Воспоминания одной звезды - Пола Негри

цензура и пропагандистские запросы. Нам повезло: все это никак не касалось «Мазурки». Сюжет фильма был универсальным, не имел ничего общего с текущими событиями в Германии, поэтому власти никак не вмешивались в имевшийся сценарий.

С моей точки зрения, фильм «Когда командует женщина» стал для меня всего лишь проверкой умения работать в условиях звукового кинематографа. Теперь я хотела доказать Голливуду, что там недооценивали мои возможности в качестве звезды звукового кино, поскольку судили обо мне на основании сомнительных достоинств плохо сделанного фильма.

Я не видела причин, почему бы мне не доказать обратное.

Пола Негри в фильме «Мазурка», 1935

Актерский коллектив был замечательный, сценарий — отличный, режиссер — блистательный, технический персонал — великолепный, а сама я выкладывалась по полной программе, используя все, что когда-либо узнала об актерском искусстве. После завершения работы над фильмом я осталась в Берлине лишь до того дня, когда состоялся его предварительный закрытый просмотр, и сразу же после этого уехала поездом на Ривьеру, чтобы побыть со своей матерью. Во время просмотра я безмолвно благодарила Бога за эту чудесную возможность для возрождения моей карьеры в кино. Рабинович и Прессбургер после просмотра сообщили, что им уже было заявлено: они не получат больше разрешения работать в Германии, поэтому оба решили уехать из страны. Рабинович даже выразился так: «Будущее нас не беспокоит. Когда этот фильм покажут в других странах, у нас не будет никаких профессиональных проблем». Оба осыпали меня благодарностями за то, как я сыграла свою роль, а я пообещала, что буду ожидать предложения снять еще один фильм с ними, как только они решат, где осуществить его производство. На тот момент в мои планы никак не входило дальнейшее пребывание в Германии, и я горячо надеялась, что в связи с успехом «Мазурки» смогу вновь сниматься в США. Когда я приехала на нашу виллу в Сен-Жан-Кап-Ферра, оказалось, что мама находится в состоянии нервного истощения. Она призналась, что ничего не сообщала мне об очень серьезной болезни Гулевича. У него был рак, и он уже несколько месяцев находился под постоянной опекой врачей и медсестер. Я потребовала объяснить, в чем дело, почему мне сразу не сообщили о его болезни, и мама сказала:

— Казимир запретил говорить тебе об этом. Он не хотел огорчать тебя в разгар работы над фильмом.

Тут она заплакала:

— Ты же знаешь, как много для него значила твоя карьера актрисы. Он, можно сказать, жил ради этого.

И всего через несколько дней после моего приезда он умер — наш лучший друг, наша опора и защита.

Снова у меня начали скапливаться неоплаченные счета. Неужели это никогда не кончится?! Деньги были потрачены на похороны Казимира и на связанные с его болезнью медицинские расходы, на содержание виллы. Деньги уходили во все стороны и ниоткуда не приходили… Моя единственная надежда была на «Мазурку». Если фильм будет хорошо принят, пройдет в прокате так, как я надеялась, тогда появятся новые предложения, будет новая работа и достаточный доход, чтобы мы смогли вновь вздохнуть с облегчением.

Когда фильм вышел в прокат, пресса единодушно объявила мою актерскую работу лучшей за всю карьеру в кино, а также назвала «Мазурку» лучшим звуковым фильмом, какой был снят в Германии. По всей Европе быстро разнеслась весть об исключительно высоком качестве этого фильма, дошла она и до Америки. К сожалению для меня, фильм оценивали так высоко, что компания Warner Bros. купила все американские права на него в качестве возможного сюжета для своей кинозвезды Кэй Фрэнсис[330]. Это означало, что фильм с таким же сюжетом, сделанный Форстом и Негри, никогда не появится на экранах американских кинотеатров и что мне из Голливуда не будут делать никаких предложений сниматься в новых фильмах. (Могу лишь добавить в скобках, что наш фильм имел триумфальный успех во всем мире, а вот картина на тот же сюжет, снятая Warner Bros., оказалась совершенно провальной.) Мои финансовые проблемы все больше усугублялись, а из Калифорнии не поступало никаких сигналов, не было даже признаков интереса к сотрудничеству со мною. В конце концов киностудия УФА предложила мне контракт с великолепными условиями, и так как иных вариантов у меня не было, я подписала его. По этому контракту мне платили 175 тысяч марок за каждый фильм, причем половина этой суммы в швейцарских франках направлялась на мой счет в швейцарском банке.

Я вернулась в Берлин той же осенью, чтобы подготовиться к первому за столько лет фильму на УФА, он назывался «Москва — Шанхай». За время моего отсутствия откуда-то возник и всюду распространился слух, будто я нахожусь под особым покровительством самого фюрера, и все вдруг начали относиться ко мне с повышенным вниманием и уважением.

Самые простые мои пожелания исполнялись со скоростью, достойной королевского приказа… Я сама реагировала на этот слух с переменным настроением: то невероятно веселилась по этому поводу, то ужасалась…

Я ни разу не встречалась с Гитлером. Тайна возникновения слухов о его особом ко мне отношении разрешилась, когда мы узнали, что во время приступов хронической бессонницы он требовал демонстрировать ему «Мазурку». Точно так же он приказывал играть музыку Вагнера, а под настроение требовал показать мой фильм в ранние утренние часы, причем иногда два, а то и три раза на протяжении каждой недели. Сюжет картины о силе материнской любви заставлял это чудовище, отличавшееся парадоксальной сентиментальностью, вконец расчувствоваться, до слез.

Герман Геринг был первым из самых важных нацистских функционеров, кого я действительно однажды встретила. Это было во время приема в польском посольстве. На первый взгляд он мог показаться разжиревшим сибаритом и бонвиваном (что, конечно, было в какой-то степени верно), однако что-то несомненно неприятное таилось в его взгляде — что-то, порождавшее сильный страх. Это усугубилось со временем, по мере того, как он все больше употреблял наркотики. Поздравив меня с успехом, какой выпал на долю «Мазурки», он вдруг перевел разговор на один из первых моих фильмов. С тех пор прошло почти двадцать лет, и я почти забыла о существовании этой польской двухчастевки.

— Я так живо помню вас в «Желтом билете», — вкрадчиво произнес он. — Вы были тогда еще совсем ребенком, но до чего убедительно исполнили ту роль! Можно подумать, что все основывалось на вашем личном опыте…

Я ничего не ответила, ожидая продолжения его мысли. Не будучи уверенной, к чему он клонит, я предпочла хранить молчание.

— Неужели не помните? Вы тогда играли молодую студентку,