Кирилл и Мефодий - СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB

Большие заботы доставляет первородный, большие. И один ли он? Все дети! Даже маленький Михаил. Сестра Мария души в нем не чает, пылинки с него сдувает. За ним ухаживает целый табун кормилиц, молодых и здоровых, но кто знает, каким он будет, когда вырастет... Князь желает, чтобы он принес сестре только радости, чтобы был здоров, чтобы стал гордостью государства. Но не все желания сбываются. Разве Борис-Михаил не дрожал над своими детьми, разве Расате-Владимир не умилял его первыми шажками, ребячьей болтовней? С какой радостью слушал бы он теперь похвалы сыну, но их становится все меньше и меньше, а в последнее время если кто и хвалит, то князь видит, что делают это неискренние люди.

И тут он впервые прикоснулся к горькой правде, которая останется с ним до конца жизни: Расате-Владимир недолюбливает новую веру. Веру, которую он, Борис-Михаил, утверждал и словом, и мечом. Неужто ему суждено увидеть сына среди врагов своих? Верно, Расате вкусил от старой жизни, но молодость на то и молодость, чтобы стремиться вперед, идти на свет далеких огней. Неужели Расате-Владимир душой остался в мире предков? Этот вопрос тяжелым камнем лег на сердце Бориса-Михаила, и ответа на него не было.

Князь вряд ли усомнился бы так в маленьком Михаиле, окрещенном в купели новой базилики, но в сыне он сомневался.

12

Мефодий вышел из церкви. Годы согнули его, ноги едва держали тело, но он был доволен собой. Предчувствуя смерть, он в последний раз обратился к христианам. Эхо его глуховатого, дрожащего голоса еще витало под высокими сводами соборного храма, когда он почувствовал, что силы покидают его, и пожелал вернуться в келью. Небо сияло, и от каждой зеленой травинки веяло ароматом жизни. Вербное воскресенье — праздник богодухновенного дня, праздник бессмертия — наполняло силой все живое. А где его силы? Он без остатка израсходовал их в борьбе за истину. И теперь мог спокойно покинуть этот мир страдания и клеветы, радостей и невзгод.

Опершись на Горазда. Мефодий поднялся по лестнице в келью. Жесткая постель приютила его, лампада, слабо потрескивая, кивнула огоньком, будто обрадовалась его возвращению, и все замерло.

Сказанные пастве слова: «Берегите меня, дети, до третьего дня» — будто притаились в углах кельи, кроткие и задумчивые, как его ученики. Мефодий лежал на тесной кровати, и его белая борода, длинная, отливающая перламутром, светилась в сумерках особенным сиянием. Желтая старческая рука бессильно свесилась с постели, Климент поднял ее и положил ему на грудь. Рука пересекла белую дорогу бороды и так и осталась лежать, изнуренная, отяжелевшая. Перед взором архиепископа проходили видения его жизни: из глубины молодости — смутные, неясные, из времени близкого — тревожные и нерадостные. Он встречал их, как гостей, — равнодушный к себе самому, но не к ним... Возвращение из болгарских земель стало началом новой надежды. Он не решился откликнуться на просьбу Бориса-Михаила и перенести свою резиденцию в Болгарию. Во-первых, Фотий не позволил бы, во-вторых, получилось бы, что он сбежал, бросив плоды многолетнего труда. И от кого бежать? От какого-то Вихинга!.. Мефодий не хотел примириться с тем, что папа рукоположил Вихинга епископом Нитры, сделав первым помощником Мефодия. Еще перед прошлой поездкой в Рим, с Семизисом, архиепископ возразил Святополку, когда тот предложил, чтобы папа рукоположил Вихинга епископом Нитры. Это возражение не было принято во внимание. Вихинг был уже закадычным другом князя. Он непрестанно сновал между ним и немецкими графами, маркграфами, создавал союзы, постепенно опутывая Святополка невидимой сетью. Святополк даже крестил сына Арнульфа, восточного маркграфа. Это было на руку Вихингу: Святополк начал больше считаться со своими соседями, чем с Византией, давние связи с которой казались ему бесполезными.

Официально Святополк был вассалом римском церкви. Моравско-Паннонским диоцезом управляли из Рима, и поэтому его страх перед немцами и немецкими священниками притупился. Папа позволил ему самому решать церковные вопросы, и князь не хотел лишиться дружбы с Вихингом. В той беседе с князем Мефодий попытался предложить Горазда и Климента кандидатами в епископы, но Святополк промолчал. Лишь во время приема у Иоанна VIII архиепископ понял, что Святополк вновь настаивает на кандидатуре Вихинга. С этого момента Мефодий стал подозревать, что Святополк в душе не желает ему добра. Мефодия радовал тот факт, что папа в письме, адресованном Святополку, безоговорочно поддержал архиепископа. Это письмо пытались утаить от людей, чтобы можно было распространять о Мефодии клевету, но попытка не удалась. Никогда не забудет архиепископ того, как Вихинг убежал от позора. Тогда Мефодий написал папе послание, чтобы ознакомить его с тем, что случилось, и понять, верны ли сведения, распространяемые Вихингом, будто папа приказал изгнать Мефодия из Моравии.

