Обречённые. Том 1 - Павел Буркин

Остальной путь прошёл без приключений — только армейский водостойкий фонарь обшаривал мутную жижу на предмет трещин в полу. И если луч не скользил по растрескавшемуся асфальту пола, а проваливался во тьму, казалось, что оттуда вот-вот выскользнет очередное щупальце. Умом, конечно, Мэтхен понимал, что этакие страховидлы не ходят стаями, стая таких тварей не прокормится. И всё-таки, когда разрушенная лестница вывела его к поверхности, Мэтхен почувствовал, как свалился камень с души: мерзкая клоака осталась позади. С трудом заставил себя пригнуться, до последнего не высовываться из жижи. Защёлкнув карабин на конце верёвки на торчащей из земли железяке, он дёрнул пять раз. Остаётся только ждать. И осматриваться, стараясь понять, заметили ли их с той стороны.

С коротким хрустом клещи перекусили проволоку. Брызнули искры — и нижний ряд «колючки» повис бесполезной змеёй. Ползком, по одному мутанты полезли внутрь ограды. Мэтхен искренне надеялся, что обрыв не засёк какой-нибудь диспетчер. А то, говорят, по этим проволокам можно чуть ли не переговариваться.

— Быстрее, быстрее, — шептал Мэтхен. Его бойцы уже просочились внутрь периметра, замаскировались перемятой гусеницами грязью, приготовились к отражению контратаки. А вот ополченцы копались, мало того, что их было больше, так они ещё и ползли неуклюже, высоко поднимая зад и пыхтя, кажется, на всю базу. Звякали о камни стволы пищалей и ружей, скребли по щебню приклады арбалетов. Как всё это безобразие упустили часовые на вышках, Мэтхен понять не мог. Неужто снова помогает Отшельник?

«Куда уж я денусь? — раздался в голове привычный голос. — Какое-то время ещё продержусь. Так, смотри, да запоминай: вот тут ангары с техникой, тут склады, тут столовая. Офицерская казарма? Вот она. А это — солдатские. Только ты учти, унтер-офицеры с солдатами ночуют, так что паника будет недолгой. Запомнил? Тогда до встречи. Попробую до парней твоего Ярцева достучаться. Приготовься».

«Готов уже, Отшельник. Скоро он там?»

Словно отвечая на его сомнения, высоко в небе возникло гудение. За десять страшных дней они такое слышали много раз, и каждый раз оно заставляло бросаться в грязь, готовясь пережить бомбёжку. Но сейчас гул нёс надежду. Он быстро нарастал. Летел гравиплан, и летел явно в сторону военного городка.

«Может, это не Ярцев?» — подумал Мэтхен и скомандовал подъём. Но орать и стрелять было ещё не время. Если гравилёт чужой, с него станется накрыть отряд одним ударом.

Шипение, мутная вспышка, пропарывающая смог — и впереди, где, по прикидкам Хурсага, когда-то находилась местная мэрия, вспухло огненное облако. Отстав от него на полсекунды, всё затопил низкий, протяжный грохот. Впереди вставали новые и новые огненные султаны — на складе горюче-смазочных материалов, над ангаром с техникой и арсеналом. Никакая это не случайность. Это Ярцев, и никто иной!

Таиться больше незачем. Мэтхен вскочил, вскинул плазмомёт — и коротким импульсом перечеркнул вышку с пулемётчиком, доломав оплавленный бортик, тело опрокинулось вниз. Смотреть на то, что осталось от часового не хотелось, да и было некогда.

— За мно-о-ой! Бегом!!! — заорал он. И добавил клич, только что зародившийся в голове: — М-ма-а-арш! За родину, за Отшельника!!!

Из-за казармы чёртиком из табакерки выскакивают несколько солдат и коренастый, плечистый унтер. Начальник караула? Разводящий? Или случайно тут оказались, бедолаги? Плевать! Длинный импульс перечёркивает двоих, грохает пищаль. Скорость у самодельной пули, конечно, поменьше, зато сама она весит почти двести грамм. Выплюнутая пищалью почти в упор, она с хряском проламывает панцирь — и из спины бойца брызжет фонтан ошмётков. Хлопают арбалеты — но болты лишь бессильно цокают по бронестеклу и нагрудникам. А уцелевшие двое уже опомнились, вскинули штурмовые винтовки — и первые очереди опрокинули сразу нескольких местных.

…Без вскрика заваливается Хурсаг — войдя прямо в глаз, пуля вынесла всю височную кость. Только сучат в агонии толстые ноги. Вскрикивает — и падает в грязь Хухря. Убита? Нет, жива, отползает, оставляя за собой дорожку фосфоресцирующей крови. Проклятье… Над головой Мэтхена посвистывает рассекаемый воздух, одна пуля, чиркнув по шлему, рикошетит вверх. Не до конца погашенная компенсаторами отдача дёргает голову — будто по шлему врезали кулаком. Какой-то, совсем ещё молоденький ополченец отчаянно вопит: сразу две пули вошли в ногу и плечо, убить не убили, но больно, наверное, жутко. Оскалившись, с прорывающимся сквозь стиснутые зубы хриплым рёвом, садит по чужакам Юзьвяк, но то ли от волнения мажет, то ли на уцелевших скафандры с титановым нагрудником, словом, ни один из залёгших во дворе солдат врага огонь не прекращает.

