Жизнь русского обывателя. Часть 3. От дворца до острога - Леонид Васильевич Беловинский

прохожий – все мое «начальство», которое мне приказывает, величаво покрикивает на меня, иногда ругает, всегда говорит «ты» и, чего доброго, накладет по шее… С козел я могу сойти только… в извозчичьем трактире… Извозчики живут у хозяев на их харчах, получая 8 руб. в месяц жалованья и… право ткнуться после езды где-нибудь «соснуть». Харчи состоят из щей или похлебки, получаемой извозчиками утром перед выездом; затем, возвращаясь ночью, некоторые находят хлеб «незапертым» и закусывают краюхой на сон грядущий, большинство же хозяев запирают хлеб, и извозчики должны ложиться голодными» (Цит. по: 75, с. 227–228).

Все это – возчики, извозчики и бурлаки, землекопы и «носаки», «катали» и «крючники» – тоже ведь были рабочие. Огромная армия рабочих. Их почему-то не учитывали наши историки партии, когда с пафосом рассуждали о пролетариате – застрельщике революции.

Разумеется, наемные рабочие трудились не только на пристанях и лесопилках, на зимниках и бичевниках, на постройке зданий и железных дорог, но и на предприятиях. Если старинные горные (т. е. металлургические, включавшие весь цикл работ, начиная от добычи руды) заводы, стекольные, суконные и полотняные мануфактуры, работавшие в основном на армию, обслуживались приписными и посессионными крестьянами и непременными мастеровыми, а отчасти и ссыльно-каторжными, то новая хлопчатобумажная промышленность и другие отрасли легкой промышленности, а также зарождавшееся машиностроение держались трудом наемных рабочих. Бедой было то, что в стране почти исключительно крестьянской не было рынка свободной рабочей силы. Вернее, она была, но это были временные неквалифицированные рабочие, крестьяне-отходники, лишь в свободное время приходившие в город, так что с Петровок, когда такие рабочие уходили в деревню на сенокос, фабрики останавливались. Постоянный квалифицированный наемный мастеровой из горожан был редок: ведь мещанство и цеховые были при своем деле. Поэтому стоил такой мастеровой дорого: немногочисленный русский постоянный квалифицированный рабочий в первой половине XIX в., пока не хлынул в город поток свободных от власти помещика и от земли крестьян, был самым дорогим в Европе. Это и был зародыш будущего рабочего класса.

Как психология городских рабочих-сезонников практически не отличалась от крестьянской, так и быт и психология постоянных промышленных и транспортных рабочих не отличались от быта и психологии мещан и цеховых. Этому способствовала специфика промышленного производства. Большинство русских предприятий было небольших размеров: 15–20, 25 рабочих с огромной долей ручного труда. В таких заведениях хозяин нередко сам работал рядом с рабочими или, во всяком случае, знал каждого из них, знал всю их подноготную, знал и понимал их нужды, их слабости и достоинства. У такого хозяина в случае нужды можно было попросить денег вперед, а то и без отдачи, чтобы помочь семье; не вдаваясь в околичности, хозяин собственноручно мог наказать виноватого и поощрить хорошего работника; по субботам, пошабашив, они все вместе, по русскому обычаю шли в баню, а оттуда – в питейное заведение, выпить косушку; и если рабочие были недовольны прижимистым или слишком строгим хозяином, они тут же, подвыпив, могли «поучить» его – в вину это не ставилось. На мелких предприятиях нарушения трудовой дисциплины, например, прогулы, были значительно реже, чем на крупных. В. И. Ленин писал: «В мелких заведениях – например, у городских ремесленников или рабочих – штрафов нет. Там нет полного отчуждения рабочего от хозяина, они вместе живут и работают. Хозяин и не думает вводить штрафы, потому что он сам смотрит за работой и всегда может заставить исправить, что ему не нравится» (Цит. по: 112, с. 273). На мелком предприятии нарушение распорядка скрыть было трудно, а наказание следовало незамедлительно, и это был не формальный штраф, а зачастую физическое насилие. Особенно если работы производились артельно и были сдельными: тут побить могли и товарищи.

Начавшаяся в конце XIX в. индустриализация страны положила конец этим, хотя и не без червоточинки, но патриархальным отношениям. На огромных заводах с сотнями и тысячами рабочих исчезла всякая личная связь рабочего с хозяином, да и хозяином могло быть безликое акционерное общество. Отношения здесь были анонимные, формальные или полуформальные. Рабочий теперь имел дело с администрацией завода, такими же наемными работниками, которые должны были держаться в рамках предписаний владельцев и не могли входить в детали личной жизни каждого рабочего. Здесь было легче совершить мелкую кражу, иным образом нарушить правила, а администрация была вынуждена относиться к этому формально: штрафовать или увольнять. Это взаимное отчуждение и компактное соединение огромных масс рабочих в цехах привели к выработке особой рабочей психологии, враждебной и администрации, и владельцам.

В современной социологии есть такое выражение – «группа риска». Промышленных рабочих рубежа XIX – ХХ вв. можно было бы отнести к этой группе. Технический прогресс шел значительно быстрее, чем мог к нему адаптироваться человек. Да и прогресс этот был относителен: новая техника была весьма несовершенной и представляла опасность для тех, кто пользовался ею, а если и рабочий еще к этой технике не приспособился – дело совсем плохо. Например, пока в производство прочно не вошел индивидуальный электромотор, машины и станки в цехах получали энергию от паровых машин, а то и водяных колес, передававших вращательное движение огромным, шедшим через все производственное помещение валам со свисавшими с них приводными ремнями. Рабочий-станочник, чтобы пустить в ход механизм, остановить его или изменить скорость, должен был с помощью железного рычага надеть уже вращающийся приводной ремень на шкив, на ходу перебросить его с одного шкива на другой, сбросить его. Попасть одеждой, рукой или длинными волосами между ремнем и шкивом – секундное дело, тем более что ремни эти свисали по всему цеху, возле каждого механизма. Костромской купец М. С. Чумаков описывает в дневнике за 1882 г. несчастный случай на семейной паровой мельнице, случившийся с малолетним рабочим. «Тут он пришел в себя, многих стал узнавать, называя по имени крупчатника и меня, говоря при этом, что по своей неосторожности попал: стал надевать на привод ремень, хотелось ему отточить железку для ножика. Все это он говорил при твердой памяти и даже каялся священнику, так как его приобщали святых Тайн. Тотчас же был приглашен доктор Горелин для операции ноги… Рабочий погибший… одиннадцати лет, находился при обойке мальчиком, но в то время обойка не шла» (94, с. 146). Итак, рабочий погиб не в том отделении предприятия, где должен был работать, и попытался самовольно воспользоваться механизмом для личного дела – изготовления ножа: двойное нарушение правил. Автор бывал свидетелем подобных случаев и в свою бытность рабочим.

Пресса того времени пестрит сообщениями о несчастных случаях на транспорте и производстве. Их обычная причина – легкомыслие, неловкость, невнимание и тривиальное разгильдяйство в виде пренебрежения правилами техники безопасности. Это наши национальные причины. В 1880-х гг. в Германии и Австрии