Обречённые. Том 1 - Павел Буркин

Мэтхен опоздал на долю мгновения: подхвативший автомат Хрюка посельчанин ударил длинной очередью от бедра. Ему повезло: одна из пуль попала в голову снайперу. Мужчина выронил винтовку и, гремя по крыше, скатился вниз. Уже мёртвое тело смачно шлёпнулось в грязь. Миг спустя и сам местный с воплем запрокинулся навзничь…

…Что взрывов и свиста плазмопушки больше не слышно, Мэтхен понял, только когда с трёх сторон заревели моторы. Миг — и по группе хлестнул ливень крупнокалиберных пуль. Пули с хряском прошивали металлопластиковые стены, плескали грязью, рикошетили от неубранных камней. То и дело вскрикивал, замирая в бессильных позах, кто-то из бойцов: отряд таял, как снег в тёплой комнате.

Приземистый корпус старого-престарого «Хамви» показался из-за полуразрушенной, расколотой взрывом казармы, внезапно. На конце короткого и толстого ствола бился венчик огня — броневичок гвоздил, не экономя патроны. Да и что их беречь — идёт ведь последняя война старого оружия. Завтра у всего этого железа не будет в любом случае. И стальная метла секла захламлённый дворик посреди развалин, на котором за грудами какого-то оборудования и просто неубранных обломков засели остатки отряда. Остальные два броневика прятались в мутной мгле. Тьма и смог им не мешали: приборы ночного видения на машинах двадцатого века были разработаны в двадцать втором.

Большая часть отряда была ещё цела. Хлопали арбалеты, изредка гахали пищали, били короткими очередями автоматы. Может быть, во тьме, идущие в контратаку солдаты Свободного Мира тоже гибли. Этого не видно. Зато с каждой минутой тает отряд, иссякают запасы пороха и патронов. Ещё немного — и их смогут расстреливать на выбор, как в тире.

Мэтхен поймал «Хамви» в прицел почти сразу. Один выстрел, только один выстрел, и одним «хамвиком» у чистильщиков станет меньше. Потом надо подловить ещё два, и, пока подбрасывают подкрепления, идти на прорыв. Тогда кто-нибудь, точно уйдёт. Может — даже половина тех, кто ещё уцелел. Броневик покачивался на ухабах, казалось, он дёргается, пытаясь уйти из сети прицельных меток. Мэтхен плавно вдавил кнопку «пуск».

Он уже представлял себе, как из «ствола» вырывается поток раскаляющих воздух до свечения частиц. Как нестерпимо-яркий оранжевый сноп пламени, почти со скоростью света пролетев несколько метров, бьёт в покатую броню. Как невероятный жар испаряет металл противопульной брони, прожигая машину насквозь и поражая боеукладку, как рвутся объятые пламенем патроны, убивая всё живое внутри, и вспыхивает бензобак…

…Вместо зловещего шипения — какой-то усталый не то хруст, не то треск. Будто рушится отстоявшая своё стена старого-престарого дома. Слабый сполох вырывается из генератора, и где-то в метре, не больше, истаивает, растворяясь во мраке. Вместо испепеляющего жара дохнуло едва заметным теплом.

Ещё не веря в случившееся, Мэтхен отчаянно давит кнопку вновь. Тот же результат, только зафиксированная тепловизорами волна ещё слабее. Зато оба выстрела засекли там, у врага: что-то рвёт плечо, ещё одна пуля свистит над головой.

Мэтхен скорчился за преградой — защитой от пуль, но не от плазмострелов. Судорожно поднёс к глазам оружие, уставился в индикатор зарядки. И матерно выругался: зелёный прямоугольник, показывающий зарядку, был пуст, более того, сами его очертания мигали. Это значит — всё. Сдох аккум. Мэтхен с яростью отбросил бесполезное оружие, одновременно стянул с плеча привычный «Калашников». К нему есть ещё один рожок, какое-то время можно стрелять. Пули свистели над головой, бились во что-то металлическое под брезентом. Мэтхен высунулся из-за импровизированного бруствера, послал короткую, в три патрона, очередь по смазанным чёрным фигурам. В чёрно-багрово-буром мире подобные костюмы служили превосходной маскировкой. И ещё очередь. И ещё. Вроде отошли, остановились даже броневики.

Воцарилась тишина. Относительная — ибо стонали раненые, ревели на холостом ходу моторы, над головой пронёсся то ли вертолёт, то ли разведывательный беспилотник, трещали пожары, где-то что-то рвалось. Но после адской какофонии боя казалось, что снизошла тишина. Мэтхен не заблуждался, отсрочка — временная. Очень скоро, подтянут танки, или солдат с плазмострелами. И тогда всех положат с безопасного расстояния.

Будто превозмогая заморозку, боль начинала добираться до сознания. Казалось, между рёбер просунули и неспешно ворочают раскалённый штырь, плечо горело огнём, каждое движение левой руки отдавало в мозг адской болью. Пот заливал глаза, дышать стало трудно, как в самом начале, когда из забарьерной чистоты пятьдесят изгнанников вышвырнули в Подкуполье. Хорошо хоть, кровотечение удалось остановить — была у боевого скафандра ещё и функция наложения кровоостанавливающих пластырей при ранении. В руку воткнулась игла, вводя обезболивающее. То ли старинный промедол, то ли разработку фармакологов поновее и ещё какие-то стимуляторы. Только благодаря этому Мэтхен ещё мог мыслить и что-то делать повреждённой рукой.

