Анатомия террора - Юрий Давыдов

Террор сделался грозным и почти неуправляемым оружием, когда приобрел характер мести судьям, прокурорам, чинам полиции за варварски жестокие приговоры арестованным социалистам. Колесо правительственных репрессий конца 1870-х годов оказалось не катком, подминающим и искореняющим крамолу, а червячной передачей, раскручивающей колесо «красного», народнического террора. Обратите внимание, на всех упомянутых этапах развития революционного экстремизма правительство сохраняло рычаги воздействия на него, могло, проявив определенную гибкость и терпение, снять проблему с повестки дня или смягчить ее остроту, но не пожелало сделать этого. Когда же террор стал в глазах социалистов единственным средством переустройства общества, сигналом к народной революции, то поле бескровного взаимодействия власти и общества съежилось, как легендарная шагреневая кожа. И ведь все это той или другой сторонами оправдывалось самыми высокими целями. Цели же, вырвавшись за границы разумного, начали в полной мере диктовать и оправдывать средства: око за око, казнь за казнь, провокация за провокацию.

Провокационным методам действия власти и революционеров в «Глухой поре листопада» отведено особое место. И это не случайно. Обман, шантаж, мистификация, даже некоторые проявления террора – с большей или меньшей натяжкой – могут быть списаны на болезнь роста общества или неловкие действия власти, приспосабливавшейся к неясным по последствиям, но внятным изменениям в пореформенной российской жизни. Но провокация... О! Это тонкое и высокое искусство подлости, которое нельзя объяснить неведением последствий или случайностью применения. Провокаторы точно знают, зачем они действуют и что последует за тем или иным их шагом. Поэтому провокации, в силу своей абсолютной гнусности, нуждаются не в оправданиях, а лишь в подробных, в назидание потомкам, описаниях. Начнем, пожалуй, с высших сфер, поскольку в России именно они чаще всего определяли различные стороны жизни ее населения, а значит, и характер его поведения.

Когда Судейкин начинал борьбу с народовольцами, создавая сеть «революционных» кружков, находящихся под контролем полиции, или когда он вербовал агентов из числа сломленных содержанием в одиночных камерах социалистов, то смотрел подполковник далеко вперед. Он, конечно, хотел победить крамолу и крамольников, но как-то странно, так, чтобы, не дай бог, не извести их под корень, а лишь подчинить его, Судейкина, влиянию. В мечтах он воспарял очень высоко: уничтожить с помощью народовольцев не совсем адекватного, а потому не понимающего выгод своего положения министра внутренних дел Д. А. Толстого, стать незаменимым для Зимнего дворца специалистом в борьбе с террором, а там... Там открывались перспективы, от которых у подполковника захватывало дух.

Чуть позже в планы инспектора по особо важным делам вторгся директор департамента полиции В. К. Плеве, который по части умения «провокировать» не многим уступал своему подчиненному. Плеве, оказывается, тоже мешал министр внутренних дел, а потому он предложил Судейкину наступательный союз с целью устранения надоевшего им обоим сановника. У директора департамента полиции дух не захватывало (может быть, по причине холодности темперамента и недостатка воображения), поэтому он нарисовал перед подполковником совершенно ясную перспективу. После убийства Толстого министром внутренних дел становится Плеве, а главой российской полиции – Судейкин. Хозяйничая в важнейшем министерстве империи и имея ручных полицейских и террористов, они приобрели бы чрезвычайное влияние на монарха, что дало бы им огромную власть и... в общем-то, и все. Дальнейшие усилия заговорщиков, как можно себе представить, были бы направлены на удержание и упрочение своего положения с помощью новых провокаций и авантюр. Недаром творец великой «Человеческой комедии» Оноре де Бальзак заметил: «Всякая власть есть непрерывный заговор». Как развивалась провокаторская интрига Судейкина – Плеве и чем она завершилась, прекрасно описано в «Глухой поре листопада», так что нам лучше перейти к другому сюжету, дабы не вступать в бесплодное состязание с писателем.

В. К. Плеве. Фотография (около 1882 г.)

Есть, правда, один сюжет, о котором странно было бы умолчать. Если пользоваться определением, данным в одном из рассказов Давыдова: «Дворцовая историйка разыгрывалась за кулисами Истории». «Историйка» заключалась в том, что весной 1880 года в высших сферах Петербурга возникла некая «Т.А.С.Л.» – Тайная антисоциалистическая лига. Организация была настолько тайной, что историки до сих пор не знают ни одного имени ее членов. Если верить письму Лиги к княгине Е. М. Юрьевской (Долгорукой), то можно выяснить следующее. «Наш девиз, – говорится в послании, – Бог и царь”, наш герб – звезда с семью лучами и крестом в центре. Ныне нас насчитывается около двухсот агентов». Далее речь идет о структуре Лиги: «Великий лигер, два высших лигера и младшие лигеры, деятельные члены, депутаты, секретари канцелярий, агенты администрации»[40].

