Летающие колдуны - Ларри Нивен

— Эй, не стой там, болван… помоги мне!

Я схватил пригоршню красного порошка и тоже начал дуть. Плотные облака ржавчины крутились по всему помещению — мы едва успевали поддерживать их. Пыль ржавчины — символ времени, оно посвящено нескольким богам сразу: Брэйду, богу прошлого, Кронку, богу будущего, и По, который несет увядание всем вещам.

Мы покончили с ржавчиной, и Шуга взялся за белый порошок, напоминающий толченую кость.

— Это тоже для ветровых отверстий, — пояснил он, указывая на квадратные окошки под потолком.

Я раскашлялся до слез. Шуга швырнул огненный сгусток на экран — там он и прилип. Вода ударила короткой струйкой, потекла по экрану, порошок собрался вокруг водяных капель.

Вскоре жужжание стало неровным, грозя прекратиться.

— Прикрой нос и рог, Лэнт. Я не хочу, чтобы ты дышал всем этим.

Шуга поднял туго набитый кожаный мешочек. Я обернул одеждой нижнюю половину лица, наблюдая, как он достал большую пригоршню растертого волоса волшебника.

Шуга с благоговением, порожденным великой жертвой, тщательно прицелился и выдул в направлении ветровых окошек плотную струю.

Через мгновение все было кончено.

Жужжание стало напряженным. Ветер, казалось, прекратился. И вдруг все стихло.

— Хорошо, Лэнт! Теперь давай горшки!

Лицо Шуги светилось триумфом. Я поднял свой ранец, лежащий возле стены, и выставил ряд горшочков с плотной крышкой на каждом.

— Хорошо, — снова сказал Шуга. Он осторожно расставил горшки по всему гнезду Пурпурного. В каждый он вкладывал шипящий огненный сгусток, а затем закрывал крышкой.

В крышке каждого горшка были проделаны крошечные отверстия. Они позволяли дышать богу огня, но были слишком маленькими, чтобы через них могла проникнуть вода. Над горшками нависли водяные струи, но они не могли добраться до пламени, продолжая хлестать и по горшкам, и по всему окружающему.

Шуга, заметив, куда уходит вода, принялся лить в сточные отверстия оскверненную воду и прочие вязкие субстанции. Потом сделал перерыв, чтобы добавить к воде внушительную горсть белой толченой кости. Как только получившаяся смесь достигла отверстий, она стала угрожающе густеть.

Сливные отверстия вскоре перестали справляться. На полу начали собираться лужи. В горячем влажном воздухе отвратительный запах оскверненной воды сделался невыносимым. Я побоялся, что меня вырвет. Но это не имело никакого значения. Гнилая вода определенно должна разгневать Филфомара, речного бога. А потом Филфомару и Нвину, богу приливов, предстояло схватиться в своей древней борьбе за воду. Только на этот раз они будут растягивать не воды мира, а противоположные стенки черного гнезда. Чем больше воды скопится в кабине, тем сильнее станет их власть — и тем яростнее битва.

К тому времени, когда водяные струи прекратились, мы были насквозь мокрые и стояли на несколько дюймов в воде. Но — не мерзли. Гнездо парило, в нем становилось все жарче. Шуга скинул свою накидку, и я последовал его примеру.

Глаза слезились. Я все еще не мог откашляться от пыли, набившейся в легкие. Я сказал об этом Шуге, но тот только фыркнул.

— Хватит жаловаться. Никто не говорил, что проклятия легко даются. То ли еще будет.

Действительно мы только начинали.

Теперь Шуга переключил свое внимание на разнообразные плоскости и пластины, входящие в обстановку. Они были усеяны огромным количеством шишек и выпуклостей. Многие располагались в ряд по восемь — и каждая обозначена отдельным символом. Один из них мы узнали: треугольник — символ Экке Человека.

Могло ли это быть аналогичным какому-то из заклинаний Шуги, основанному на символе Экке? А если так, то не мог ли Шуга использовать этот факт и для нарушения остальных заклинаний гнезда Пурпурного?

Шуга задумчиво пожевал, поскреб щетину на подбородке.

— Нажимай на выпуклости, Лэнт. Там, где увидишь знак треугольника, нажимай на выпуклости — мы приведем в действие все экке-заклинания Пурпурного, а потом развеем их силу.

Мы двинулись вокруг гнезда, сверху донизу осматривая шишки и выступы. Шишки могли поворачиваться так, что основание треугольника оказывалось наверху, а выпуклости можно было вдавливать.

Попадались, правда, шишки без символов. Немного поэкспериментировав, Шуга выяснил, что их можно поворачивать таким образом, чтобы крошечные металлические лучики, спрятанные за стеклянными пластинами, сдвигались и указывали на треугольники, выгравированные там.

Происходили странные вещи, но Шуга успокоил меня, приказав не обращать внимания.

Так, к примеру, одна из плоских зеркальных пластин засветилась немыслимым светом и на ней возникли образы людей, которых мы знали: Хинка, Анга и Пилга. Я в ужасе уставился на них — но Шуга тут же уничтожил заклинание, мазнув густым серым зельем, скрывшим всю пластину. А я тут же получил выговор:

— Сказано тебе было: не смотри!

Мы продолжили свою работу: в конце концов все устройства в гнезде волшебника оказались настроенными на знак треугольника.

Мы перешли к следующей стадии нашего проклятия.

Огненные горшки начали остывать, поэтому Шуга их пополнил. Металл в том месте, где они стояли, стал уже слишком горячим, чтобы к нему прикасаться, а детали отдельных устройств начали потрескивать.

Затем Шуга принялся покрывать все подряд густой серой мазью. Сперва он ликвидировал окна с картинками. Потом замазал все глазки и выпуклости. Теперь одни боги знали, какие символы были приведены в действие. За несколько минут внутри гнезда все стало серым. Кларсэ, бог небес и морей, должен был разозлиться. Фол, бог порчи, наверно, трясся от смеха. Шуга, таким образом, подтолкнул их к схватке друг с другом внутри черного яйца.

Шуга начал рисовать новые руны на замазанных плоскостях, словно позабыв о рунах внизу. Там, где верхний и нижний символы вступали в противоречие, боги тоже должны были оказаться вовлеченными в беспорядочную схватку. Везде, где это только можно, Шуга включал в руны имя Элкина, бога грома.

В щель между двумя панелями с шишками и выпуклостями Шуга вставил узкое острие тесака и призвал Пулниссина, бога дуэлей. Призывая Хитча, бога птиц, он разбил над тремя сточными отверстиями яйца, которые тут же сердито зашипели, растекаясь по стенам. Он продолжал говорить нараспев, призывая Маска-Вотца и Блока, бога насилия, а в одном случае он даже произнес руну, оскорбляющую Тистурзина, бога любви, потому что любовь, обернувшаяся ненавистью, может оказаться самой могущественной силой.

Шуга опять сверился со списком и достал сосуд с дремлющими жалящими насекомыми, с разной плесенью и пиявками. Сначала он извлек насекомых с жалами и насекомых с когтями и принялся разбрасывать по сторонам. Хотя твари были вялые, некоторые из них пытались напасть на нас, поэтому мы постарались закинуть их туда, где они не будут представлять немедленной опасности. К тому же мы не поленились нацепить самые толстые сапоги и перчатки, которые не могли прокусить эти клыкастые дряни.