Польское Наследство - Владимир Романовский

– Надо бы его … к нему … сходить, – сказал Гостемил. И понял, что может двигать пальцами левой руки. Хороший признак. – И пожрать бы заодно.

– Уж я сказала, что сейчас приготовлю! – вдруг скандальным голосом заявила Астрар.

Ого, подумал Гостемил.

Она лежала слева от него. Было неудобно, но он все-таки умудрился дотянуться правой рукой до ее волос, захватить в кулак, и, приподняв, перетащить ее, взвизгнувшую от удивления и боли, на себя. Глаза ее оказались точно напротив его глаз.

– Ты, тетка, вот что запомни, – сказал он ей. – Если ты будешь ласкова и добра, то проживешь у меня и со мной, сколько сама захочешь. А кричать не нужно. В моем доме не кричат. Правда, это не мой дом, а дом Хелье. Но это несущественно, бовина санкта.

– А ну, пусти меня! – возмутилась она. – Ухожу я!

– А тебя никто и не держит.

Она сползла с ложа и стала долго, навязчиво одеваться.

– За все, что я для него сделала … это ж надо … такая мне благодарность от него … за волосы тягает, подумайте … все такие … аспиды…

Уж стар я, подумал Гостемил, чтобы терпеть в доме скандалистку. Впрочем, я и в молодости не терпел. Если уйдет, то жалко, но ничего не поделаешь.

Он выбрался из постели, распрямился, расправил рубаху, и двинулся к выходу. Она сделала вид, что ей все равно.

В столовой он обнаружил Ширин, занятую кормежкой отрока, которого он помнил – при наборе в ополчение отрок представился ему как «мразь подзаборная».

– Его зовут Завал, – сообщила Ширин. – Он сказал, что знает тебя.

– Знаю его, – заверил отрок с набитым ртом.

– Да, мы немного знакомы, – подтвердил Гостемил. – Один из самых достойных защитников города. Лично перетащил к Десятинной два камня. И третий бы перетащил, но увлекся киданием в костер веток. Искры его заворожили. Тем не менее, сделал больше, чем все сбежавшие ратники вместе взятые, к примеру.

– Защитник хоть куда, – сказала Ширин.

– Согласен.

– Я только поем и сразу уйду, – сказал Завал.

– Не ешь так быстро, – велела Ширин. – Это вредно.

– Зачем же уходить? – удивился Гостемил. – Посиди еще, время раннее.

Поддерживаемый под руку чудью, Хелье вошел в столовую.

– Ранен? – спросил Гостемил.

– Царапина, ничего страшного, – Хелье пожал плечами. – О! Хорошо здесь, тепло. У меня в спальне холод жуткий. Печь старая, надо бы переложить … Ах ты, забыл совсем! Орвокки, будь другом, сбегай в спальню, там калита на ховлебенке лежит, принеси.

Орвокки кивнула, широко открывая глаза, и пошла обратно. Хелье опустился на скаммель, прижимая ладонь к ребрам, и поморщился. Завал, возле которого присел Хелье, придвинул ближе к себе плошки, из которых беспорядочно ел, и покосился на новоприбывшего. Гостемил засмеялся.

– Не бойся, не отберут, – сказал он.

– Да, так все говорят, – возразил Завал. – А как зазеваешься, так и нет уже, схвитили все.

Гостемил, Хелье, и Ширин засмеялись.

– Илларион заходил, и сказал, что еще зайдет, – сообщила Гостемилу Ширин.

– Наверное ты ему нравишься, – предположил Гостемил.

Ширин сделала скептическое лицо.

– Не обращай внимания, – посоветовал ей Хелье. – Такой уж у тебя отец. Лишь бы ляпнуть что-нибудь.

Вскоре вернулась Орвокки с калитой, отдала Хелье, села рядом с ним и опустила глаза.

– Орвокки, – обратился к ней Гостемил, – тебе не холодно? Что-то ты одета легко. А может, меня просто знобит, не знаю.

Орвокки уставилась на него круглыми глазами.

– Чего ты все время таращишься? – спросил ее Завал недовольным тоном. – Есть человеку мешаешь.

Она уставилась на Завала.

– Не обращай внимания, – сказал ему Гостемил. – Это город так на людей неподготовленных действует.

– Это точно, – согласился с ним Хелье. – Вполне балаганный город. Все новые ужасно удивляются и глаза таращат. Я помню этот взгляд – у меня такой же был, когда я впервые Киев увидел. А сейчас я стал, как все жители, обыкновенный киевлянин. Из того же балагана. Поэтому не таращусь.

– Я тоже не таращусь, – сказала Ширин.

– Таращишься, – возразил ей Завал.

– С чего ты взял?

– Да уж, таращишься, – поддержал его Гостемил.

Ширин перевела взгляд на Хелье, и он кивнул. Она снова посмотрела на Гостемила, и до нее дошло, что эти двое ее разыгрывают.

– Да ну вас, – сказала она.

