«Срубленное древо жизни». Судьба Николая Чернышевского - Владимир Карлович Кантор

Добролюбова, собранные в 1861–1862 гг. И в течение 1884−1888 гг. записал «Воспоминания об отношениях Тургенева к Добролюбову и о разрыве дружбы между Тургеневым и Некрасовым». В 1888 г. он написал важную теоретическую статью «Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь. Предисловие к некоторым трактатам по ботанике, зоологии и наукам о человеческой жизни». Впервые опубликовано в журнале «Русская мысль», 1888, ч. IX, под псевдонимом «Старый трансформист». Он попытался войти в современность, причем полемика с Мальтусом и Дарвином в том историческом контексте означала противостояние революционным идеям.

Не он один, еще Данилевский и Страхов, и другие русские мыслители опасались насильственного втягивания в прогресс не готовых к этому слоев и народов. Ведь в большом обыкновении, как писал, скажем, Чернышевский, «сравнивать иноземные необразованные племена и низшие сословия своей нации с детьми и выводить из этого сравнения право образованных наций производить насильственные перемены в быте подвластных им нецивилизованных народов» (Чернышевский, Х, 912–913). Неся идею прогресса как идею счастья, кажется возможным одарить счастьем и другие слои народонаселения и другие народы и страны. Но такого рода отстаивание прогресса приводит, как показала история России и Германии, к впадению в новое и еще более страшное варварство. После победы над нацизмом на авансцену истории выдвинулся новый носитель прогресса – США, ставшие своего рода рейнджером и судьей современного мира. Но свободен ли любой, самый хороший судья от ошибок, действуя в одиночку? Позиция русских гуманистов, не принимавших экспансионизма самодержавия и жестокости радикалов, – гуманизировать и цивилизовать людей, – говорила, что прогресс – процесс медленный и осторожный. Как они полагали, во всех цивилизованных странах масса населения имеет много дурных привычек. Но искоренять их насилием значит приучить народ к правилам жизни еще более дурным, принуждать его к обману, лицемерию, бессовестности. «Люди, – писал русский мыслитель, – отвыкают от дурного только тогда, когда сами желают отвыкнуть; привыкают к хорошему, только когда сами понимают, что оно хорошо и находят возможным усвоить его себе» (Чернышевский, Х, 914).

Надо сказать, что с Дарвином полемизировал и Л. Толстой, который прочитал статью НГЧ о «О происхождении теории благотворности борьбы за жизнь» и записал в дневнике: «19 декабря. Вечер читал. Статья Чернышевского о Дарвине. Сила и ясность»[424].

Пожалуй, из теоретических собственных его статей текст о Дарвине был единственным, который вызвал интерес публики. Как положительный – у Толстого и неприятие молодежи, ибо молодежь ждала только решительных действий. Человеком действия в силу двадцати лет каторги казался молодым людям Чернышевский. Скориков при этом, должен заметить, – человек с живым умом, без остановившегося взгляда на мир и человека, без фанатизма. Сила Скорикова в том, что он просто честно фиксировал позицию Чернышевкого, понимая, что то, что ему кажется изменой прежним идеям НГЧ, просто формула, уточнившая его прежнюю позицию.

«В этих до последних дней жизни оставшихся взглядах Н.Г. нельзя было не усмотреть высокой души его, сохранившем до конца веру в то, что хорошо поступать не только возвышенно, но и “выгодно”.

– Но, повторяю, – продолжал Н. Г., – что в этих похвальных увлечениях молодежь руководится, конечно, благородными порывами… Молодежь всегда была отзывчивой к общественным вопросам; следует только желать, чтобы такое увлечение являлось всегда результатом честных побуждений. К сожалению, увлечения эти часто переходят границы, а главное – являются результатом подражания, причем рассудок всегда подчиняется чувству тщеславия: “как-де это я – какой-нибудь мизерный студентик – да вдруг сделаюсь передовой личностью, главою, диктатором целого общественного движения!” Разве это не лестно?.. Поэтому-то подобные увлечения и не бывают долговременны. Припомните свое детство… Когда-то вы, вероятно, любили прыгать верхом на палочке и даже с пренебрежением смотрели на тех, кто, подобно вам, не умел этого делать… Тут то же самое: увлечения хватает лишь до той поры, пока у будущих диктаторов вершка на два не отрастет борода… Мы все, к сожалению, слишком склонны увлекаться примерами и авторитетами. <…> В то время свежей новостью были слухи о беспорядках среди университетской молодежи по поводу введения нового устава. Я пожелал знать мнение об этом Н.Г. К моему удивлению, он с чрезвычайной горячностью разразился нападками на студентов.

– Все эти и подобные им беспорядки вызываются слишком наивными, а потому плохо рассчитанными побуждениями. Проявлять подобные протесты – безумство. Что вы скажете о шалуне мальчишке, который в бессильной злобе на оскорбившего его великана бежит за ним и старается укусить его за икры? Ведь великан каждую минуту может обернуться и поднять шалуна за волосы на воздух!.. Беспорядки, подобные только что случившимся, способны лишь ухудшать положение протестующей стороны… И прискорбно, конечно, что в этих безумных порывах молодежь всегда забывает то дело, ради которого она идет в университет…»[425]

Это, конечно, была позиция «постепеновца», чего от Чернышевского молодой человек не ожидал. Но он внимательно, надо отдать ему должное, выслушал доводы мэтра. «История показывает, что общества с тайным, в большинстве с преступным образом действий никогда не достигали положительных целей… Все, что делается в темноте, – либо пошло, либо пусто… Если вы днем, при свете, в состоянии, как следует, вспахать, положим, 50 десятин земли, то что вы вспашете ночью, в темноте?.. Перепортите только землю… Серьезные, умные люди в тайных обществах не состоят… Тайные кружки и общества – это пустые бессодержательные скопища недоучек, способных лишь тормозить ход государственной жизни. Члены этих кружков не хотят знать, что, вредя правительству, они вместе с тем вредят и государству… <…> История, повторяю, показывает, что цивилизация двигается не тайными обществами, – нет! – ими возбуждались только местные восстания и бунты, не приводящие ни к каким положительным результатам… Мы должны быть довольны, что нашего мужика теперь не бьют, как было прежде, а вот, подождите, придет время – он потребует, чтобы его и не ругали… Ступайте на вечерний базар и посмотрите, много ли вы встретите в продаже лаптей. Все – даже простые мужики – привыкают ходить в сапогах… А как вы станете предлагать народу, в пользу которого работают часто тайные общества, такие прелести, в которых путаются сами члены тайных обществ, рисуя будущий, идеальный, по их мнению, строй жизни?.. Прежде всего народ не имеет времени и не желает слушать ваши бредни: он слишком занят для этого…»[426]

Разумеется, пусть судит сам читатель, какое впечатление мог произвести этот разговор на восторженного и пылкого юношу… Скориков написал несколько писем о своем новом знакомстве своим товарищам-однокурсникам и рассказал о свидании с Н.Г. одному из своих молодых сослуживцев, г-ну Н. (А.Я. Назарову, впоследствии заведующий кооперативной лавкой в Екатеринбургской губернии), ярому революционеру по взглядам,