Между Мирами - Андрей Валерьевич Степанов

– Может, все потому, что ты пьешь по утрам? – я без шуток указал на вполовину пустую бутылку. Наверно, опять с коньяком.

– Так я лучше просыпаюсь. Терпеть не могу кофе! – поморщился Максимилиан.

Я сел за стол напротив барона, чтобы оценить его состояние. Вроде бы не слишком пьян, а значит, можно вести нормальную беседу.

– Скажи мне, что я должен знать о жизни дворянина?

– Ты так спрашиваешь, точно мы нелюди какие-то! – возмутился Максимилиан и махнул рукой. – Я шучу, не переживай. Понял все. Что ты хочешь знать?

– Быть может, есть что-то особенное, что непременно выдаст во мне обычного человека? – в голове вертелось слово «простолюдин», но произнести его в отношении себя – ни за что!

– Как говорил мой дед, – задумался мой собеседник, – у хорошего дворянина должно быть образование, честь и конь. Честь открывает двери и приводит к хорошим знакомствам, образование помогает выжить и проявить себя в людях, а конь – заработать славу. Или просто оставить хорошее впечатление.

– Сложновато выглядит!

– А потом он добавлял, – Максимилиан словно и не слышал моей ремарки, – что, по сути, достаточно одного коня. Но дорогого. Люди судят по внешности, знаешь ли. Так было сто лет назад и так осталось сейчас. Смотрят на то, какой у тебя дом, поместье – сколько гектар и людей. Лошадь – дорогая ли порода. А если есть автомобиль, то, чтобы непременно под заказ.

Я молчал. Ничего нового я пока не услышал. Такое было не только в этом мире, но и в моем. Я догадывался, что имея дом и машину в столь юном возрасте, я был для многих не объектом восхищения и обожания, а зависти и сплетен. Человеческая натура оставалась одинаковой независимо от формы государства.

– Поэтому, когда ты говоришь о разнице между дворянином и обычными людьми сейчас, то ты ее и не заметишь. Порой человек с титулом может оказаться распоследней сволочью и преступником. Он только имеет больше средств на подкуп, чтобы избавиться от внимания со стороны полиции или других служб.

– Я понимаю, – для большего эффекта я кивнул, потому что Максимилиан после этого монолога принялся рассеяно водить вилкой по тарелке.

– А потому есть очень важный для тебя момент. Выгодный! У тебя хорошо подвешен язык, поэтому я думаю, что ты легко войдешь в общество. Не знаю, как с образованием…

Я хотел уже ляпнуть про свое заочное образование, как часто делал, когда меня спрашивали об этом дома, но сдержался:

– Неплохо, – только и ответил я, не вдаваясь в подробности. – Хорошо, что не надо знать французский, как в девятнадцатом веке.

– Я тоже об этом думал, знаешь ли! – неожиданно живо воскликнул Максимилиан Бернард. – Я уже ходил на занятия, когда дед как-то сказал: «хорошо, что у вас нет нужды портить рот этими корявыми картавыми звуками и гнусавить, делая вид, что ты – утонченная натура. Французами вы не станете, да и было бы кому подражать!»

– Хорошо сказал, – улыбнулся я. – Патриотично.

– Ха! Еще бы! Пока остальные страны то и дело устраивают небольшие междусобойчики, пытаются выгадать для себя побольше власти, мы – столп! Центр стабильности и мира! – он хрястнул кулаком по столу так, что зазвенела посуда. – Иностранные послы и дипломаты в первую очередь учат русский. Их семьи в полном составе приезжают к нам.

Тут он глубоко вздохнул и допил остатки из бокала, слегка наклонил голову и произнес:

– Нетрудно быть дворянином в наше время, Максим. Трудно оставаться человеком.

Глава 28. Плохой хороший дворянин

Вот уж какой философии я не ожидал от одинокого, замкнувшегося в себе парня, так именно такой: о человечности. Но он тут же нахмурился, бросил вилку на стол и хотел было дрожащей рукой снова наполнить свой бокал.

Стекло уже звенело от стука бутылки о край резного бокала, когда Максимилиан вдруг остановился и поставил емкость на место. Я терпеливо ждал, пока он закончит ее рассматривать.

– Да что это я, в самом деле… – глухо произнес он. – Совсем уж невежливо.

Мне показалось, что он общается с бутылкой коньяка, но хозяин поместья встал и, слегка пошатываясь, направился на кухню, откуда притащил пару тарелок с едой и поставил на моей стороне стола.

– Извини, – добавил Максимилиан. – С утра немного накатила грусть. И я тоже решил… накатить. Ешь, тебе надо набираться сил и восстанавливаться.

– Угу, – кивнул я с набитым ртом. Восстановление отнимало много сил и есть хотелось прямо не по-человечески. – Спасибо.

– Не стоит. Я всю ночь думал о том, что ты вчера говорил. Про вот эти вот свои цели и планы и решил, что тянуть не стоит.

У меня просто камень с души упал, когда я это услышал. В таком состоянии он мог сказать все, что угодно, вплоть до отказа. Забыл и все тут. Но он оказался честным.

– Кое-чему тебе все равно предстоит научиться. Во-первых, тебе, скорее всего, придется в будущем подписывать документы. Во-вторых, если будешь общаться с равными себе, то есть, такими же дворянами, то некоторые просто обожают вспоминать своих великих «пра-пра», даже если они жили лет триста тому назад. Между прочим, – вдруг отвлекся он, – наши ученые выяснили, что к седьмому колену дальние родственники на бумаге не являются родственниками… мм… биологически. Ты знал это?

– Угу, – снова кивнул я, уминая второй бутерброд.

– Хорошо, с образованием проблем нет. Так о чем я? А! Родословная! – он снова вскочил, метнулся к шкафу в темном углу и вытащил оттуда тонкую тетрадь, больше похожую на брошюру. – Это – моя.

Я раскрыл ее примерно посередине. Состояла она всего из нескольких листов плотной, желтоватой бумаги. Разве что некоторые листы были чуть белее других – их явно добавили позже.

Каждый лист уделялся человеку целиком. Фотография в зрелом или не очень возрасте, некоторые явно заменялись.

– Вообще, за всем этим надо следить. И когда большие семьи собираются вместе, принято привозить новые фотографии раз в несколько лет. Или когда человек умер, – Максимилиан ткнул пальцем в разворот. – А это вот мой дед.

С побледневшей черно-белой фотографии сурово смотрела бородатая личность, которая даже с бумаги могла просверлить глазами насквозь. Под фото были пропечатаны линии для внесения информации и про деда мелким почерком кто-то, явно не сам Максимилиан, оставил пару слов.

Оборот посвящался родственным связям. Кому он приходился дедом, братом, дядей, свекром и так далее. Список выглядел внушительно.

На последней странице расположилась фотография последнего Абрамова. Здесь ему было лет двенадцать, не больше. Но в детстве он больше походил на меня, чем сейчас.

– Здорово. Правда, здорово, – вырвалось у меня. – Я тоже когда-то мечтал о такой штуке.

– Значит скоро твоя мечта сбудется.

После завтрака он немного пришел в себя и притащил различные документы. В основном это были своеобразные товарные чеки, которые он подписывал. Витиеватая буква «А» давалась мне труднее всего. Особенно