Мэри Роуз - Шарлотта Лин

На протяжении последующих месяцев Сильвестр чувствовал себя ужасно, как тяжело больной человек. Но он не был болен, просто одинок. Большинство дней переносить удавалось, проводя их в «Морском епископе». Он мог бы пить в своем надежном доме, выбирая самые лучшие вина, но вместо этого он шел в мрачный кабак, травился разбавленным пойлом и слушал болтовню Грега, трактирщика, словно не заслуживал ничего лучшего.

В июле английские войска осадили Булонь, которая сдалась в сентябре. Генрих еще раз сам повел свои войска в бой. Радость от победы подпортил ему сепаратный мир, заключенный императором с королем Франциском. Таким образом, Англия оказалась одна против Франции, у которой было намного больше двух сотен боевых кораблей. Ходили слухи, что будет вторжение, какого островная империя еще не видывала. Принялись поспешно укреплять оборонительные сооружения вдоль побережья Портсмута. Все остальные силы были брошены на увеличение флота.

— Ваш брат, корабел, сейчас жирует, — заявил трактирщик Грег. — Кувшин моего вина, которым вы полощете горло, вам ничего не стоит, вы можете позволить себе хоть сто раз заказать его.

Сильвестр не ответил, да Грег ответа и не ждал.

— Весь город жирует, — продолжал разглагольствовать он. — Когда-нибудь скажут: если у флота может быть родной город, то у английского это Портсмут на Соленте, а год рождения у него — 1544. Родоначальница — ее величество «Мэри Роуз», и если мужик может быть повитухой, то эта роль отведена вашему любимому черному черту. — Трактирщик хлопнул себя по дряблым коленям, словно придумал бог весть какую шутку. — Все-таки хорошо, что его тогда не повесили.

Сильвестр невольно обернулся.

— Разве он вернулся? — Со дня смерти Томазины он не был в доках, передав руководство верфью своему управляющему, а Фенелла, которую он мог бы спросить, перестала приходить в «Casa».

— Ну конечно, — удивился Грег. — Если в сухом доке жужжат лебедки и визжат пилы, значит, Сатана вернулся. Уж приструнил он французов, наш одноногий со своей пукалкой. Кто знает, может, однажды он станет адмиралом — тому, кто заключил сделку с адом, две ноги ни к чему.

Незадолго до Рождества тетушка ворвалась в трактир «Морской епископ» и схватила его за руку. Сильвестр сидел за вторым кувшином вина и пошатнулся, когда невысокая женщина потянула его за собой.

— За ухо нужно было вытащить тебя из этого кабака! — ругалась она. — Что, нет другого места, где ты мог бы предаваться печали, а?

— Кажется, нет.

— Как угодно. Если тебе так нравится, спивайся от сочувствия к самому себе. В любом случае моей ноги здесь больше не будет — я пришла только потому, что мне показалось, что тебе есть некое дело до того, что наш гребешок родила утром ребенка. Были времена, когда от такой новости ты пустился бы в пляс.

«Были времена, — подумал Сильвестр. — Были».

— Фенелла здорова? — спросил он и понял, что мгновенно протрезвел. Только язык с трудом ворочался.

— И Фенелла, и малыш в порядке, — ответила Микаэла.

— Ты видела ее?

Она покачала головой.

— Человек, которого ты даже по имени называть перестал, прислал к нам посыльного.

— Правда? — Сильвестр ненавидел сам себя за дрожь, сотрясавшую его тело.

— Судя по твоему виду, лучше бы ты поплакал, чем пил, — заявила Микаэла. — И, кстати, никто не запрещал тебе переступить через себя, даже такого высоченного, и прийти к нему в дом, чтобы поздравить их обоих.

— А что, он приходил в мой дом? Или отделался посыльным?

— Просто он сомневается, что ему будут рады в твоем доме. А что бы ты сделал, если бы он пришел? Ударил бы дверью по лицу или не ограничился бы этим?

— А тебе не кажется, что ему следует проявить мужество и стерпеть это?

— Ах, Сильвестр, — проворчала тетушка, — бедная моя треска. Ты когда-нибудь видел, чтобы этот человек чего-то не делал, потому что боялся побоев? Он боится за свое сердце, и ты тоже, а несчастная Фенелла посередине. Кстати, ты даже не спросил меня, кого послал ему Господь, сына или доченьку.

— Сына?

Микаэла кивнула.

— Судя по всему, им нечего и надеяться на то, что ты будешь крестить его. Но это не помешало им назвать мальчика твоим именем, словно бы ты, его крестный, берег его.

Миновало Рождество, и под мрачным небом начался новый год, когда его вновь вытащили из кабака. На сей раз это сделала не тетушка, а Тимоти, их конюший.

— Возвращайтесь домой, господин. Ваш отец болен и желает поговорить с вами.

Отец постоянно болел с начала зимы, но обычно он тщательно скрывал свое состояние и старался никому не мешать. Что значит желание поговорить с ним, дошло до Сильвестра даже сквозь пелену алкоголя. Он пронесся под аркой и, ворвавшись в дом, вбежал в комнату отца.

— Ты не имеешь права уходить украдкой! — крикнул он отцу. — Ты нужен мне! Не оставляй меня одного!

У постели отца сидела тетушка.

— Это я оставлю вас одних, — произнесла она, поцеловала отца в лоб и поднялась. — Мужайся, мой Хайми. Да пребудет с тобой Господь. — Сильвестр впервые услышал, чтобы она назвала его испанской формой имени.

Когда Микаэла ушла, отец протянул ему руку. Сильвестр испугался. Где же он был? Как мог не заметить, что этот статный, пышущий жизнью мужчина разваливался на глазах?

— Ты поправишься, — произнес он. — Кажется, в последние месяцы я был слишком занят собой, но это уже в прошлом. Теперь я позабочусь о том, чтобы ты снова встал на ноги.

Отец негромко рассмеялся.

— У тебя будет достаточно забот, придется думать о Мике, Лиз и старой миссис Клэпхем. Но первым делом приведи Энтони. Это важно, Сильвестр, это нельзя откладывать. Солнце только заходит, он наверняка еще в доках. Пожалуйста, пойди и приведи его, ради меня.

— Энтони, — пролепетал Сильвестр. А потом понял. — Ты посылаешь за мной, пугаешь меня, но не потому, что хотел, чтобы я был рядом, а потому, что я должен привести Энтони? Почему ты не пошлешь слугу? Для меня этого оказалось довольно!

— Я хочу, чтобы ты был рядом, — объяснил отец, предприняв еще одну попытку достучаться до него. — Вы нужны мне оба, я хочу, чтобы ты его простил.

— Значит, вот оно как! — усмехнулся Сильвестр. — Не получилось уболтать меня у Мики, ты решил выкатить тяжелую артиллерию. Больной отец взывает к бездушному сыну. Но вынужден разочаровать тебя. Твое выступление провалилось, так же как и уговоры Мики.

— Ты не бездушный, — произнес отец. — Ты просто сильно обиделся. Я хочу, чтобы ты позволил этой ране зажить, Сильвестр. Боже мой, тебе ведь его не хватает!