Жертвы времени (СИ) - Евгения Федорова

— Мне жаль, что я съел его, — без тени сожаления сказал Мрак. — Это была твоя добыча — тот медведь.

Я усмехнулся, вспомнив, как оживился вернувшийся с охоты ящер при виде парящей на холоде мертвой туши. Казалось, он представлял собой бездонный, ненасытный колодец, способный поглотить любую пищу, которая найдется. Я оглянуться не успел, как он проглотил медведя, но был слишком занят плечом, чтобы его остановить.

Мне были недоступны умения магов, я не мог ни остановить кровь, ни унять боль. Я ощущал сосуды, мышцы и мясо под собственной кожей, но не имел над ними власти и потому удовлетворился лишь тем, что имел: Мастер и вправду взял в дорогу вдоволь ткани и лекарственных трав.

— Тебе нужно есть, чтобы оправиться, — посоветовал дракон. — Но ты не можешь охотиться.

— Не могу, — сегодня был вечер, когда я не уставал рассеяно соглашаться с ящером. Чувствуя мое состояние, древний применил одну из обычных попыток расшевелить меня:

— Еще есть лошадь, конина — хорошее мясо.

Я повернулся и посмотрел на Алрена. Конь совсем исхудал, я видел очерченные дуги его ребер. Сейчас жеребец устало сгребал копытом снег под самой скалой, освобождая от снежного покрова пучки подмороженной травы.

— Нет, — сказал я, встрепенувшись. — Эту лошадь есть нельзя.

Дракон выгнул шею, положил голову так, чтобы дыхание его согревало мое тело, и тихо заговорил:

— Вот, — сказал он и выкатил глаза, чтобы посмотреть в вечерний небосвод. Холодно-яркие звезды уже загорались на его серой, свободной от облаков матовой поверхности. — Ты рассказывал мне про звезды. Про то, что это планеты, такие далекие, что мы не можем до них добраться. Что свет их летит к нам так долго, как живет дракон, что то сияние, которое я наблюдаю сейчас, было испущено давным-давно. Только все это не так. Люди слишком многого не знают…

Я с удивлением взглянул на Мрака, но тот прищурил глаза и продолжал говорить:

— На самом деле все по-другому. Я знаю, это тысячи тысяч драконов летают по Вселенной. Они находят то место, где им нравится, и остаются там. Ты же знаешь, дракон может провести миллиард лет без движения, созерцая что-то, что привлекло его внимание. Это их глаза подмигивают нам с неба. Не огонь солнц, а огонь драконов. А потом приходит их время умирать. И тогда они падают с неба, сложив крылья, мертвые, не закрывая глаз, а огонь в них медленно угасает с тем, как высвобождается из тела жизнь.

На всякий случай я взглянул на небо. С опаской, надо полагать. Потом недоверчиво сказал:

— Почему же тогда во время звездопада землю не заваливает телами умерших драконов? Ведь метеоры, это осколки некогда взорвавшихся планет. Так почему?..

— Потому что вы не умеете мечтать! — раздраженно сказал дракон.

— Мы не умеем?

— Да! Вы, люди, больны… больны собой. Вы только и думаете, что о себе. А еще ты глупый. С чего это мертвые драконы должны заваливать землю, если всем известно, что их тела бесследно сгорают, так что вниз падает лишь маленький кусок дракона — его сердце?

— Железное? — уточнил я.

— А что, метеоры состоят из железа? — казалось, дракон до глубины души поражен сим великим открытием, касающимся его природы.

Я пожал плечами.

— Твои бредни очень красивы, только мне кажется, ты все это только что выдумал…

— И что с того? От этого драконы в небе не становятся менее реальными.

— Зато становятся менее реальными другие планеты.

— Другие планеты, другие миры…

Дракон выразительно проскреб когтями по земле.

— Знаешь что? А ведь я не маг? — озвучил я то, о чем совсем недавно думал.

— Нет? — удивление дракона было притворством, я это понимал. Иногда он развлекался тем, что передразнивал какие-то эмоции, которые наблюдал во мне, и эти проявления озадачивали меня и казались дикими.

— Я ведь как думал: если выберешь меня…

Меня вдруг передернуло. На мгновение у меня перед глазами проплыли картины из прошлого. Каждый раз воспоминания о рождении Мрака и того далекого эха испытанной боли вызывали в моем теле неприятную, болезненную дрожь будто от прикосновения ледяной руки к животу. Я вздохнул, справившись с собой, и продолжил:

— … и стану магом. Ты сделаешь меня магом. Чародейство, фокусы всякие. Вот рана на руке, ее ведь ничего не стоит закрыть…

— Чего-то да стоит, — возразил Мрак. — Но у тебя нет даже этого.

— Это возмутительно!

Я приподнялся и перевернул свитер, который совсем недавно отстирывал от крови. Под жарким дыханием костра от него поднимался легкий парок.

— Ты живешь сердцем, — сказал Мрак довольно. — Ты — мой человек.

Я промолчал. Он иногда говорил это с гордостью, иногда с гневом, но я чувствовал в его словах правду, которую не мог игнорировать. Как бы я не отгораживался от дракона, я был его человеком.

Дракон пошевелился, слегка оттолкнул меня, заставляя встать, и расправил крылья.

— Вернусь, когда устану, — сообщил он и попятился, зацепился правым крылом за выступ скалы, с которого осыпались камни и снег, подвинулся и, оттолкнувшись от земли, утонул в сгущающихся сумерках.

«Снова один, — подумал я с облегчением. — Но скоро это закончится. Нельзя постоянно прятаться, да и коня пора пожалеть. Если медведь поднялся из своей берлоги, то на равнину уже подходит тепло. Там есть трава и отдых, там Алрен может набрать вес и перестать бороться за каждый день своей жизни. Завтра, — пообещал я себе, — завтра же отправимся в сторону юго-западных лощин. Я на полпути к городу, меньше чем через неделю мы выйдем на равнину».

Легкий ветерок, словно отвечая моим мыслями, принес нечто новое, и это удивительное, ни с чем не сравнимое чувство имело свое имя. И вправду весна.

Я пережил их много, но ни одной не заметил. Это так привычно — не замечать прихода весны. Вот осень мы чувствуем всегда, она следует за теплыми беззаботными солнечными днями, обещая усталость, серость и дождь. Она несет в своем ветреном дыхании тревогу мира, готовящегося к малой, но обычной своей смерти. К зимнему сну.

Шива всегда говорил, что я невнимателен к переменам. Что же, он был прав.

В последние месяцы я много раз возвращался в мыслях к Энтони, но не тогда, когда дракон был рядом, словно что-то останавливало меня. Без сомнения, Мрак без труда видел отголоски моих мыслей и, желая скрыть нечто важное, я рассказал ему лишь то, что считал возможным. Внешне он не возражал и, видя мою отстраненность, никогда не настаивал.

И что же я думал о Шиве теперь? Вместе с пониманием предательства ко мне пришло и иное знание, что он не человек. Не человек, и это прямое отрицание, потому что он был порождением времени. Не важно, что у него было физическое тело, в фантоме я находил истинное бессмертие, его нельзя было даже назвать старым.