История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 2 - Луи Адольф Тьер

за пятнадцать лет (с 1792 по 1806) Нидерланды, владения империи в Швабии, Милане и Венеции, Тироль, Далмацию и, наконец, саму императорскую корону! Поскольку Наполеон непрестанно подвергал новым опасностям судьбы Европы и ее собственную, Австрия только ждала случая вернуть потерянное. Покушение на испанскую корону пробудило всю ее страсть. Она искренне возмущалась и показывала это тем охотнее, что Наполеон впервые, похоже, испытывал затруднения. Кампания в Испании скорее подогрела, нежели охладила ее пыл. Наполеон, конечно, разбил испанские армии, что не было чудом, ибо он выставил свои лучшие войска против неорганизованных крестьян, но он скорее разогнал этих крестьян, нежели победил, и уж наверняка не привел их к повиновению. Вена подбадривала себя и другими доводами, не менее влиятельными, а именно всеобщими настроениями в Германии, уставшей от французов, которые, мало того что побеждали и унижали ее столько раз, еще и оккупировали и мучили ее слишком долго. Гнусный Байоннский акт и трудности, с которыми столкнулся Наполеон в Испании, возбуждали негодование и возвращали надежду Германии и Австрии. Пруссия, лишенная короля, который после Йены жил в удалении в Кенигсберге, не смея показаться своим подданным лишь для того, чтобы сообщить им о необходимости выплаты 120 миллионов контрибуций, готова была восстать целиком, от Кенигсберга до Магдебурга.

В странах, союзных Франции, настроения были не намного лучше. В Саксонии, хотя Наполеон и одарил ее правящий дом Польшей и королевским титулом, говорили, что король предает дело Германии ради личных интересов и душит подданных налогами и воинскими наборами. Вестфалия, где на смену старому Гессенскому дому, скупому во все времена, пришел молодой государь из дома Бонапартов, составив чрезвычайный контраст с этим домом блеском роскоши гораздо больше, нежели мудростью правления, затаила самую горячую ненависть. Бавария, Вюртемберг и Баден, где государи получили новые титулы и территории, за которые население расплачивалось содержанием войск, воинскими наборами и налогами, во весь голос жаловались на своих государей, принесших собственные народы в жертву личному честолюбию.

Во всех этих людях жажда национальной независимости пробуждала жажду свободы и внушала желание избавиться от государей, которые не могут избавиться от Наполеона. Самые горячие головы заходили и дальше и вступали в тайные общества, чтобы освободить Европу от ее притеснителя, и народы – от их абсолютных правителей. Тиролю, питавшему наследственную привязанность к Австрийскому дому, было несносно иго Баварии, и тирольцы готовились поднять всеобщее восстание в первый же день военных действий. То был, правда, лишь сердечный порыв германских народов. Им предстояло перенести еще немало страданий, а французам – немало невзгод, прежде чем они решатся восстать против новоявленного Аттилы. Но не было никаких сомнений, что после первой же победы Австрии вскоре поднимется и вся Германия и от Франции отступятся даже ее союзники.

Все эти факты, с преувеличениями передаваемые в Вену, довели возбуждение в столице до предела. Там думали, что пришло, наконец, время действовать и не упустить случая, как произошло в 1807 году. Вена в 1809 году являла собой картину Берлина в 1806-м.

К этому порыву присоединялся другой, порожденный самими приготовлениями, которые с конца 1808 года зашли так далеко, что теперь нужно было либо ими воспользоваться, либо от них отказаться. После всех своих военных неудач Австрия задумалась об их причинах и способах их устранения. Поставив во главу военного министерства эрцгерцога Карла, она поручила ему так реорганизовать австрийскую армию, чтобы при первом благоприятном случае можно было возобновить войну против Франции с бльшими шансами на победу. Принц, добросовестно стараясь выполнить задачу, прежде всего увеличил кадры, пополнив третьи батальоны полков, чтобы они могли превратиться в боевые батальоны. Он задумал ландвер, род ополчения по примеру французской гвардии, состоявший из дворянства и народа, притом что первое руководило вторым, и собиравшийся в определенных пунктах для формирования резервных корпусов. Ополченцев весьма активно обучали, и каждое воскресенье в австрийских городах молодые люди всех классов занимались строевыми упражнениями под руководством старых дворян, давно ушедших в отставку из армии, но готовых вернуться в нее ради службы династии, которой остались верны. Созвали Венгерский сейм и просили его организовать народное ополчение, состоявшее в основном из кавалерии и не зависимое от регулярных полков, набиравшихся из венгерских солдат. Сейм проголосовал за ополчение и за выделение чрезвычайных средств на его организацию.

Таким образом, военные приготовления уже не трудились скрывать и даже ускоряли их для войны, которую собирались начать весной, то есть через два-три месяца. Рассчитывали на 300 тысяч человек действующих войск, на организацию которых эрцгерцог Карл потратил три года, на 200 тысяч резервных войск, включая ландвер, и, наконец, на силы венгерского ополчения, исчислить которые было невозможно. В Каринтии, Верхней Австрии и Богемии уже начали собирать полки и приступили к формированию армейских корпусов. Возводились укрепления в трех крепостях, входивших в план операций. Этими крепостями были Энс, у слияния Дуная и Энса, с мостом в Маутхаузене, для прикрытия Вены от вторжения из Баварии; Брук-на-Муре, для прикрытия Вены от вторжения из Италии; и Комарно, где создавался опорный пункт на случай отступления в Венгрию, что указывало на намерение вести войну до победного конца и не считать ее законченной даже в случае потери Вены. Столицу неприкрыто вооружали, затаскивая пушки на ее крепостные стены.

Речи, которыми подобное поведение в мирное время объясняли себе и другим, сводились к тому, что уничтожение Испанского дома предвещает скорое покушение на дом Австрийский, и поэтому нужно быть готовыми к марту или апрелю; что на Австрию неминуемо нападут, а потому следует опередить вероломного врага; что неважно, кто выстрелит первым, ибо в глазах честных людей настоящий агрессор один – исполнитель Байоннского покушения. Бльшая часть населения чистосердечно верила таким речам, двор верил в них мало или не верил совсем, хотя низложение Бурбонов встревожило его всерьез; но в подлинное отчаяние австрийцев приводили собственные неудачи, и потому, упустив случай напасть во время Польской войны, они опасались теперь упустить случай во время войны Испанской. Всё дворянство разделяло эти чувства, движимое одновременно горькими воспоминаниями нации и дурными страстями германской аристократии. Не самый меньший пыл в этом своего роде крестовом походе проявляли эрцгерцоги, за исключением, однако, главного и наиболее ответственного из них, эрцгерцога Карла. Ему назначалось быть главнокомандующим, и он трепетал не при мысли о ядрах, ибо не было более доблестного солдата, чем он, а при мысли вновь очутиться лицом к лицу с победителем Тальяменто, когда на кон будет поставлена судьба австрийской монархии. Он готовился к войне, не желая ее. Дабы поддеть его смелость, его прозвали князем Мира, позаимствовав это имя из испанских