Генерал Багратион. Жизнь и война - Евгений Анисимов

В сложных для русской армии условиях осени 1809 года Багратион не забывал посыпать в Сербию транспорты с оружием, боеприпасами, артиллерией, разрешал готовить отряды сербов в Малой Валахии, вел переписку с Кара-Георгием, обещал, что ситуация резко изменится с первыми же успехами русских войск на правобережье Дуная. И верно, как только армия Багратиона начала одерживать победы, турки очистили почти всю Сербию от своих войск, тем самым дав некоторую передышку Белграду.

Уже после окончания кампании 1809 года, в феврале 1810-го, Багратион направил Исаеву 1-му предписание о подготовке новой экспедиции в Сербию. В предписании он наметил план действий русского отряда, которому предстояло занять ряд турецких крепостей, чтобы обезопасить Сербию от турок. Предполагалось, что турки в это время будут потеснены в Болгарии основными силами Дунайской армии. Но осуществить этот тан Багратиону не удалось из-за отставки весной 1810 года.

Но вернемся к событиям лета 1809 года. 17 августа капитулировал Мачин, а 22 августа Багратиону сдался и Гирсов. Это были весьма слабые крепости (гарнизон в Гирсове составлял всего-то 338 человек). В отличие от Браилова, о который обломал зубы Прозоровский, а также Силистрии и Измаила — хорошо защищенных, с многочисленными гарнизонами. Помимо крепостей, для русской армии большую опасность представляла малоподвижная, но огромная турецкая армия, которой командовал великий визирь. Как и в начале войны, она действовала так, чтобы нанести главный удар по Бухаресту и тем самым вынудить Багратиона убраться на левый берег Дуная. Расчет строился на том, что Бухарест легко перейдет под власть султана, ибо правящая верхушка Валахии, диван и бояре во главе с неким авантюристом (и, между прочим, другом Милорадовича) Филипеску, были тайными сторонниками османов, при правлении которых им жилось весьма неплохо и о возвращении которых они втайне мечтали. Однако генерал Ланжерон, стоявший с корпусом в Бухаресте, в конце августа 1809 года двинулся навстречу идущему от Журжи турецкому корпусу и в сражении при Фресине сумел (как раньше Милорадович) отбросить противника. Это позволило Багратиону выйти на Силистрию, навстречу основным силам турецкой армии. У местечка Рассават произошло первое сражение Багратиона в этой войне. Почти сто верст при тридцатиградусной жаре Багратион прошел с артиллерией по местам, которые турки считали непроходимыми для войск, и смело напал на противника. Сражение против войск Хазрев-паши продолжалось всего три часа. Ударами корпусов Платова и Милорадовича противник был опрокинут, потеряв из 12 тысяч 3–4 тысячи ранеными и убитыми, тысячу пленными, много орудий и 27 (по другим данным — 30) знамен. Потери Багратиона составили всего 30 человек убитыми и 109 ранеными. В своем рапорте государю Багратион хвалил Милорадовича и особенно Платова, который, по словам главнокомандующего, «украсил седую главу свою венцом славы, везде был впереди». Уже после занятия Гирсова, что явилось заслугой исключительно Платова, Багратион ходатайствовал перед государем «о награждении его (Платова. — Е. А.) следующим чином» генерала от кавалерии21. Теперь, после победного сражения при Рассавате, в котором Платов, «пылая неограниченным рвением в исполнении предлежащей ему цели, сам с легким войском преследовал неприятеля», не дать требуемого атаманом чина полного генерала было невозможно. Следует отметить, что Платов вообще был чем-то ближе Багратиону, чем другие генералы русской армии: они быстро находили общий язык, хотя оба были людьми непростыми. Багратион знал, как обидчив и злопамятен донской атаман, получивший генерал-лейтенантский чин раньше его самого и других полных генералов. Поэтому Багратион ценил готовность Платова служить под его началом и начал хлопотать за атамана, не без основания считая, что такая «отличная к нему высокомонаршая милость будет служить и вящим для него поощрением». Во всей этой истории проявилось достаточно тонкое знание людей, присущее Багратиону. И позже, во время отступления русской армии в 1812 году, Багратион сумел заинтересовать Платова и его казаков графским титулом, о котором для атамана якобы хлопотали при дворе. Наконец, знал Багратион, как влиятелен Платов в Петербурге. Вопреки своей очевидной брутальности (а может быть, даже благодаря ей) донской атаман пользовался вниманием и поддержкой многих влиятельных особ в столице. Эта способность, присущая и Багратиону, не могла не вызывать в главнокомандующем особого уважения и подчеркнутого внимания к реальным и мнимым заслугам Платова.

