Русская классика, или Бытие России - Владимир Карлович Кантор

Евтушенко напомнила мне речь Льва Толстого, но было в ней нечто, почвенно не принимающее этого рода духовность. «Ну и что? – сказал поэт. – Ребенок на руках матери, это нормально. Что тут божественного и великого?». Он повернулся ко мне: что, мол, скажет интеллектуал?.. И все же это был Евтушенко, поэт нерядовой и всегда смелый, у него явно была готовность услышать. «Разве Вы не видите, – спросил я, – что здесь совершается своего рода жертвоприношение. В глазах младенца уже ясно различается Голгофа, которой Он обречен, и Он понимает это, понимает и принимает. Абсолютная несгибаемость духа в глазах младенца. Таких мудрых и всепонимающих глаз вы не найдете ни на одной другой картине, изображающей младенцев с Мадонной. И Сикстинская Мадонна держит Его так, словно знает, во всяком случае предчувствует, что ее сын пожертвует собой за всех людей. И она, мать, словно протягивает Его, отдавая Его человечеству – на гибель, на казнь, но ради других. Фантастическая картина». Что-то в этом духе я говорил. На следующее утро Евтушенко подарил мне книгу своих стихов с надписью: «Володе, защитившему от меня младенца Христа». Надпись, конечно, демонически-двусмысленная, но все же… Все же защита была принята.

Стоит, завершая главу, привести одно четверостишие из его потрясающего стихотворения 1990 г. Это по силе почти тютчевское моление о Боге, но это и поразительное просвечивание ментальности той эпохи.

Не крест – бескрестье мы несем,а как сгибаемся убого.Чтоб не извериться во всем,Дай бог ну хоть немного Бога!

Демоническое бесилось долго, в ХХ веке несколько десятков лет, унеся миллионы жизней. Миллионы пустив по голгофскому пути. Потом зло скрылось. Но почему Дрезден? Известно, что нечисть собирается у стен храма. Однако войти туда не может. Что же дает человечеству надежду? Очевидно, сила добра, заключенная, в том числе, и в «Сикстинской мадонне», и в городе Дрездене, который не отдал эту картину на поругание бесам, а потому и смог стать тем местом, где полюс антидобра, демонического, был так остро почувствован.

XV. Петр Столыпин в контексте русской культуры (феномен длящейся истории)

1. Малое и большое время

У Михаила Бахтина было точное наблюдение – о «большом» и «малом» времени. Большое время достается великим произведениям, мыслителям, деятелям и писателям, которые преодолевают свое время, связывая своим творчеством эпохи. Люди малого времени редко понимают людей большого времени. Проживая с успехом свое временное пространство, свой хронотоп, они там и остаются навсегда. Человек большого времени редко успешен, во всяком случае современники его, даже и понимая, не понимают до конца, не в состоянии увидеть его масштаб.

Лицом к лицуЛица не увидать.Большое видится на расстоянье, —

писал Есенин. Поэтому не случайно подлинная оценка гениев литературы, философии, политики приходит очень часто после их смерти.

Масштаб Петра Столыпина, на мой взгляд, несмотря на все посмертные и сегодняшние славословия, не оценен в полной мере. Разумеется, он стоит в ряду величайших государственных деятелей России – Петра Великого, Екатерины Великой и Александра Освободителя. Но в отличие от этих государей он, понимая не меньше их, будучи подлинным интеллектуалом, не обладал необходимой полнотой власти для проведения в жизнь своего понимания. Перед ним стояли две трагические проблемы, рожденные русской историей и не разрешенные до него (строго говоря, после тоже не решенные). А проблемы ключевые – для развития и становления любой культуры, любого этнического образования, особенно соединившегося в большое государственное сообщество. 1. Это произвол власти и стихия бунта, уничтожавшие любые попытки правового устроения страны. 2. Общинность и отсутствие частной собственности как основы права и личности. Строго говоря, он противопоставил идею свободы (которая ограничена свободой другого человека) идее воли, не знающей, не видящей Другого. Существенно, что, едва ли не единственный из всех государственных деятелей его времени, он смог их осмыслить и предложить некое решение. Надо сказать, и это важно напомнить, он происходил из очень родовитой семьи, среди его родни был Михаил Лермонтов. Укоренившееся в их роду понятие чести и абсолютное мужество, которое проявил великий поэт в боях на Кавказе, вполне были свойственны и Петру Столыпину. Как написал Достоевский в «Подростке» (а за ним К. Леонтьев), именно российское дворянство структурировало Россию. К этому необходимо добавить, что Столыпин прошел полный курс классической гимназии, которая была задумана в эпоху реформ либералом-консерватором М.Н. Катковым для созидания русских европейцев, ибо, как полагал ее основатель, только мощная античная база позволит понимать современность. Столыпин свободно знал три европейских языка, в 1881 г. поступил на физико-математический факультет СанктПетербургского университета, получил диплом с отличием. Известно, что от его ответов был в восторге Д.И. Менделеев. К чему об этом пишу? Чтобы еще раз подчеркнуть, что во власть пришел едва ли не впервые свободный и высокообразованный интеллектуал, словно рожденный для думских баталий, где он уверенно и спокойно мог переспорить самых больших спорщиков из так называемой русской парламентской интеллигенции.

2. Русский бунт, или Бесовщина

Начну с первой проблемы. Это проблема русского бунта, или, как назвал ее Достоевский, проблема бесовщины. У меня есть копия крестильной записи П.А. Столыпина в Дрезденском православном храме. Он родился в Дрездене в 1862 г., был там крещен, а для меня это, как для человека, который занимается историей культуры, все явления больших людей, которые находятся в большом контексте истории, символичны. Дрезден – не случайный город в этом смысле. В Дрездене, как мы помним, было первое «бесовское» выступление Бакунина – это восстание 1849 г., когда предложил закрыть Мадонной баррикады. В Дрездене написаны «Бесы». То есть первая борьба с бесами была, в общемто, в Дрездене. Столыпин, трагический герой русской истории, был рожден в месте ключевого столкновения разных сил русской истории, да и европейской истории тоже. И гениального осмысления этого нового в мировой культуре явления «бесовщины» Достоевским. Итак, вождь наступавшей на Россию демонической, или (как писал Достоевский) бесовской, смуты опробовал себя первый раз именно в Дрездене. То есть на той земле, где родился Столыпин.

Мы должны отчетливо сознавать историческую преемственность бесовщины и русского бунта. Мыслитель, которого, как и Столыпина, сравнивали с Бисмарком (сравнивал В.В. Розанов)[685], писал: «До половины XVII века вся Европейская Россия была театром таких событий, при которых можно дивиться разве тому, что уцелели в ней хоть те малочисленные жители, которых имела она при Петре. Татарские набеги, нашествие поляков, многочисленные шайки разбойников, походившие своей громадностью на целые армии, – все это постоянно дотла разоряло русские области. Они опустошались также страшною неурядицею управления. <…> Если теперь производятся вещи, тысячной доли которых не мог описать Щедрин, то рассказы наших отцов и дедов свидетельствуют, что в их времена господствовал произвол, невероятный даже для нас»