Пустующий трон - Кен Лю

– Смотрите, принцесса! – Сами указала вниз.

Крепко держась за рог, Тэра выглянула, как матрос из «вороньего гнезда» на корабле.

С высоты было ясно видно, что происходит вокруг барабанов. Верхняя часть опорной стойки раскрылась широким раструбом, и две младшие шаманки растягивали на ней кусок свежей, почти прозрачной гаринафиньей кожи. Закончив, они рассыпали по ней горсти разноцветной пыли.

– Это краска? – поинтересовалась Тэра.

Сами кивнула.

– Красная и коричневая охра, черная из обожженных костей или угля, белая из ракушек, синяя… не знаю, из чего…

Адьулек ударила посохом по барабану.

У Сами и Тэры захватило дух.

Разноцветная пыль на коже гаринафина как будто ожила и заплясала.

– …реки пересохли, трава увяла, земля перестала плодоносить, почва растрескалась, став похожей на панцирь черепахи…

Адьулек вновь и вновь ударяла в барабаны, выбивая скорбную мелодию.

Цветная пыль клубилась и перемешивалась, собиралась витками и лентами, кружа над прозрачной поверхностью.

– …чудовища пришли с гор и набросились на людей. Кровь текла рекой: гибли мужчины, женщины и дети…

Синие вихри были поглощены коричнево-охряными; алые круги раскрывались, словно зияющие пасти чудовищ; белые брызги разлетались с каждым ударом посоха, осыпаясь бледными курганами в память об ужасах, приведших к гибели людей в Пятую эпоху.

– …Мироздание обратилось вспять, Пустота поглотила Красоту. Дыхание превратилось в воющую бурю, пустившую по всей земле песчаные вихри; Молоко обратилось в Слезы, оставив после себя белые соляные отмели; Стук Сердца гремел в небесах, но не приносил утешения…

Молодые шаманки подсыпали на верхний барабан еще краски, подпитывая движущееся, текучее полотно, на котором возникали и преобразовывались узоры, означавшие все и ничего.

Тэра и сама не заметила, как ей стало интересно. Ритмичные движения танцоров, сменяющие друг друга яркие цвета, благоуханный дым и аппетитные ароматы еды, гипнотизирующий стук барабанов, ощущение неразрывной связи между зрителями и исполнителями – все накладывалось друг на друга, и от этого захватывало дух. Она перестала прислушиваться к словам, с головой погрузившись в познание. История больше не казалась ей перечислением подвигов и отношений неизвестных людей древности, а превратилась в живой спектакль, где актерами были все, включая и саму Тэру.

– Узоры складываются от вибрации барабанов. – Сами нарушила грезы принцессы.

Тэра присмотрелась к верхушке конструкции и увидела, что Сами права. Пустая опорная стойка служила резонатором для всей установки, и, когда Адьулек била по разным барабанам, натянутая на ней кожа вздрагивала и вибрировала, заставляя цветную пыль беспорядочно виться и складываться в абстрактные картины.

– …Так – кровью, голодом и жаждой – окончилась Пятая эпоха человечества. Людей изгнали из края изобилия, и боги превратили мир в степь.

Сатаари закончила свой рассказ и замерла.

Адьулек крутанулась на месте и в последний раз ударила в самый большой барабан. Затем воткнула посох в землю и схватилась за него, обернувшись вокруг, и остановилась, словно уставший от полета ястреб. Задыхаясь, она оперлась на посох, вновь превратившись из воплощения Пра-Матери в простую старую женщину. Яркая пыль прекратила плясать и осела узором из прекрасных и блеклых полос, линий, завитков, кругов, звезд.

Первая молодая шаманка взяла еще один кусок тонкой гаринафиньей кожи, а вторая принялась водить по нему кистью, смоченной какой-то вязкой прозрачной жидкостью. Когда вся кожа покрылась неизвестным составом, женщины осторожно уложили ее поверх цветного узора и раскатали узкой скалкой по «холсту».

Наконец они аккуратно сняли кожу. Цветной узор остался на ней; шаманки высоко подняли кожу, демонстрируя всем зрителям у костра. Все радостно зашумели и затянули новую песню.

– Так вот как делают голосовые картины, – догадалась Сами. – Это в прямом смысле картина, написанная звуком.

Тэра кивнула. Она была так ошеломлена, что не находила слов. Ей доводилось видеть голосовые картины в шатрах танов; Соулийян также показала невестке несколько, сделанных еще во времена деда Таквала. Но никто не объяснял, как именно их рисуют.

Хотя рассказ Сатаари был совершенно непонятен Тэре, танец Адьулек, игра на барабанах и картина оставили в ее душе неизгладимый след.

«Речь – живой организм. Как воспроизвести его словами-шрамами?»

Она начала смутно понимать суть возражений старой шаманки. История, рассказанная Сатаари и Адьулек, не предназначалась для записи. Это были не просто слова – танец, напряжение, пламя костра, жир десяти видов мяса, аромат дымящихся костей, взаимодействие шамана со зрителями, чувство общности и семейственности, дружбы и духовной близости тоже были частью повествования.

Могли ли буквы зиндари, столь плохо подходящие языку агонов, что бедному Радзутане пришлось изобретать для записи незнакомых звуков новые, не используемые в Дара диграфы и триграфы, воспроизвести красоту этого представления? Даже придумав алфавит с нуля и подогнав его под звуки степного языка, можно ли было надеяться, что на письме сохранятся особенности тона и тембра, отразятся вспотевшее лицо и мимолетные гримасы рассказчицы, чувство свободы в ее танце, разнообразие ударов, тычков, шлепков, щелчков, скребков, постукиваний и поглаживаний по барабанам, все эти многочисленные завихрения, движения, эмоции текучих разноцветных порошков, с помощью которых создавалась голосовая картина, – короче говоря, всеобъемлющее ощущение жизни в конкретный момент времени?

Абстрактная голосовая картина как будто сама противилась своему превращению в язык. Она лучше слов отражала происходящее нынешним вечером. Теперь Тэра понимала это. Картину, как и узелки на посохе Адьулек, мог истолковать только человек, помнящий все обстоятельства ее создания. Но в этом заключалась вовсе не слабость, а сила.

Тэре следовало бы догадаться прежде. Разве она сама в детстве не обожала представления сказителей в чайных домах? Разве не сбегала с уроков, чтобы посмотреть на уличных фокусников и артистов народной оперы? Не видела, как Рисана танцует в платье с невероятно длинными рукавами под аккомпанемент кокосовой лютни Куни и его песен о родных краях? Ей следовало бы помнить, что пьеса – это не только сценарий, а речь – не только слова.

Она столько лет была читателем, что забыла, что культуру невозможно отразить одним лишь письмом, что мудрость нельзя заключить в книги, что жить – значит дышать, танцевать, охотиться, забывать.

Тэра хотела было обратиться к Сами, чтобы та попросила гаринафина опустить их обратно на землю. Ей хотелось немедленно извиниться перед Адьулек, объяснить, что теперь ей стало ясно: при переходе от устной традиции к письменной, от движения к неподвижности, от охоты, пастьбы, верховой езды и полетов к оседлому сельскому хозяйству кое-что непременно будет утрачено. Тэра по-прежнему верила, что такой переход необходим, но теперь собиралась провести его ценой как можно меньших потерь.

Она опустила голову. Две молодые шаманки растянули поверх резонатора новый кусок кожи и насыпали на него цветной пыли. Адьулек отдышалась и была готова