«Помогите ему, а меня избавьте от него». Иначе складывались отношения Багратиона с другой яркой личностью — генералом Михаилом Андреевичем Милорадовичем. Эти отношения были сложными, хотя в рапорте о победе при Рассавате 4 сентября Багратион дал Милорадовичу самую лестную характеристику: «Все отличные подвиги генерал-лейтенанта Милорадовича, который не только в нынешнее знаменитое дело, но и во все продолжение настоящей кампании, особливо в охранении Валахии самым малым числом людей от неприятеля, тогда яростию преисполненного, и в оборонении области сей обнаружил не только редкое усердие к пользе и интересам Вашего императорского величества, но и знания, искусство и опытность единственно отличному генералу свойственные, побуждают меня всеподданнейше просить о награждении его следующим чином»22.

Известно, что несогласия Багратиона и Милорадовича имели какую-то давнюю и не ясную ныне историю, относящуюся, думаю, к павловским временам. Вновь встретившись в Дунайской армии, оба генерала как будто помирились, о чем свидетельствовали отменные характеристики, которые давал Милорадовичу Багратион. Но осенью 1809 года старая вражда проснулась, как спящий вулкан. Генералы, по-видимому, опять поссорились, и 19 сентября их разногласия привели к тому, что корпус, которым командовал Милорадович, был передан генералу Лонжерону, а самому Милорадовичу Багратион предписал возглавить корпус в Болгарии. По тем временам такой доли не желал ни один генерал — столь тяжелой представлялась зимовка на правом берегу Дуная. Милорадович от этой чести отказался, ссылаясь на болезни. Он писал: «Я был часто болен, освобождался от болезней старанием и особливым искусством докторей. Ныне паки занемог и не могу командовать по слабости моего здоровья». Это была типичная «генеральская болезнь», которую обычно вызывали местничество, ревность и зависть. Мшюрадович просил отставки или возможности лечиться в России.

В декабре 1809 года Багратион писал Аракчееву о Милорадовиче: «А скажу вам в откровенности, что общий наш приятель Михайло Андреевич крепко виноват против меня. Я люблю пробовать людей не на словах, а на деле: он кричал и писал — дам пример всем служить и повиноваться и т. п., на поверку вышло, что не хочет расстаться с мамзель Филипеско, в которую по уши влюблен. Любовь его — Бог с ним, пусть бы веселился, но отец ее наш первый враг, и он играет первую роль во всей Валахии». Действительно, до приезда Багратиона Валахия была под фактической властью Милорадовича, чувствовавшего себя в Бухаресте наместником. Милорадович тесно сошелся с семьей упомянутого выше знатного и богатого грека Филипеску, который стал его приятелем. Багратион писал, что Милорадович «за него (1Филипеску. — Е. А.) уцепился крепко, и способу нет никакого отделить». Филипеску был фактическим главой валашского дивана и заправлял делами княжества. Он много интриговал в восточном стиле и вел собственную политическую игру, в которую вовлекал и Милорадовича. Ко всему прочему видный генерал, герой увлекся его дочерью. Между тем, по мнению многих, Филипеску был тесно связан с турками и окружен османскими шпионами. Багратион писал: «Что бы я ни затеял, тотчас турки знают от Филипеско». Суждения Багратиона разделяли и другие. Так, сменивший Милорадовича граф Ланжерон, планируя операции, не сообщал о них даже своим штабным офицерам и не вел штабного журнала — настолько небезопасно это было делать.