Галерея женщин - Теодор Драйзер

Все это прекрасно, но я никак не чувствовал себя вполне счастливым, не был в гармонии с самим собой, хотя проводил много времени с Уинни и на море. Потому что где она, хозяйка всех этих кущей? У себя в нью-йоркском бюро, где же еще, либо в своем завидном доме в Джерси-Сити. А меня почему сюда занесло? Потому что этого пожелал Уинни, но не она. Это он пожелал работать со мной и был доволен, что я согласился, – но платит за это она! Меня это выводило из себя! Могу себе представить, что она обо мне думает, ее мысли доплывали до меня прямиком из Нью-Йорка. Они были почти осязаемы! Но когда я говорил об этом Уинни или пытался говорить, он только отмахивался. Я же совсем не знаю Рону! Это щедрая душа, теплый человек, готовый помочь ближнему! К тому же, заверили меня оба, и это было чистой правдой, она завалена работой и выбраться из города никак не может.

Тем не менее бывали случаи, когда он трудился над чем-то объемным и свои сочинения пересылал ей. А потом, выполнив намеченную работу, мы приглашали ее, как и мою жену, приехать. В поведении Роны, надо сказать, сквозила какая-то робость и застенчивость. В первый раз она приехала только на выходные – дела, как она сказала, требуют ее присутствия в городе. Но через неделю или дней десять, окрыленная успехом первого визита, который и правда прошел в обстановке общего веселья, она приехала уже на две недели, которые растянулись до трех.

Но во время этого второго визита возникло нечто едва заметное, что касалось всех, некая скованность, от которой было не отделаться. Почему вдруг? Я думал потом о причине и понял, что дело во лжи и самообмане, какие лежали в основе наших отношений, и это не поправишь, не изменишь, потому что все мы отличались друг от друга характерами и целями, каких хотели достичь. Но внешне мы были самой обычной группой любителей повеселиться. Купание, рыбалка, катание на лодке, грезы о будущем и так далее. Разговоры, споры, смех. Готовка пищи, мытье посуды. Планы – поехать туда-то и туда-то. Неудачи и достижения. Если что и бросалось в глаза, так это якобы платонические отношения между Уинни и Роной, они давали всем понять, что никакой близости, кроме позволительной между парой нежных друзей, тут нет и в помине и не будет, пока их не объединят супружеские узы. Но иногда все это казалось плохо скрываемым притворством, а на самом деле близость была очень даже подлинной.

Ну, допустим, была – и что? Если честно, несмотря на всю ревность, какую Рона испытывала ко мне, о чем мне было прекрасно известно, я с удовольствием наблюдал, как они держатся за руки, как он ее целует, как она ложится рядом, кладет голову ему на колени и он гладит ее волосы. Но в их отношениях я не видел пылкого желания, жажды уединиться, какая как раз и выдает подлинную страсть. Ничего этого не было. Оставаться с ней наедине он не стремился. Всякий раз, когда такая возможность возникала, чаще всего он призывал нас – особенно меня – составить им компанию. И она, видимо, стараясь ему подыграть, тоже настойчиво звала нас с собой. Что из этого следовало? Что он обходится с ней не лучшим образом. Иначе зачем ему я? Не хочешь отдавать себя полностью – разойдитесь по-хорошему. А так получалось с его стороны как-то жестоко.

Возможно, поэтому именно здесь я проникся к Роне большей симпатией. Да, иногда по разным поводам она сверх меры настойчива, думал я. Иногда ей отказывает вкус, порой она кичится своим богатством и положением, и мы рядом с ней чувствуем себя бедными родственниками. И что с того? Конечно, случалось, меня раздражала ее чрезмерная практичность, умение как-то чересчур по-деловому решить житейские проблемы. Надо сделать то-то и то-то. Связаться с этим и тем. Собираемся куда-то поехать, есть желание куда-то попасть? Вуаля! Она звонит Лоре Тренч, своей вездесущей помощнице, которая живет с ними, – верный оруженосец в юбке, – дает ей все необходимые указания, и можно не сомневаться, все желаемое будет получено. Было бы куда приятнее, часто думал я, будь всего этого меньше, я бы не чувствовал себя таким обязанным. Но Рона жаждала быть щедрой всеми фибрами души. Она была мастерицей строить планы и воплощать их в жизнь, и все всегда проходило без сучка и задоринки. По ее приказу Лоре появлялись плетеные корзинки с едой, столовое серебро, кухонная утварь, посуда, кофейник или чайник, а упомянутая женщина вечно на побегушках, виноватая лишь в том, что она не так привлекательна, как Рона, и вообще ей не ровня. И все-таки сама природа Роны, ее взгляд на жизнь, как мне тогда нередко казалось, требовали от нее – человека доброго, свободного от предрассудков – помогать другим людям. Не мне ее судить. В итоге иногда мне становилось ее жалко. А ведь ее и саму, наверное, мучает вопрос: как так вышло, что она позволила себе оказаться в такой странной ситуации? И я, получается, вбиваю клин между ею и Уинни? Не лучше ли мне исчезнуть и оставить Уинни в покое?

Будь я физически свободен, я бы наверняка так и поступил, но этой свободы у меня пока не было, как и у Роны. Что же меня так долго держало в этом жалком положении? Я прекрасно знал, что мы с Уинни очень нужны друг другу, еще больше, чем ему нужна она. Его духовная опора – это именно я, но никак не она. Я даже боялся, что ей это известно. Ведь для нее, как и для меня, он был источником света и радости – обаятельный, неунывающий, чем и выручал в мрачные минуты меня, а возможно, ее тоже. И все-таки ко мне в те дни она была исключительно добра. А Уинни, как всегда, поэтичный, мечтательный и жизнерадостный, вел нас за собой в мир красоты и мысли. Рядом с ним ты сразу пускался в плавание по восхитительному морю фантазии. Казалось, сам его дух воспарял на крыльях воображения и устремлялся к прекрасномуe, избегая или просто не замечая мрачных и печальных сторон жизни.

Но несмотря на все это, а возможно, именно поэтому перед