Хогбены, гномы, демоны, а также роботы, инопланетяне и прочие захватывающие неприятности - Генри Каттнер

– Пока мы не пришли к соглашению, сын, пусть все будет по-прежнему. Не трогай больше ту книгу об энтропической логике. И другие тоже. Договорились?

Ответа не последовало.

– Договорились? – настаивал Локк.

– Не уверен, – сказал Авессалом после паузы. – Откровенно говоря, книга уже внушила мне кое-какие идеи.

Глядя на сидящего против него сына, Локк поражался несовместимости чудовищно развитого ума с детским тельцем.

– Ты еще мал, – сказал он. – Ничего страшного, если подождешь немного. Не забудь, по закону власть над тобой принадлежит мне, хоть я и ничего не сделаю, пока ты не согласишься, что я поступаю справедливо.

– Мы с тобой по-разному понимаем справедливость, – сказал Авессалом, выводя пальцем узоры на скатерти.

Локк встал, положил руку на плечо мальчика.

– Мы еще не раз вернемся к этому, пока не выработаем наилучшего решения. А теперь мне надо проверить кое-какие работы.

Он вышел.

– Отец желает тебе добра, Авессалом, – сказала Эбигейл.

– Конечно, Эби, – согласился мальчик, но надолго задумался.

На другой день Локк провел занятия кое-как и в двенадцать часов видеофонировал доктору Райану в Вайомингские ясли для одаренных детей. Райан разговаривал уклончиво и рассеянно. Сообщил, что спрашивал детишек, поддерживают ли они связь с Авессаломом, и что все они ответили отрицательно.

– Но они, разумеется, солгут по малейшему поводу, если сочтут нужным, – прибавил Райан с необъяснимым весельем.

– Что тут смешного? – осведомился Локк.

– Не знаю, – ответил Райан. – Наверное, то, как терпят меня детишки. Временами я им полезен, но… сначала предполагалось, что я здесь буду руководить. Теперь детишки руководят мною.

– Надеюсь, вы шутите?

– Райан опомнился.

– Я отношусь к одаренным детям с исключительным уважением. И считаю, что по отношению к сыну вы совершаете серьезнейшую ошибку. Я был у вас в доме примерно год назад. Это именно ваш дом. Авессалому принадлежит только одна комната. Ему запрещено оставлять свои вещи в других комнатах. Вы его страшно подавляете.

– Я пытаюсь ему помочь.

– Вы уверены, что знаете, как это делается?

– Безусловно, – окрысился Локк, – даже если я не прав, это не значит, что я совершаю сыну… сыно…

– Любопытный штрих, – мимоходом обронил Райан. – Вам бы легко пришло на язык "отцеубийство" или "братоубийство". Но люди редко убивают сыновей. Этого слова сразу не выговоришь.

Локк злобно посмотрел на экран.

– Какого дьявола вы имеете в виду?

– Просто советую вам быть поосторожнее, – ответил Райан. – Я верю в теорию мутации, после того как пятнадцать лет проработал в этих яслях.

– Я сам был гениальным ребенком, – повторил Локк.

– Угу, – буркнул Райан; он пристально посмотрел на собеседника. – А вы знаете, что мутации приписывают кумулятивный эффект? Тремя поколениями раньше гениальные дети составляли два процента. Двумя поколениями раньше пять процентов. Одним поколением… словом, синусоида, брат Локк. И соответственно растет коэффициент умственного развития. Ведь ваш отец тоже был гением? – Был, – признался Локк. – Но он не сумел приспособиться.

– Так я у думал. Мутация – затяжной процесс. Есть теория, что в наши дни свершается превращение из homo sapiens в homo superior.

– Знаю. Это логично. Каждое мутировавшее поколение – по крайней мере доминанта – делает шаг вперед, и так до тех пор, пока не появится homo superior. Каким он будет…

– Навряд ли мы когда-нибудь узнаем, – тихо сказал Райан. – И навряд ли поймем. Интересно, долго ли это будет продолжаться? Еще пять поколений, или десять, или двадцать? Каждое делает очередной шаг, реализует новые скрытые возможности человека, и так до тех пор, пока не будет достигнута вершина. Сверхчеловек, Джоэл.

– Авессалом не сверхчеловек, – трезво заметил Локк. – И даже не сверхребенок, если на то пошло.

– Вы уверены?

– Господи! Вам не кажется, что уж я-то знаю своего ребенка?

– На это я вам ничего не отвечу, – сказал Райан. – Я уверен, что знаю далеко не все о детишках в своих яслях. То же самое говорит и Бертрэм заведующий Денверскими яслями. Эти детишки – следующее звено в цепи мутаций. Мы с вами – представители вымирающего вида, брат Локк.

Локк переменился в лице. Не произнеся ни слова, он выключил видеофон.

Отзвучал звонок на очередное занятие, но Локк не двинулся с места, только на лбу и на щеках у него проступила испарина.

Но вот его губы искривились в усмешке – зловещий до странности, он кивнул и отодвинулся от видеофона…

Локк вернулся домой в пять часов. Он незаметно вошел через боковую дверь и поднялся в лифте на второй этаж. Дверь у Авессалома была закрыта, но из-за нее чуть слышно доносились голоса. Некоторое время Локк постоял, прислушиваясь. Потом резко постучался.

– Авессалом! Спустись вниз. Мне надо с тобой поговорить.

В столовой он попросил Эбигейл удалиться и, прислонившись к камину, стал ждать Авессалома.

"Да будет с врагами господина моего царя и со всеми злоумышляющими против тебя то же, что постигло отрока!"

Мальчик вошел, не выказывая никаких признаков смущения. Он приблизился к отцу и встретился с ним взглядом; лицо мальчика было спокойным и беззаботным. "Выдержка у него, несомненно, есть". – подумал Локк.

– Я случайно услышал твой разговор, Авессалом, – сказал он вслух.

– Это к лучшему, – сухо ответил Авессалом. – Вечером я бы тебе все равно рассказал. Мне надо продолжить курс энтропической логики.

Локк пропустил это мимо ушей.

– С кем ты разговаривал по видеофону?

– С знакомым мальчиком. Его зовут Малколм Робертс, он из Денверских яслей для одаренных.

– Обсуждал с ним энтропическую логику, а? После того как я тебе запретил?

– Ты ведь помнишь, что я не согласился.

Локк заложил руки за спину и сцепил пальцы.

– Значит, и ты помнишь, что по закону вся полнота власти принадлежит мне.

– По закону – да, – сказал Авессалом, – но не по нормам морали.

– Мораль тут ни при чем.

– Еще как при чем. И этика. В яслях для одаренных многие ребята куда младше меня – изучают энтропическую логику. Она им не вредит. Мне нужно уехать либо в ясли, либо в университет. Нужно.

Локк задумчиво склонил голову.

– Погоди, – сказал он. – Извини, сын. На мгновение я дал волю чувствам. Вернемся к чистой логике.

– Ладно, – согласился Авессалом, едва заметно отодвигаясь.

– Я убежден, что изучение именно этого предмета для тебя опасно. Я не хочу, чтобы ты пострадал. Я хочу, чтобы у тебя были все возможности, особенно те, которых никогда не было у меня.

– Нет, – сказал Авессалом, и в его тонком голосе прозвучала удивительно взрослая нотка. – Дело не в отсутствии возможностей. Дело в неспособности.