Генерал Багратион. Жизнь и война - Евгений Анисимов

В декабре 1809 года Багратион писал Аракчееву о Милорадовиче: «А скажу вам в откровенности, что общий наш приятель Михайло Андреевич крепко виноват против меня. Я люблю пробовать людей не на словах, а на деле: он кричал и писал — дам пример всем служить и повиноваться и т. п., на поверку вышло, что не хочет расстаться с мамзель Филипеско, в которую по уши влюблен. Любовь его — Бог с ним, пусть бы веселился, но отец ее наш первый враг, и он играет первую роль во всей Валахии». Действительно, до приезда Багратиона Валахия была под фактической властью Милорадовича, чувствовавшего себя в Бухаресте наместником. Милорадович тесно сошелся с семьей упомянутого выше знатного и богатого грека Филипеску, который стал его приятелем. Багратион писал, что Милорадович «за него (1Филипеску. — Е. А.) уцепился крепко, и способу нет никакого отделить». Филипеску был фактическим главой валашского дивана и заправлял делами княжества. Он много интриговал в восточном стиле и вел собственную политическую игру, в которую вовлекал и Милорадовича. Ко всему прочему видный генерал, герой увлекся его дочерью. Между тем, по мнению многих, Филипеску был тесно связан с турками и окружен османскими шпионами. Багратион писал: «Что бы я ни затеял, тотчас турки знают от Филипеско». Суждения Багратиона разделяли и другие. Так, сменивший Милорадовича граф Ланжерон, планируя операции, не сообщал о них даже своим штабным офицерам и не вел штабного журнала — настолько небезопасно это было делать.

Далее Багратион на все лады описывает охватившую Милорадовича страсть, которая якобы мешала ему исполнить воинский долг: «Я позвал было на сию сторону (то есть на правобережье Дуная. — Е. А.), яко пост важный, почетный и составляющий левое мое крыло, но вот его рапорт: “Мне надо быть в Бухаресте, и премножество дел по многим частям”. А надо все хвататься за Филипеско и его товарищей. Но наш Михайло благословенный сделался от любви как дитя блаженный. Будет придираться, беситься, а в резон ввести не могу никак, ибо влюбленный человек лишается почти рассудка. Я вам говорю сие для того, что вы его любите, и я очень люблю: он добрый, благородный, честный и все хорошее имел, но теперь узнать невозможно его. Из доброго человека сделался самым настоящим интриганом валахским». Заодно Багратион озаботился о благосостоянии Милорадовича: «Его надо отсюда вывесть, со временем любовь пройдет — он же нам спасибо скажет, а между тем избавится и от разорений. Он должен в Бухаресте около 35 000 рублей — шутка ли? Истинно, любя его, надо уволить: он очень желает, говорят, в Киев военным губернатором. Вот, ваше сиятельство, вся истинная справедливость, помогите ему, а меня избавьте от него».

По-видимому, в последнем и заключается истинное желание Багратиона. Дело не в спасении влюбчивого холостяка Милорадовича от чар прелестной гречанки и ее коварного отца, а в тех острых разногласиях, которые возникли между двумя заслуженными людьми, которым трудно ужиться под одной крышей. Выше уже говорилось, что Багратион в своих рапортах давал самые лестные характеристики Милорадовичу. Но, может быть, это-то как раз и раздражало самолюбивого Михаила Андреевича, который не хотел похвал от Багратиона потому, что считал себя не ниже, а даже выше его. Нужно помнить, что Милорадович был какое-то время старше Багратиона по службе и — самое существенное — после блестящей победы при Обилешти действительно чувствовал себя спасителем Бухареста и рассчитывал сам возглавить Дунайскую армию, сменить Прозоровского. А тут из Петербурга прислали Багратиона. Когда же Милорадович стал почти открыто выказывать строптивость, главнокомандующий вдруг забеспокоился о его нравственности, стал просить военного министра спасти несчастного от пут Венеры, тенет турецкого шпиона и бездны долговой тюрьмы. Однако под конец письма Аракчееву пылкий Багратион все же не смог скрыть своего раздражения против Милорадовича: «Право, мочи моей не станет и неприятно весьма, тем паче что во всех случаях, кроме множества доброго, я ему ничего не делал и ныне ему доказал, но не могу плясать по дудке всякого любовника. Я позвал его сюда на службу, он три года нежился, лежа на диванах славных — полно, теперь здесь надо потрудиться, а на место того сказался больным. Кажется, это нехорошо». Письмо заканчивается шуткой наполовину с просьбой: «Вот будет смешно, если и я влюблюсь в ту же, тогда от ревности Михайла меня прибьет. Истинно шутки на сторону, его надо избавить отсюда»".

Аракчеев хорошо знал и ценил Милорадовича еще по «гатчинской армии», где красивый, ловкий, отважный серб был одним из лучших офицеров. Словом, 23 апреля 1810 года Милорадович был назначен киевским военным губернатором. Багратиона тогда уже не было в Дунайской армии, но до своего отъезда он дал указания провести тайное расследование деятельности Филипеску и в марте 1810 года поступил с ним и его семьей по-военному решительно: отправил временщика в ссылку, подальше от Бухареста, в Белгород14.

Расхваливая в своих донесениях Платова и Милорадовича, Багратион не забывал и о себе. В донесении императору он представил занятие (даже не взятие!) двух посредственных турецких крепостей как подвиг и без особой скромности писал: «Я осмелюсь, однако же, без всякого тщеславия или бахвальства упомянуть здесь, всемилостивейший государь, что и в прежние с турками войны, как то под водительством генерал-фельдмаршала графа Румянцева Задунайского, армия российская, бывшая за Дунаем в гораздо большей силе, нежели я, не имевшая в тылу столь сильных крепостей в руках неприятельских, каковы Измаил и Браилов и в коих гарнизон простирается в первой от 4 до 5 тысяч, а в последней от 10 до 15 тысяч человек, не делали столь скорых и поспешных движений, каковы ныне произведены, ибо в продолжение 18 дней осаждены и взяты две немаловажные крепости». Потом, вероятно, Багратион пожалеет, что, еще не добившись значительных побед, поставил себя выше самого П. А. Румянцева-Задунайского. Этого ему не простил канцлер и сын фельдмаршала, влиятельный при дворе граф Н. П. Румянцев. А между тем с Румянцевым Багратиону и пришлось тесно сотрудничать, ибо вскоре он, как главнокомандующий, получил право и полномочия вести переговоры и заключить перемирие с турками, чего без содействия канцлера сделать было невозможно. Впрочем, Багратион не обольщался предстоящими успехами в этой сфере — слишком сложным казалось данное императором поручение. 1 октября он писал Румянцеву: «Предвижу я весьма малую надежду или, лучше сказать, почти никакой, чтобы Турция согласилась дать контрибуцию в 20 миллионов пиастров и уступить Молдавию, Валахию и Бессарабию, а также Сербию». Ссылаясь на неудачные русско-турецкие переговоры в Париже, он продолжал: «Негоциация в Париже может служить доказательством, сколь медиации (то есть посредничество Франции. — Е. А.) безуспешны. Вообще должен я вам признаться, что я почитаю для России выгоднейшим тот мир с Портою, который подписан будет визирем на барабане». В этом смысле устремления Багратиона совпадали с общими задачами, которые поставил перед героем Аландских островов император. Эти устремления были ярко подтверждены 14 сентября, когда на милость победителей сдался Измаил и тогда же началась осада Силистрии. И тут произошло то, что погубило надежды Багратиона дойти до Царьграда…