Гостемил и Хелье засмеялись.

– Не отодвигайся, – сказал маленький Завал большой Ширин. – Сиди рядом. Так теплее.

Теперь засмеялась Ширин.

Хелье вытащил из калиты свиток, развернул его, и пробежал глазами – грамота, которую он обнаружил у Насиба за пазухой. Грамота эта была ему знакома. «Предъявителю выдать любые повозки и столько лошадей, сколько он потребует. Добронега». Найди эту грамоту стража детинца, Ярослав заподозрил бы … что-нибудь … Хлопоты и заботы Марии – не мое дело теперь, что мне до ее забот. И все-таки – так оно спокойнее как-то. Он скрутил свиток и передал его Ширин.

– Ты ближе к печи. Будь добра, кинь это в огонь.

– А что это?

– Дочь моя, праздное любопытство в нашем роду не принято, – наставительно заметил Гостемил.

– Не читай мне нравоучения при всех, – возмутилась Ширин.

– Да, не читай, – подтвердил Завал, запихивая в рот кусок ветчины.

Все засмеялись. Ширин поднялась, бросила свиток в печь, и снова села рядом с Завалом. И погладила его по голове.

Может, я все еще сплю, подумал Гостемил. Нет, вроде бы не сплю. Ага, вот и Астрар. Надутая и злая. Но, кажется, собралась подавать на стол. А ведь действительно жрать хочется – сил нет.

Вскоре к полуденному хвесту в доме Хелье присоединился Илларион.

Эпилог. Снова весна

Польские события, возле основных участников которых он терся два месяца, прошли мимо сознания Нестора. Прирожденный хронист, Нестор концентрировался только на том, над чем в данный момент работал, и на любовных связях. В Киев он прибыл в мае, как раз успев к свадьбе Харальда и Элисабет, на которую его не пустили – а жаль. Диадема в волосах Элисабет выглядела очень эффектно. Нестор обиделся и направился в отчий дом, и нашел в доме двух беременных женщин. Нашел бы и трех, но накануне Астрар выставлена была Гостемилом за очередной скандал и драку с Ширин (Гостемилу пришлось их разнимать из страха, что дочь нечаянно убьет любовницу) и уехала к матери в Житомир. Орвокки, на пятом месяце беременности, освоившаяся в доме Хелье и ладившая со всеми, не поладила с Нестором. Вернее, сам Нестор не поладил с ней. И в тот же вечер сказал сквозь зубы радующемуся честной компании Хелье,

– Мог бы и поумнее найти.

За что тут же и получил оплеуху, и еще одну за то, что пригрозил уйти и не вернуться. Тогда он отправился спать. Наутро, взбодрившись, приготовив самому себе завтрак, Нестор оделся в свою старую киевскую одежду, давно вышедшую из моды, привязал к гашнику дорожную калиту с письменами, и снова направился в детинец. Встретивший его Жискар велел подождать в приемной, располагавшейся в обновленной деревянной части терема. Нестор сидел на ховлебенке и смотрел раздраженно в потолок. В конце концов слуга пригласил его в занималовку.

– Здравствуй, Нестор, – сказал ему Ярослав.

– Здравствуй, князь. Ты мне должен триста гривен.

Прозвучала фраза так неожиданно, что Ярослав засмеялся.

– Что должен, отдам, – сказал он. – А все-таки скажи – как это я тебе задолжал?

– Летопись Торбьорна можешь выкинуть, вот я тебе привез … – Он бесцеремонно начал выкладывать на стол свиток за свитком.

– А! Помню, – Ярослав взял в руки один из свитков. – Стало быть, закончил?

– Как же закончил? Это ведь летопись. Летописи никогда не заканчиваются. Но дописал до правления Крестителя, как и обещал.

Ярослав развернул свиток и быстро пробежал глазами вольное несторово изложение библейских событий, о том, как Сим получил восток, а Иахвету досталась зачем-то Армения с горами и козами. Во втором свитке содержалась географически грустная история о том, как Апостол Андрей, намереваясь попасть в Рим, следовал на север вдоль Днепра, то есть в более или менее противоположном направлении. На содержание третьего свитка повлиял личный опыт Нестора – будучи в Париже, он подружился как-то с перевозчиком, оказавшимся добрее и сговорчивее киевских перевозчиков. О Константинополе перевозчик никогда не слышал, из чего Нестор сделал вывод, что основатель Киева перевозчиком быть не мог, иначе «не ходил бы к Константинополю», ибо, чтобы ходить к Константинополю, надобно знать, где это. Ярослав взял наугад еще один свиток и на этот раз заинтересовался всерьез.

«Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь, Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами».

– Порядка нет? Порядка … О!

Он вспомнил популярные среди молодежи «порядок» и «порядка нет» – Элисабет и Анька постоянно употребляют, иногда даже вместо «да» и «нет». И подумал – а что? Сойдет. Сленг забудется. Порядок останется. На бумаге, во всяком случае.