Ответ Иоанна VIII висел теперь над головой Мефодия, возле лампадки. В свое время Мефодий попросил учеников переписать его, разослать всем церквам в стране и предать гласности. Это письмо было настоящей победой над Вихингом. Вот оно:

«Иоанн, епископ, раб рабов божьих — архиепископу Мефодию. Видя в тебе одного из самых усердных проповедников истинного учения и одобряя твое ревностное пастырское служение, которое ты проявляешь в улавливании душ, верных господу богу нашему, мы вельми радуемся и не перестаем восхвалять и благодарить его за то, что он пуще прежнего разжигает твою ревность в исполнении его заповедей и милостиво оберегает тебя от всяческих бедствий на благо преуспеяния святой церкви.

Ив твоего письма мы узнали о твоих приключениях и о различных происшествиях. Насколько мы тебе сочувствуем, ты можешь видеть по тому, что мы во время твоего пребывания у нас советовали тебе следовать учению римской церкви в согласии с преданиями святых отцов, а также наставляли тебя чтить Символ и истинную веру, в соответствии с которыми ты обязан проповедовать и поучать.

То же самое мы написали и в нашем апостолическом послании преславному князю Святополку, которое ты, как уверяешь, передал ему. Никакого иного послания мы ему не посылали.

И ничего не велели мы ни тайно, ни явно тому епископу и не советовали ему делать ничего другого, кроме как руководствоваться твоими напутствиями. Еще меньшей веры заслуживает утверждение, будто мы заставили того епископа присягнуть, ибо об этом не было и речи.

Поэтому, чтобы уничтожилось в тебе сомнение, ты с божьей помощью и согласно евангельскому и апостольскому учению внушай всем святое учение и истинную веру, дабы принести обильные плоды Иисусу Христу от труда и старания твоего, а ты от его благодати получишь справедливое воздаяние.

Скорби о других искушениях, в которые ты впал так или иначе, но поскорее перебори их с радостью, ибо, как апостол говорит, никто не может быть против тебя, когда бог с тобой!

И когда с помощью божьей вновь приедешь сюда, мы желаем внимательно выслушать вас обоих, и мы с божьей помощью доведем до справедливого конца все, что было совершено противозаконно, и все, что вышеупомянутый епископ вопреки своему долгу сделал против тебя; и мы не остановимся, пока не уничтожим его непокорности решением нашего суда».

Но до встречи противников дело не дошло, да и папы вскоре не стало. Преемники Иоанна VIII очень быстро уходили вслед за ним: Мартин умер. Адриан III при смерти. Быть может, он и Мефодий преставятся одновременно? Архиепископ шевельнулся и попросил воды. Горазд подал знак Науму и Ангеларию, чтобы принесли глиняный кувшин. Подперев голову учителя, Горазд заметил, как трясется его собственная рука. Это не ускользнуло от взгляда Мефодия. Он отпил немного воды, и от попытки улыбнуться кожа у него на лице дернулась.

— Твоя десница не должна дрожать, сын мой... Народу и церкви нужна крепкая рука, сильная и справедливая!

Это были не просто слова, это была истина, которой Мефодий следовал всю жизнь. Он выстрадал ее и теперь завещал своему преемнику — Горазду. Архиепископ не видел никого более достойного, чем он. Горазд сможет продолжить борьбу с врагами, стремящимися уничтожить драгоценнейшие семена новой письменности. Он знает латынь, греческий и родной славянский, он правоверен и проверен. За ним стоит множество последователен нового учения, родственники Горазда и народ, любящий свою страну... Остальные ученики могут уйти в другие земли, оставив возделанную ниву, чтобы найти новую почву, которую они смогут вспахивать лемехом упорной мысли, но Горазд никогда не уйдет отсюда, из земли, где покоятся его предки. Правильно поступил Мефодий, избрав его своим преемником. Плохо, что Горазд только пресвитер и что не папа, а лишь архиепископ посвятил его в епископы, — неизвестно, признает ли это Рим... Много лукавства и неискренности накопилось в Латеране. И сейчас, перед смертью, Мефодий понял, что Вихинг снова уехал в Рим клеветать на него. Зальцбургский архиепископ Теотмар, преемник Адальвина, поддерживает Вихинга и неустанно натравливает его на Мефодия. Не сегодня началось это. Привык Мефодий, все испытал и теперь уже не волновался. За долгую жизнь он сделал много добра и потому за себя не боялся. Он крестил чешского князя Болеслава и его супругу Людмилу, встречался и беседовал с угорским и ляшским королями, приобщал к тайне божьего слова и истинной вере сербских жупанов и хорватских князей, оставил болгарскому князю книги на славянском языке и двух своих лучших учеников... Сумели ли они добраться до Пляски? Константин и Марко не посрамят его.