Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг

— Читаю лекции на темы о литературе и культуре.

Юнус покачал головой:

— Скажу откровенно, я бы на твои лекции не ходил и другим не посоветовал бы ходить!

— Почему?

— Потому, что недавно ты читал совсем другие лекции, помнишь?

Хабибулла обиженно поджал губы.

— Ты все о старом, Юнус! Но, если позволишь и мне быть откровенным, то я скажу: старое ты хулишь, а сам, извини меня, отстаешь от жизни.

— Уж не потому ли, что не хожу слушать твои лекции? — спросил Юнус с усмешкой.

Хабибулла, казалось, только и ждал этого вопроса.

— Именно потому, Юнус, именно потому! — воскликнул он. — Не веришь ты, видно, что я понял свои ошибки и могу быть полезным нашей советской власти… — Он сделал ударение на слове «нашей»… — И вот послушай-ка… — Хабибулла извлек из туго набитого портфеля газету и, уставившись в нее темными стеклами своих очков, прочел: — «Наши национальные республики настолько бедны пока местными интеллигентными работниками, что каждого из них следует привлекать на сторону советской власти всеми силами…» — Он многозначительно подчеркнул: — Каждого из них!.. Всеми силами!.. — Затем он быстро сложил газету и, сунув ее в карман потертой толстовки, которую носил теперь вместо пиджака, с укоризной взглянул на Юнуса.

Юнус не нашел, что ответить.

— Надо, товарищ Юнус, внимательнее читать газеты! — сказал Хабибулла неожиданно покровительственным топом, хлопнул себя по карману, куда спрятал газету, и распрощался с видом победителя.

Юнус с изумлением поглядел ему вслед.

Вечером он рассказал об этой встрече Кафару.

— Неладно, если такие люди будут работать рядом с нами… — закончил он хмуро. — Я ведь Хабибуллу-бека знаю хорошо!

— Что-то он не то говорит, твой Хабибулла-бек… — пробормотал Кафар, задумчиво покачивая головой. — В каком это номере газеты было — не помнишь?

Они прошли в красный уголок, разыскали газету, внимательно прочли вслух всю статью, на которую сослался Хабибулла. Вслед за словами, процитированными Хабибуллой, стояла фраза:

«Меры эти ни в коем случае не должны осуществляться путем каких бы то ни было уступок в принципах марксизма и, напротив, предполагают систематическую борьбу за эти принципы… Привлекать людей к ответственной работе нужно с серьезнейшим отбором…»

Юнус и Кафар переглянулись.

«Надо, товарищ Юнус, внимательнее читать газеты…» Конечно, надо! И при этом гораздо внимательнее, чем их читает Хабибулла!

— Плохо кончит он, этот негодяй, — сказал Юнус.

Кафар решительно поддержал:

— Несомненно!..

Вопрос о брачном возрасте обсуждался и в женском клубе, на собрании. По поручению городского комитета партии докладчиком здесь выступает Газанфар.

— Это член нашего райкома, Газанфар, он живет с нами в одном доме! — с гордостью сообщает Баджи сидящей рядом Ругя, указывая на Газанфара, поднявшегося на трибуну. — Мы с ним друзья! — шепчет она. — Хороший, умный человек!

Взор Ругя устремляется к трибуне. Хороший, умный он, этот Газанфар, или нет — об этом можно будет судить после того, как он выскажется, а что мужчина он статный и приятный — так это видно с первого взгляда!..

Докладчик говорит:

— Чаще всего девушек выдавали замуж в раннем возрасте, чтоб сбыть из дому лишний рот.

Ругя подталкивает Баджи:

— Правильно он говорит, твой сосед! Помнишь: Семьдесят два?

Баджи снисходительно кивает: еще бы неправильно говорить такому человеку!

— Иногда же, — продолжает докладчик, — девушку торопились выдать замуж чтоб получить от жениха подарки, деньги.

Баджи кажется, что теперь Газанфар имеет в виду именно ее. Она, в свою очередь, подталкивает Ругя и шепчет с недоброй усмешкой:

— А так — благодарение твоему уважаемому супругу! — было со мной!

Следовало бы, конечно, жене вступиться за своего мужа, когда о нем говорят в таком тоне, но что скажешь против правды?

Вслед за докладчиком одна за другой выступают женщины. Много обид накопилось у них в душе — хочется высказаться! Они говорят об унижениях, оскорблениях, побоях, которые им пришлось претерпеть в свое время и которые — нечего греха таить — приходится кое-кому терпеть и по сей день. Непривычные к публичным выступлениям, женщины говорят волнуясь и сбивчиво, но в их словах явственно звучит протест против прежних порядков и вера в новую, лучшую жизнь.

— Я бы тоже кое о чем рассказала, — горячо шепчет Баджи, нетерпеливо ерзая на стуле.

— А ты расскажи! — подбадривает ее Ругя. — Бояться теперь некого: Теймур твой, слава аллаху, за решеткой!

Эх, была не была!..

Впервые в жизни стоит Баджи на трибуне. Смело и откровенно рассказывает она о днях своего замужества — о том, как муж заставлял ее, девчонку, пить водку, запирал на ключ, не давал учиться, готов был проиграть в карты. Пусть люди знают обо всем: может быть, ее горький пример послужит предупреждением для других! Впрочем, теперь иные времена, и, надо думать, подобное ни с кем больше не случится.

Сидящие в зале женщины сочувственно кивают: у многих жизнь не слаще! Но, в самом деле, теперь иные времена, и нужно надеяться на лучшую жизнь.

Под одобрительные возгласы зала, провожаемая ласковым взглядом Газанфара, Баджи возвращается на место. К ней подходит Софиат с девочкой на руках, вторая цепляется за юбку матери.

— Чего тебе? — неприветливо спрашивает Баджи: нелегко забыть брошенный в лицо грязный мешок.

— Хорошо ты говорила… — начинает Софиат.

— В похвалах твоих не нуждаюсь! — обрывает ее Баджи.

Софиат шепчет виновато:

— Ты на меня не сердись…

Баджи хмурится: пусть скажет спасибо, что оставила ее тогда в живых! Но из глаз Софиат выкатываются слезы, медленно ползут по впалым щекам, и Баджи сразу смягчается:

— Ну ладно, ладно…

Пошарив за пазухой, Софиат вытаскивает маковую лепешку.

— Возьми, Баджи…

— Я сыта, дай ребенку!

— Прошу тебя, возьми!

Баджи берет лепешку, сует ее в рот старшей девочке Софиат.

«Нелегко ей с детьми, дома еще — третий, — думает Баджи. — Надо будет давать ей работу полегче…»

Громкий женский голос прерывает размышления Баджи:

— Хорошо, если б закон не разрешал выходить замуж моложе восемнадцати!

— А то и двадцати! — раздается другой женский голос.

— А я бы за этих собак-мужчин и вовсе запретила бы выходить! — взвизгивает вдруг какая-то подслеповатая старуха: видно, несладко прошла ее жизнь в замужестве.

— Ну нет, бабушка, это ты уже хватила через край! — добродушно восклицает Газанфар.

— Хотела, как говорится, подправить бровь, а выколола глаз! — подхватывает чей-то молодой веселый голос.

— Без мужчины женщина — все равно что печь без дров! — вторит ей другой задорный голос.

В зале смех, вольные шутки. Газанфар, сдерживая улыбку, с трудом водворяет порядок…

Разговор о брачном возрасте возникает и в доме Арама.

— Ты, Газанфар, я слышала, хорошо выступал на собрании, в женском клубе? — говорит Розанна разливая чай.

Похвалы обычно