Галерея женщин - Теодор Драйзер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Едва мы причалили, она, вся бледная, спешно удалилась в свою комнату. Надо отдать Уинни должное – через некоторое время он к ней постучал, и мир был восстановлен. Ее слезы высохли, на лице сияла привычная улыбка. А позднее, ближе к полуночи, когда он, как положено поэту, устроился на скале, подстелив соломенный тюфячок, Рона сама пробралась к нему, прихватив с собой легкое шелковое покрывало. Прилегла рядом с ним, и, можно не сомневаться, счастье хоть немного ей улыбнулось.
Так же дело обстояло и с рыбалкой. Она делала вид, что обожает ловить рыбу. Но когда пойманная рыба шлепалась о дно лодки, когда нужно было наживлять крючок, а потом извлекать его из несчастной рыбы и обагрять руки кровью – все это явно было ей не по нраву. Порой я даже восхищался, как она мастерски притворяется, что в восторге от рыбалки, но все ее страдания бывали вознаграждены тем, что рядом с ней – он. При этом вся обстановка становилась не просто неприличной, а гнетущей. Красоты, ради которой мы сюда приехали, не было и в помине.
И вот, в свете того, что Уинни переменился, а на Рону стало жалко смотреть, я решил уехать. Какой мне смысл здесь торчать? Душа моя не поет от счастья. Несчастлив и Уинни. И Рона. И работа стоит. Короче, вопреки их протестам я выдумал какой-то предлог и вернулся в Нью-Йорк.
Какие мысли меня одолевали! Ведь Уинни, по крайней мере в ближайшее время – при его финансовом положении, – от Роны не уйдет, при этом он мог негодовать на нее сколько угодно. А она, хоть ей и не мило мое присутствие в их жизни, равно как и мой отъезд, – я стал свидетелем того, как он ей грубит! – тоже ничего не предпримет, разве что каким-то поступком он ее к этому вынудит. Короче, сложилось удивительное и совсем странное положение, какое не разрешить ни желанием, ни какими-то действиями любого или всех участников этой истории.
Наконец все это завершилось. Уинни сообщил мне, что вскоре возвращается в Нью-Йорк, вместе с Роной. Все-таки у нас много совместной работы, есть обязательства друг перед другом. Их надо выполнить. А они не выполняются. Несколько раз Уинни связывался со мной. Может, я вернусь? Он и Рона будут рады меня видеть.
Но этому соблазну я не поддался, уехал из Нью-Йорка по заданию редакции, так я ему сказал. Возможно, он на меня обиделся и решил посвятить себя Роне, писать совсем прекратил, я о нем ничего не слышал до осени, и вдруг он приехал и объявил, что они с Роной вступили в брак. Он все обдумал и решил, что так будет лучше. Жена – благодаря Роне, которая, как я узнал позже, поехала на Запад и встретилась с ней, – дала ему развод. Она получила отступные, разумеется, от Роны. И теперь молодые супруги живут в старом семейном гнезде Роны в Джерси-Сити. Они оба будут рады меня видеть. (При этих словах я едва сдержал улыбку.) И наши отношения вернутся в прежнее русло. Есть романы, которые мы собирались писать вместе – каждый пишет свой, но при поддержке друг друга. Деньги его теперь не волнуют. А если я захочу, они не будут волновать и меня, по крайней мере на время написания романа, – он не сказал этого прямо, но намекнул.
Эта идея не пришлась мне по душе, да и Роне я не сильно нужен, – поэтому я отказался. Несколько раз к ним съездил и лишь утвердился в мудрости своего решения. Внешне Рона была, как обычно, дружелюбна и внимательна, но эта веселая улыбка не могла меня обмануть, я видел, что мой возможный приезд ее тревожит. Придется делить Уинни со мной. И зачем мне приезжать? Почему Уинни так хочет включить в их круг и меня, неужели ему мало ее? Я все это чувствовал нутром, но не подал вида. Наоборот, притворился, что меня все устраивает, а сам думал: как странно, притом что он относится к ней весьма безразлично, мы с ним отдалились друг от друга по внешним признакам, да и внутренним тоже. Работать вместе мы больше не будем. Она против. И будет этому мешать.
Какое-то время мы с Уинни пытались трудиться над чем-то вместе, увы, без особого успеха. Выдавались дни, когда он приезжал ко мне, а я – к нему. Но всегда, всегда в воздухе висел страх и отторжение с ее стороны. Я ведь хочу забрать его у нее. У них такая прекрасная семейная бочка меда, а я влезаю со своей ложкой дегтя. Но она, конечно, знала, что все гораздо хуже. Потому что дело не во мне, а в Уинни, в самой жизни. Что она может с этим поделать? Я начал понимать: природа Уинни такова, что, при всем своем обаянии, умении великолепно и образно рассуждать, ему не хватает некой объединяющей и направляющей силы, которая позволит переплавить перепады его настроений в литературное произведение. И чем больше мы работали вместе, тем яснее я понимал: мне лучше работать одному. Он разбрасывался, его отвлекали разные идеи, я это видел. Он не способен в должной мере сосредоточиться. Что до Роны, относиться ко мне с нежностью она не будет, ни сейчас, ни потом. И зачем мне все это? У него сложился собственный мир. Рона разрешила его материальные проблемы, и я ему просто-напросто больше не нужен. Наконец, видимо уловив мое настроение, он решил идти своей дорогой, по крайней мере временно.
На месяцы воцарилась тишина. Наш яркий союз почил, оживить его едва ли удастся, и я вспоминал о нем с печалью. Старые добрые денечки! Каким идеалистом
