Словарь Ламприера - Лоуренс Норфолк

Ламприер моментально оделся, натянул пальто и сапоги, спотыкаясь, бросился по лестнице вниз, не совсем проснувшись, он промчался по Саутгемптон-стрит, свернул на Стренд и увидел ее светлое платье в свете полной луны, почти в сотне ярдов от себя. Он кинулся по безлюдному бульвару следом за своим маяком. Она опять может исчезнуть! Ее еще можно вернуть. Луна висела низко над горизонтом, ветер слегка усилился. Джульетта оглянулась, увидела Ламприера и побежала бегом. Из темноты верхней площадки лестницы кто-то медленно поднялся, расправил затекшее тело и сбежал вниз по ступеням, бесшумно и быстро следуя за Ламприером и Джульеттой.

Ламприер бежал под лепными арками и стрельчатыми окнами, мимо оград и кирпичных стен, испещренных тенями и игрой лунного света. Он перепрыгивал через небольшие кучи мусора и огибал высокие насыпи на рынке, попавшемся ему по дороге. Джульетта мчалась впереди, и Ламприеру казалось, что он ее вот-вот настигнет, но всякий раз, сворачивая за угол, она оказывалась дальше от него, чем прежде, словно сами улицы удлинялись, как только он терял ее из виду. Джульетта выбирала узкие аллеи и улочки, змеившиеся к западу через вечерний город, а Ламприер бежал за нею следом, то приближаясь к ней, то отставая, и черные дома высились вокруг них безмолвными свидетелями погони. Свернув с Кокспер-стрит, Ламприер подумал, что потерял след Джульетты. Он оказался в Хеймаркете; по улице медленно брели запоздалые прохожие. Джульетты не было видно. Справа от него начинались широкие ступени оперного театра; внезапно Ламприер услышал лязг захлопывающейся двери. Он посмотрел по сторонам, но ничего не увидел. Тогда он остановился и прошел несколько шагов в обратном направлении. Сбоку от театра тянулся узенький проход. Здесь было абсолютно темно, как в угольной яме. Ламприер принялся на ощупь пробираться, держась за стену. Внезапно каменная кладка под его пальцами кончилась, он протянул руку, толкнул, и распахнулась дверь. Он вошел в извилистый коридор. Из глубины шел слабый свет. Ламприер закрыл за собой дверь и двинулся на него. Он услышал тихий шорох, превратившийся скоро в глухое рычание. Очередной поворот завершился лестничным пролетом. Шум стал еще громче, целая какофония криков и воплей. Ламприер заглянул за занавес и отпрянул, прикрыв глаза рукой.

Зал сиял ослепительными огнями. Повсюду горели свечи и светильники. Ламприер оказался за занавесом бокового входа, между первым рядом и оркестровой ямой. Зал был полон людей в театральных костюмах, которые кричали друг на друга и бранились, ползали под сиденьями и прыгали через спинки кресел; сцена и оркестровая яма тоже представляли собой сплошную мешанину дерущихся тел. Они размахивали мечами и пиками, стоял оглушительный грохот. Ламприер прижался к стене, когда мимо него пронеслась в обнимку компания молодых людей, сжимавших в руках бутылки и какое-то оружие. Его, казалось, никто не видит. Джульетты в зале не было.

Ламприер продолжал стоять на месте. Вскоре он обнаружил, что в разворачивающемся перед ним действе есть какой-то неуловимый порядок. Сперва Ламприер решил, что это разгар неудачного маскарада. Наверное, это был костюмированный бал, начавшийся со светских бесед и благопристойных развлечений, но потом условности сдались на милость бутылки-победительницы, остроумные насмешки превратились в площадную ругань, веселье уступило место разнузданности. Все присутствующие были в домино, черных и белых, и в грубых деревянных масках с отверстиями для рта и глаз. В оркестровой яме разразилась настоящая драка между черными и белыми домино; пьяные маски не на шутку колотили и пинали друг друга. Потом Ламприер увидел, как черные домино попятились, а белые стали решительно теснить их, лупя отступающих бутафорскими мечами (должно быть, деревянными); у дальней стены зала, глядя на битву, стоял человек в черном со скрещенными руками. Это был настоящий великан. Ламприер снова стал озираться в поисках Джульетты, но ее не было ни в зале, ни в оркестровой яме, ни на сцене, где столпились белые домино (кое-кто из них, казалось, не обращал внимания на продолжавшуюся драку). Ламприер невольно отступал к сцене, пока белые домино теснили черных. Кажется, у них наступило перемирие. Черные домино, что-то выкрикивая, выстроились в линию перед первым рядом кресел. Белые точно так же построились на краю сцены. У них тоже был свой великан, правда, не такой огромный, как у черных. По-видимому, это был предводитель белых домино. И вдруг те, что стояли возле Ламприера, вытащили его, несмотря на сопротивление, на сцену и подвели к великану, который вручил ему деревянный меч и покровительственно похлопал его по спине. Белые под приветственные возгласы подхватили его под руки и бросили в оркестровую яму. Ламприер мучился, сознавая, что его безобразное розовое пальто оказалось у всех на виду. Но белые домино продолжали выкрикивать что-то ободряющее, и перед ним уже стоял противник в черном домино, сжимавший в руках меч, с виду точь-в-точь такой же, какой дали Ламприеру, за исключением того, что когда противник ударил мечом по скамейке, стоявшей между ним и Ламприером, та разлетелась пополам, а стальное лезвие ушло в пол на шесть дюймов. В отличие от другой бутафории, этот меч был настоящим, а у противника, как только что заметил Ламприер, была маска с рогами, и рот его открылся, чтобы прореветь вызов рогоносца: «Парис!»

