков со смоленскими взял под стражу самого воеводу, его семейных и холопов. Затем они передали их всех князю Дмитрию.

В Костроме ополчение не задержалось. Нужно было спешить к Ярославлю.

Ярославль встретил ополчение Нижнего Новгорода ликованием народа, перезвоном колоколов. Они гудели, надрывались, как во хмелю. Сверкали позолотой маковки церквей. Вверх дыбились зубцами крепостные стены, темнея красным кирпичом.

Ополчение встречал воевода города боярин Василий Морозов, со всеми городскими властями и попами.

* * *

Слух о земском ополчении из Нижнего Новгорода распространился по всем северным городам, по Замосковному краю[12]. И в Ярославль потянулись дворяне и боярские дети.

Приехал и его, князя Дмитрия Пожарского, свояк: князь Иван Андреевич Хованский, брат покойного князя Никиты. Хованский приехал с холопами, обозом. Князь Дмитрий встретил его с распростёртыми объятиями: как-никак, а свой человек.

Итак, ополчение росло. Требовался иной размах в управлении. И Минин срочно организовал приказы. Так у них, в Ярославле, появились в первую очередь приказы, без которых немыслимо было строительство государственной власти: Поместный приказ, приказ Новгородской четверти, затем и приказ Казанского дворца, ведавший делами бывшего Казанского ханства, а также и Сибирского. Оттуда, из Сибири, Кузьма ожидал тоже получить помощь ополчению.

И на приказных дьяков обрушился поток дел. Всех служилых нужно было принять, получить с каждого поручную, определить в полки, выдать оклады, разместить по дворам, где можно было бы сносно прожить какое-то время: на посаде, да и в городе тоже, в Ямской слободке и в слободке у церкви Николы Мокрого, за ручьем, что впадал в речку Которосль… Оформить всех служилых как положено в Нижнем не успели. И эту работу заканчивали здесь. Стрельцов, казаков, тех же пушкарей оформляли подьячие. Дворян же и детей боярских – дьяки. Так распорядился Пожарский. Здесь, в Ярославле, на этом настоял совет «всей земли». И Пожарский понял, что местничество