Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3 - Андрей Болотов

 Между тем приуготовляемо было все нужное к рыбной ловле, в тамошнем большом пруде. У меня была уже, по его приказанию, куплена большая лодка и привезена из Коширы, а большой невод привез он с собою из своей деревни, на первой случай, и как нам сказали, что все было готово, то и прошли мы в рощу и велели запустить невод. Как невод был превеликой и захватил большую часть пруда, то притащили к нам такое множество рыбы, что я удивился, а старик–князь почти прыгал от удовольствия, и признавался, что ему от роду не случалось еще видать вдруг такое множество наипрекраснейших рыб, ибо были по большей части все превеликие и добрые судаки, большие лещи и разные другие добрые породы. Он велел накласть ими целой ушат, и принеся с собою в хоромы и показывая их моим хозяйкам, сказал: «Вот, сударыни, кушайте на здоровье, а прикажите и для меня приготовить, я превеликой охотник есть рыбу».

 Сим и подобным образом провели мы с ним весь тот день в беспрерывной почти ходьбе и в приятных разговорах. Я не преминул после обеда сводить его на то место, которое назначал я для замышляемого нового большого пруда, и как князю оно полюбилось, то и просил он меня запрудить оной в то же еще лето. Оттуда провел я его на пробные свои пашенные поля, и рассказал ему весь план нового распоряжения, и он любопытен был очень видеть успех от того, в котором он не сомневался. Ввечеру вздумали его дети с моими воспитанниками кататься на лодке по пруду, и мы, сидючи с князем на просторном каменном крыльце, сделанном из хором в мой цветник, ими любовались. При сем случае не преминул меня спросить князь, какие это мальчишки живут со мною. Я сказал ему, что это дети некоторых родственников и друзей моих и живут при мне, чтоб чему–нибудь от меня научиться, и что я учу их всему, что сам знаю. Князю сие чрезвычайно понравилось и он расхвалил меня за сие.

 После сего сказал он мне: «Вижу, Андрей Тимофеевич, что вы конечно и до цветов охотники, такой у вас прекрасной цветник, и когда это вы успели все сие сделать?» — Есть тот грех, сказал я князю: охота душе неволи. — «Это очень хорошо, подхватил князь: но есть ли у вас спаржа?» спросил он далее. — Нету еще, сказал я. — «О! так надобно вам и ее у себя завесть; я отменно ее люблю, да и для вас хорошо. Не позабудьте взять у меня семян и на весну посейте. Я бы дал вам и кореньев, но от семян бывает она всегда лучше; а ежели отыщутся у меня высадки, то и ими вас снабжу».

 Таким образом провели мы весь тот день с удовольствием, и он был мною и всем у меня, а я им доволен. А поутру в следующий день он и отправился от меня далее в путь свой на Коширу. Я проводил его до села Ситни и на дороге показал ему свою Александровскую, разрубленную на множество прошпектов рощу, и привел его сим неожидаемым зрелищем в приятное удивление. Я вручил ему тогда и план, приготовленной мною сей рощи и взятой с собою, и сие увеличило еще его удовольствие. По приезде же в небольшое село Ситню показал ему и там пруд, поправленной мною и все что и там мною было сделано, и князь расставаясь благодарил меня за все и все.

 Проводив князя и возвратясь домой, чувствовал я ровно как камень сваленной с плеч моих, и отдохнув принялся сиять за свои работы и упражнения. Мое первое тогда дело было, чтоб поспешить окончанием строение гошпиталя, ибо, по словам княжим, надлежало уже скоро приехать к нам и лекарю. Оной и действительно приехал вскоре после его отъезда, и показался мне в самом деле очень добрым человеком. Был он человек еще не старой, однако и не молодой, а моих почти лет, родом немчин, из Германии, и именно из Викенбурга, что лежит в ганноверских областях, и прозывался Бентоном, наши же русские окрестили или прозвали его Филиппом Антоновичем. Был он хотя выезжим, но находился уже более десяти лет в России и отправлял целых десять лет в арбатской аптеке должность провизора или главного гезеля, а потом учился врачебному искусству в главном московском гошпитале, где и сделан уже лекарем и потом князю, за отличную свою прилежность и искусство, рекомендован и выпущен.

 Как я вообще всех иностранцев как–то люблю и к ним отменно благосклонен, то рад я был, что нажил в нем себе всегдашнего собеседника–немца, с которым мог я всякое день говорить на его природном и мною любимом языке. И как я нашел в нем человека не только с хорошими во всем сведениями и очень знающего, но с честными правилами и характера весьма доброго, то скоро полюбили мы друг друга, и в немногие дни сцепились с ним самым тесным узлом дружества, продолжавшегося даже до его смерти. Весьма много споспешествовало к тому и то, что как он был человек холостой и одинокой, имел достаток очень малой или вовсе никакого и ничем тогда не обзаводился, то пригласили мы его к своему столу, и убедили просьбою, чтоб ходил он к нам всякой день обедать и ужинать, уверив его, что нам не произойдет от того ни малейшего отягощения, а вместо того та выгода и польза, что мы будем его всякой день видеть и пользоваться его собеседованием, чему он с своей стороны и рад был, и будучи весьма совестным и добрым человеком, и вознаградил нам то примерною своею услужливостью.

 Таким образом, к превеликому удовольствию нашему, нажили мы себе, так сказать, почти домового лекаря, а что всего лучше, знающего свое ремесло совершенно, весьма к нам приверженного и услужливого, чему вскоре и имел он случай оказать первые свои весьма удачные опыты. Все мы сделались чрез самое короткое время им очень довольны, а я всех больше, и более потому, что во все то время, покуда оканчивали мы строение гошпиталя, и сделали его удобным к прижиманию в него своих и посторонних больных, в чем много помогал и он уже с своей стороны и советами своими и самым смотрением, то он, не имея еще многого дела, большую часть времени своего провождал у меня, и мы с ним вместе занимались и ботаникою, и заготовленном трав, и самым приуготовлением лекарств из оных. И как в сем последнем пункте был он несравненно искуснее меня, поелику сам целых десять лет отправлял аптекарскую должность, то и воспользовался я от него многими относящимися до фармакопеи и самой медицины знаниями. А особливо рад я был, что он научил меня делать бумажные картузы и набивать их крошеным и сушеными травами.

 Не успел я сего искусства узнать, как тотчас был сделан станок и наделано множество картузов. И как я во всех таких любопытных делах очень скор и нетерпелив, то тотчас и пошли у меня дальнейшие затеи, и мне восхотелось уже иметь особой и большой шкаф, установленной сплошными картузами, с набитыми в них разными травами, и с передней стороны украшенными разрисовкою и крупными надписями; что, к удовольствию моему, и произвел я в короткое время и смастерил у себя такой шкаф со врачебными травами, какого верно ни у кого иного не было и которым я не мог довольно налюбоваться; а вскоре имел удовольствие слышать, что и первые опыты искусства сего нашего лекаря были весьма удачны, и он искусством своим в короткое время так прославился, что все соседи его полюбили и начали при болезнях своих воспринимать к нему свое прибежище, чем всем и я был весьма доволен.