— Вот вам, нате, бл…ди! — горячечно шепчет Юзвяк. — На…

Короткая очередь — и грудь Юзьвяка покрывается брызжущими кровью дырами. Брызжет и из спины — некоторые пули прошили тело насквозь, на холоде парит развороченная черепная коробка. Без вскрика, так и не выпустив из рук автомат, парень осел в грязь. Но автомат стрелял до самого конца — пока не опустел «рожок». Жаль только, пули шли поверх голов залёгших.

Целился Мэтхен тщательно. Аккумуляторы плазмострела наверняка уже подразрядились. Хорошо бы зарядить по новой — но где? Скоро самое лучшее оружие станет бесполезной металлопластиковой штуковиной. Оставшуюся энергию расходовать просто так нельзя.

Выстрел. Шипение. И отчаянный, хватающий за сердце вопль. Неважно, что кричит враг, в такие минуты становится жутко уже от того, что и сам мог бы вот так же, размахивая обугленным обрубком руки и воя от боли и страха, нестись вглубь городка. Луч наискось пережёг руку, обратив в плазму всё, что ниже предплечья. Второй ещё пытался отстреливаться, судя по вскрику, кого-то из местных зацепил — но до него добрались сразу четверо. Мутанты навалились на бойца всей толпой, повалили, били, топтали, подобранным тут же крупным камнем пытались расколоть бронестекло… Кончилось тем, что кто-то поднёс ствол пищали вплотную к лицу и поджёг фитиль. Ахнуло просто по-пушечному, итак надтреснутое бронестекло брызнуло осколками, вместе со стеклянным крошевом из шлема разлетелись какие-то красно-сизые ошмётки…

— Туда! — крикнул Мэтхен. Не для порядка даже, а чтобы отвлечься от увиденного.

Снова безумный бег, редкие выстрелы, порой — короткие, кровавые рукопашные свалки: из окон горящих, потрёпанных ударной волной казарм выпрыгивали ошалелые солдаты и вольнонаёмные в нижнем белье. Вроде бы надо брать в плен, а не расстреливать вольнонаёмных. Но дорвавшимся до мести посельчанам на все правила и обычаи войны было наплевать. Валили всех без разбора. И, повидав Ярцево и Сафоново, «охотников» и «учёных», Мэтхен их понимал.

Вот и офицерская казарма. Крыша горит, роняя вниз огненные струи, едкий дым мешается со смогом, так что метрах в четырёх уже ничего не видно. Из некоторых окон выпрыгивают люди, но кто-то ещё пытается отстреливаться. Мэтхен увидел, как без вскрика повалился Хрюк — только изо рта ниточкой потянулась густая кровь со слюной. Пуля была одна, зато попала точно в сердце. Стрелок скрылся в окне, наверное, меняет пистолетную обойму. Ну, точно: расстояние для пистолетов самое то. «Лучшее оружие Подкуполья — пистолет» — зло подумал Мэтхен, вскидывая плазмострел. Так, где он может сидеть? Сам бы Мэтхен сел вон там, чуть ниже окна и в стороне. Попробуем…

Шипение. Огненный луч вытягивается в сторону окна — и внутренности комнатки озаряются пожаром, струя плазмы поджигает всё, что в принципе может гореть. Вот и по огнеупорному металлопластику побежали ядовито-зелёные язычки, в выбитом ударной волной окне видно, как мечется превратившийся в живой факел стрелок. В последний момент он, видно, сообразил, что надо выпрыгнуть в окно — но тут над самым ухом Мэтхена хлопнул самодельный арбалет — и ещё раз, вдогонку, как контрольный выстрел. Словив болт в грудь чуть правее сердца, и ещё один — в живот, живой факел вываливается из окна. В другом окне появляется ещё одна фигура — но рявкает пищаль, и в груди у мужика появляется огромная, будто пробитая снарядом «Брэдли», дыра.

Сколько продолжалось кровавое безумие, подсвеченное заревом пожаров и взблесками выстрелов, Мэтхен не знал. Гремели взрывы, трещали автоматы, бились в низкое небо крики, то спереди, то сзади накатывала ударная волна, порой над головой что-то с разноголосым воем проносилось и с грохотом падало. Порой падали свои, чаще — чужие. И росла, росла гора трупов под стенами горящей казармы, крепчала вонь горящего металлопластика — Ярцев не пожалел на казарму чего-то зажигательного…

…Пуля ударила внезапно. Ещё секунду назад никакого сопротивления не было — офицеры и какие-то гражданские выпрыгивали из окон, выбегали из дверей — и ложились в грязь, на редкие выстрелы нападающие отвечали огненным шквалом, в котором невозможно выжить. Изредка шипел плазмострел. Мэтхен старался бить только по тем, кого не могли достать остальные — по одетым в «скафандры», затаившимся в глубине комнат, успевшим схватить что-то серьёзнее пистолетов. В первый миг он даже не почувствовал боли, только что-то сильно ткнуло под рёбра. По бедру потекло что-то липкое и горячее. Уже понимая, что ранен, Мэтхен развернулся, ловя в прицел засевшего на крыше хозяйственного блока мужика со снайперской винтовкой. Поторопился? Или просто ухватил не своё?