Воспоминания одной звезды - Пола Негри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этой статье все, с начала до конца, было сплошным враньем. Я никогда не встречалась с Гитлером лично и вообще была невероятно возмущена тем, что кто-то мог поверить, будто меня могла заинтересовать возможность подобного существования, не говоря уже о жизни в его резиденции! Я немедленно дала указания своему французскому адвокату подать в суд на это издание в связи с публикацией клеветнических утверждений. Надо ли говорить, что я выиграла это дело?! Издатели Pour vous принесли мне публичные извинения, и вся французская пресса полностью восстановила мою репутацию.
Но тут выяснилось, что эта статья была полностью перепечатана из какой-то американской газеты… Вот это меня страшно задело: значит, обо мне кто-то в Америке распространяет подобные грязные слухи. Неужели Америка, страна, которую я так полюбила, думает, что я способна на такое?! Мне, как и всем, нужно было работать и зарабатывать на жизнь. И если мне не давали роли в Голливуде, почему надо осуждать меня за то, что я работаю в Германии?!
Соединенные Штаты Америки, между прочим, признали новое правительство Германии. США не разрывали дипломатических отношений с Третьим рейхом. Американские товары можно было купить в любом берлинском магазине, а американские фильмы — посмотреть в немецких кинотеатрах. К тому же Гитлер не так давно[341] заключил с Польшей дружественное соглашение — договор о ненападении. На тот момент он еще не объявлял войну ни одной стране, не захватил ни одной страны, кроме своей собственной.
Я не несу ответственности и как актриса, и как женщина, что неожиданно оказалась любимой кинозвездой Гитлера, так же как не несу ответственности за преступления, совершенные заключенными в американской тюрьме Алькатрас, которые однажды выбрали меня в качестве своей любимой киноактрисы…
В конце 1937 года я снималась в фильме «Ночное танго», его режиссером был Фриц Кирхгоф[342], а главную мужскую роль играл Альбрехт Шёнхальс, с кем мы вместе снимались в «Мазурке». После завершения этого фильма в Германии я начала сталкиваться с трудностями в работе.
Пола Негри в фильме «Ночное танго», 1937
К тому времени власти национализировали кинокомпании и требовали, чтобы каждый сценарий перед началом работы над фильмом был представлен на одобрение в Министерство пропаганды. До сих пор я была единственной, кто получил право решать, в каких фильмах сниматься, так как еще при подписании контракта с УФА настояла на том, что сама буду одобрять сценарий предлагаемого фильма. Теперь же власти отобрали у меня это важное условие, которое способствовало развитию моей кинокарьеры. Теперь чиновники министерства неожиданно, без каких-либо объяснений отвергали каждый сценарий, какой я находила приемлемым, например экранизации таких знаменитых произведений, как «Кукольный дом» Ибсена и «Нана» Золя.
Я чувствовала, что отношение ко мне становилось все более враждебным, но не могла понять, с чем это связано. Может быть, все изменилось в связи с моим иском во французском суде, откровенно показавшим, что мне совершенно не нравятся слухи, будто я любовница Гитлера? Или потому, что я открыто отказывалась прекратить отношения с теми из своих друзей и коллег, которые были евреями?
Настал момент, когда мое терпение лопнуло, и я направилась в министерство, чтобы там напрямую задать свои вопросы. Меня пригласили пройти в кабинет к одному из ближайших помощников Геббельса, и тот, что называется с порога, заявил: ничего подобного нет, и они никак не ущемляют мои права.
— Все, о чем вы говорите, — сказал он, — не имеет никакого отношения ни к вам лично, ни к вашей творческой работе. Единственная причина, по какой ваши предложения отклоняются, связана с тем, что такие сюжеты кажутся несвоевременными…
— Что за нонсенс! — взорвалась я. — Все мои фильмы приносили огромный доход. Это единственные фильмы, сделанные в Германии, которые сегодня показывают во всех европейских странах. Почему бы не продолжить добиваться новых успехов? Зачем нужно задерживать съемки моего следующего фильма? — Видите ли, — вкрадчиво сказал офицер, — честно говоря, фильмы, какие хотите снимать вы, вообще не имеют пропагандистской ценности. Мы считаем, что настало время добавить некоторые… — тут он улыбнулся, — …нюансы в сценарии ваших фильмов.
Я не собиралась участвовать в подобных играх, поэтому твердо ответила:
— Я буду играть роль в любом фильме, в котором речь идет о сложных жизненных проблемах, но не буду сниматься в кинокартинах с какой-либо политической подоплекой.
Так я объявила о начале личной холодной войны с Геббельсом. Отныне министерство отвергало любое мое предложение, а я возвращала непрочитанным любой сценарий, который они присылали мне. Они сдались лишь после того, как я распустила слух, что уезжаю во Францию и там буду ожидать, когда они предложат мне что-то пригодное. Я тогда не понимала одной простой вещи: их поражение в нашем противостоянии произошло только из-за того, что я была для них важна в качестве источника крупных валютных поступлений из-за рубежа, которые требовались для перевооружения армии. Киностудии выдали, наконец, разрешение на мое участие в фильме «Ложь во спасение»: это трагическая история одной певицы, пытавшей оградить своего сына от клейма незаконнорожденного. Режиссером фильма пригласили итальянца Нунцио Маласомма[343], и мы уже довольно скоро были готовы предстать перед киносъемочными камерами. На роль сына пригласили талантливого новичка, его звали Герман Браун[344]. По иронии судьбы он оказался братом Евы Браун[345], которая в течение многих лет была любовницей Гитлера и действительно в ее «руках была сосредоточена реальная власть». В конце концов Гитлер узаконил отношения с Евой, совершив брачную церемонию в день, когда Третьему рейху вот-вот уже должен был прийти конец, за несколько мгновений, как они оба совершили самоубийство.
Мы работали с огромным напряжением, стараясь побыстрее завершить съемки. Для киностудии и правительственных органов было крайне важно как можно скорее получить новый фильм с Негри, поэтому все невероятно подгоняли нас. Я полностью выдохлась из-за страшного переутомления, а также из-за продолжавшегося конфликта с Геббельсом, поэтому при первой же возможности отправилась, как в былые годы, в любимую лечебницу доктора Вайднера в Дрездене. Барочные здания старого города сразу же вызвали у меня грустные воспоминания. Все в Дрездене напоминало мне о Петронии, моей первой настоящей любви — о Георге Шлебере. Я пересекла большую Театральную площадь и вошла в музей, чтобы вновь увидеть