Лигеры желали не только внедриться в коронную администрацию (что им по их положению сделать было несложно), но и проникнуть в революционное подполье, чтобы бороться с террористами изнутри. Но тут им приходится писать не столько о реальном, сколько о желаемом, то есть попросту врать. Оказывается, Лига уже один раз спасла императора, захватив двух руководителей подполья (?) и снаряд (??), прибывший из Америки в ящике с ярлыком фирмы швейных машин. Истины ради, надо сказать, что в чем-то лигеры то ли угадали, то ли были в курсе планов народовольцев. Они точно указали на Малую Садовую улицу как место следующего покушения на царя, а также – на бомбы как средство нападения, которое окажется роковым. Близки к истине таинственные «спасители Отечества» были и тогда, когда говорили о 600 активных членах «Народной воли» и 900 – 1500 сочувствующих ей.

Однако на этом все и завершилось. Никакого реального противодействия террористическому подполью «добровольные полицианты», как они себя именовали, оказать не сумели. Поэтому и ушли в историческое небытие, хотя и пытались, перерядившись в одежды «Священной дружины», предложить свои услуги Александру III. Прав оказался М. Е. Салтыков-Щедрин, который еще на заре всей этой «историйки» предложил переименовать «Т.А.С.Л.» в «К.В.Л.» – «Клуб взволнованных лоботрясов».

Вернемся все же к нашим основным сюжетам. Зеркальность действий власти и революционного лагеря дала себя знать и в вопросе о провокациях. В 1877 году крестьяне Чигиринского уезда Киевской губернии долго и безуспешно спорили с помещиками из-за размеров и качества своих пашен. Перевес, как водится, оставался на стороне сильного. Однажды в этих краях появился образованный и решительный человек, обещавший дойти до самого царя и помочь селянам в их борьбе с бывшими хозяевами. Пикантность ситуации заключалась в том, что в роли крестьянского заступника выступил член «Земли и воли» Я. Стефанович, а помогали ему два других землевольца – Л. Дейч и И. Бохановский. Их план базировался на наивном монархизме крестьянства, его вере в справедливость царских решений, то есть на тех основаниях, о которые не раз спотыкались народники, пытаясь революционизировать деревню. Теперь они решили использовать их в своих интересах. Исчезнув на некоторое время, Стефанович вскоре вернулся к чигиринцам с царским ответом, который носил название «Высочайшей тайной грамоты Александра II» (документ был напечатан, естественно, без ведома монарха, в одной из подпольных типографий «Земли и воли»).

В грамоте, в частности, говорилось: «Мы повелеваем оставить помещикам только усадьбы и такое же количество земли, леса, какое придется и всякому бывшему их крепостному... Непрестанная 20-летняя борьба наша за вас с дворянством убедила нас... что мы единолично не в силах помочь вашему горю и что только вы сами можете свергнуть с себя дворянское иго и освободиться от тяжких угнетений и непосильных поборов, если единодушно с оружием в руках восстанете против ненавистных вам врагов и завладеете всею землею... Всякий, кто готов положить жизнь свою за великое и святое крестьянское дело, обязан дать присягу на верность обществу Тайной дружины”»[41] (этакий аналог вышеупомянутой «Тайной лиги»).

За восемь месяцев существования в Чигиринском уезде «Тайной дружины» в ее ряды вступили около трех тысяч крестьян, но дальнейшие успехи организации были прерваны до боли знакомым образом. Один из «дружинников», угостившись в кабаке, во всеуслышание начал похваляться тем, что скоро крестьяне покончат с помещиками и заберут себе их земли и леса. После ареста он с перепугу рассказал все, что знал о «Тайной дружине» и ее руководителях. Последовали аресты, прервавшие создание армии крестьянских освободителей. Народники, в массе своей осудившие затею Стефановича и компании, называли ее мистификацией, старой самозванщиной, облаченной в новую канцелярскую форму. Можно, наверное, сказать и так. Однако, с точки зрения чигиринцев, «Тайная дружина» являлась типичной провокацией, прикрытой словами о благе народа, социальной справедливости и т. п.