Ламприер выпрямился. Какое-то мгновение он сжимал в руке деревянный меч; потом в его мозгу пронеслось: «Надо быть безумцем, чтобы поверить в это!» Менелай наступал. Ламприер бросил свое бесполезное оружие, чтобы вернуться обратно на сцену, где белый великан осыпал его оскорблениями и обзывал трусом и соблазнителем. Но Ламприер не обратил внимания на упреки. Он стал срывать маски со своих товарищей-троянцев. Перед ним появлялись лица, нарумяненные помадой, измазанные красками, рябые, пятнистые, с беззубыми ртами и мутными от пьянства глазами. Ламприер подумал о мече, расколовшем деревянную скамейку, и спросил про себя: «Где же была Афродита со своим туманным облаком? Почему она не поспешила перенести меня в безопасное укрытие?» Но ответ на этот вопрос остался в прошлом, в часе времени назад и в миле погони по темным улицам. На его узкой кровати она раз и навсегда доказала ему, что, как и он сам, она состояла из плоти и крови, была таким же земным человеком, как и он, — если, конечно, это все не показалось ему. Он закричал: «Джульетта!» Но крик утонул в общем шуме, и никто не обернулся на зов.

Троянцы в белых домино у него за спиной снова принялись теснить черных греков, и те отступили за баррикады кресел, швыряя в противников пустыми бутылками, деревянными копьями и спинками сидений. Вот предводитель троянцев, Гектор, пробивается вперед, швырнув одного грека о стену, другого — через плечо, третьего — в гущу его товарищей в черных домино. Черный великан, задумчивый Ахилл, стоит неподвижно. Гектора окружают и оттесняют обратно к сцене, но тут ему-удается схватить за горло главного из нападающих и бросить его на пол, где тот и остается лежать. Черный Ахилл наконец сдвигается с места. Прорвавшись сквозь ряды воинов в белых одеждах, он добирается до Гектора, бегающего взад-вперед по сцене. Трапеция с олимпийцами раскачивается у него над головой, боги шепчут ему: стой и сражайся. Гектор принимает совет — и напрасно. Ахилл хватает его и сбивает с ног одним мощным ударом. Слева в зале появляются две бутафорские лошади и колесница с треснувшим колесом, выкрашенная золотой краской; не доехав до сцены, колесница разваливается, и Ахилл собственноручно ташит Гектора вокруг зала. (Убитые горем троянцы издают вопли, Гекуба обнажает грудь.) Ахилл устает, останавливается и начинает откупоривать бутылку, а в это время на сцене Парис видит свою Елену, пробегающую за кулисами, и кричит: «Джульетта!» Она оборачивается, шепчет: «Уходи отсюда!» — и он устремляется за нею.

Погоня возобновилась. За сценой уже вовсю трудились над починкой сломанной колесницы. Из бутафорских лошадей вышли актеры, раскрасневшиеся и вспотевшие, и стали освежаться холодным пивом. Со стульев свисали театральные костюмы, яркий ситец и марля, лежали маски животных и деревянное оружие. Ламприер поднял голову и увидел, что потолок уходит к самой крыше театра. С потолка свисали веревки и канаты, веревочные лестницы тянулись к ненадежным платформам, качающимся в сотне футов над сценой. Откуда-то сверху свисали старые декорации: триумфальная арка, гора, несколько деревьев и какие-то трубы неправильных форм, раскрашенные в голубой и белый цвета, трубы кончались ручками, вероятно, их можно было вращать (Ламприер вдруг догадался, что они должны были изображать бушующее море).

Джульетта была уже высоко вверху: смутное светлое пятнышко в полумраке. Ламприер увидел, как она открыла люк, ведущий на крышу. Показался квадратик ночного неба, на его фоне — силуэт Джульетты, а потом люк закрылся. Ламприер полез по веревочной лестнице следом. На середине пути он остановился и взглянул вниз. Земля была гораздо дальше, чем он думал; чересчур далеко. Ламприер продолжал подниматься, медленно взобрался на самую высокую платформу, качавшуюся на канатах, и оказался у крышки люка. Он откинул ее, протиснулся в отверстие и упал на спину, задыхаясь. Небо, звезды, ночь. Ламприер лежал на крыше оперного театра.