— Что будем делать, командир?

Стась. Ещё час назад Мэтхен и не подозревал о его существовании, а теперь трёхглазый парень стал по сути вторым человеком в отряде.

— Передохнём… И прорываемся: сдадимся — всё равно всех убьют. А так, глядишь, десять-пятнадцать наших смогут уйти. А эти, по-моему, сейчас будут склонять бросить оружие.

Мэтхен не ошибся. Перекрывая стоны раненых и треск пожаров, над разгромленным военным городком пронёсся усиленный репродукторами голос:

— Люди Резервации! — «Подольститься пытается, мерзавец!» — неприязненно подумал Мэтхен. В нынешних условиях само слово «люди» в устах карателей было многообещающим. Оно сулило спасение от гибели, то непонятное подкуполянам, но такое притягательное, по сравнению со смертью, слово «плен». Да, в плену, конечно, не сахар, и ещё неизвестно, как там всё будет, но в любом случае, не ляжешь тут, в грязи, как приятель, которому снесло голову крупнокалиберной пулей. А искуситель продолжает говорить на правильно-неживом, какой бывает лишь у слишком старательных переводчиков, русском: — Командиры ведут вас на гибель! Не слушайте их, не верьте лжи, что в плену вас обязательно убьют! Командование Вооружённых Сил Свободного Мира гарантирует вам жизнь, еду и медицинскую помощь раненным, если вы немедленно бросите оружие и выдадите зачинщиков нападения! Если же продолжите сопротивление, вы будете беспощадно уничтожены! Выбирайте — жизнь или смерть!

В своих бойцах Мэтхен был уверен: они слишком много повидали, чтобы поддаться на посулы. Но от посланного Ярцевым отряда остались лишь трое, считая раненную Хухрю, все — сафоновские. Остальные — их осталось ещё восемнадцать — были местными. Многие уже обзавелись оружием убитых бойцов Мэтхена, и теперь щеголяли с автоматами. Невзирая на гибель Хурсага, огневая мощь местных существенно выросла.

Они видели лишь одну резню, и то только начало — те, кто видели до конца, уже никому ничего не расскажут. А главное — не прошли жестокой школы капитана КСО, который сам бы не сдался и другим не позволил. Вот-вот вспомнят, что чужаки им не указ…

— Пожалейте свои жизни! — распинается громкоговоритель. — Подарите себе будущее. Бейте зачинщиков, что хотят прикрыться вашими жизнями.

И Мэтхен с ужасом увидел, как меняется лицо ближайшего из бойцов. Ещё недавно он был готов отстреливаться до последнего патрона, а последний пустить себе в голову. Ещё недавно враг был один, а все, кто помогали воевать — друзьями и братьями, будь они хоть людьми. А теперь…

— Мы знаем, что вас возглавляют люди… Люди Забарьерья, — поправился переводчик. Но невольной оговорки никто не заметил. «Откуда они знают?» — с нарастающей паникой подумал Мэтхен. Неужто кто-то из погибших при прорыве периметра был лишь ранен, и теперь его допрашивают? Или… Сбит гравиплан Ярцева, и кто-то попал в руки врага живым? Впрочем, всё может быть и проще. Кто-то из расстрелянного караула мог передать сообщение о нападающих, или даже снимок. А уж чужие аналитики наверняка сделают правильный вывод, увидев боевой скафандр. — Они обманывают вас! Им нужно не благо жителей Подкуполья, а богатства и безнаказанность! Они сосланы в Подкуполье за преступления против Свободного Мира, и у нас пытались делать то же! Выдайте преступников — купите себе свободу и жизнь в Свободном Мире!

— Так что ж мы, сука, воюем?! — угрожающе произнёс низенький плешивый мужичонка, пару минут назад разжившийся автоматом. — Скрутить эту суку, сдать одинаковцам и вся недолга! Чего бояться, он же один!

Заворчали остальные. Стволы опускались, а у некоторых — поворачивались в сторону отряда Мэтхена. Забарьерцы молчали, только продолжал распинаться, рассказывая, как хорошо в плену и плохо на свободе, переводчик с громкоговорителем. Тут тебе и тирания, и грязь, и нищета, а в Свободном Мире, тишь, да гладь, да божья благодать. Тут — анархия и незащищённость, там — закон и порядок. Тут — голод, нищета и синтетическая баланда. Там — «горы колбасы, реки баланды, и права человека соблюдаются». И сделать-то, чтобы получить ко всему этому доступ, надо всего ничего. Только скрутить и выдать тех, кто возглавил налёт. Ладно, Хурсаг погиб — но можно выдать Стася, его правую руку, и этого проклятого чужака, одетого, как сами каратели. Его даже не жалко. Он ведь не свой. Он проклятый одинаковец.