Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

Параллельно буфетам тянулась, начиная от шоссе, глубокая, с обрывистыми краями и аршинным валом, канава, которая против первых буфетов превращалась в широкий ров саженей в 30, и тянулся он вдоль всех буфетов, оставляя на всем своем протяжении площадку перед буфетами шириной шагов 50. На этой площадке, по-видимому, комиссия наивно и предполагала установить народ для вручения ему узелков и пропуска внутрь круга. Но, конечно, предположение это не могло оправдаться. На этой площадке не могла установиться и тысячная доля народа, собравшегося на гулянье.

Всю ночь с 17 на 18-е мая она провела на ногах в страшной тесноте. Уже к полуночи не только площадка, но и вся яма была покрыта народом, все старались занять места поближе к буфетам, но только немногим удалось занять узкую полосу, остальные переполнили ров, который казался живым колышущимся морем. Толпа была и на другом берегу рва, и на высоком валу. К 3-м часам ночи все уже стояли на занятых ими местах, а народные массы все прибывали и прибывали, теснота увеличивалась, сзади давили.

К 5-ти часам сборище народа достигло крайнего предела, перед одними буфетами стояло более полумиллиона народа. Жара была и духота нестерпимые. Ни малейшего ветерка. Все страдали от жажды, а между тем масса сковалась, нельзя было двинуться. Прижатые во рву к обоим берегам не имели возможности даже подвинуться. Со многими делалось дурно, и они теряли сознание, но выбраться не могли, т. к. были сжаты как в тисках.

Так продолжалось около часа. Над этой почти миллионной толпой стоял от людских испарений пар, похожий на болотный туман. Этот туман скрывал толпу во рве. Дышать было нечем. Около 6 часов утра стали раздаваться крики о помощи. Толпа заволновалась и стала требовать раздачи угощений. В 2-х – 3-х буфетах начали раздавать. Раздались крики «раздают!» и это было как бы сигналом к началу несчастья. Море голов заколыхалось. Раздирающие стоны и вопли огласили воздух. Толпа сзади наперла на стоявших во рву, некоторые взбирались на плечи и по головам шли вперед, происходило что-то невообразимое, артельщики растерялись, стали бросать кружки и узелки в толпу. Не прошло и 10 минут, как буфеты были снесены, и вся эта масса, как бы пришедшая в себя, отхлынула назад, и с ужасом увидала ров, наполненный мертвыми и изуродованными.

Прибыли власти, началась ужасная работа – отделение живых от мертвых. Умерших обнаружено было 1282 человека, раненых более 500; покойников увозили в течении почти всего дня на Ваганьковское кладбище, где их приводили в известность, несчастных раненых отвезли в больницы в приемные покои.

Вот как стихийно произошла эта ужасная Ходынская катастрофа, омрачившая не только торжественные дни коронования, но оставившая и роковой отпечаток на все царствование несчастного царя Николая II.

Т.к. устройство народного гуляния было изъято из ведения генерал-губернатора и передано всецело министерству Двора, то я и не принимал в нем никакого участия и принятие мер охраны также не касалось моей комиссии – охрану на Ходынском поле также взяло на себя министерство Двора в лице дворцового коменданта.

Обер-полицеймейстером был Власовский, он был хорошим приставом, как я уже писал о нем в моих воспоминаниях за 1892 год; чтобы быть обер-полицеймейстером – на это у него не хватало пороха. Кроме того, это был человек не общества, с ним никто не считался, он тоже, со своей стороны, был неопытен в обращении и сношениях с высокопоставленными лицами, не умел к ним подойти, а представители министерства Двора, устраивавшие народное гулянье, казались ему недоступными.

Между тем эти представители министерства Двора, конечно, не имея никакого понятия о толпе, при устройстве гулянья не приняли никаких мер предосторожности во избежание несчастий. Они наивно думали, что народ чинно соберется, будет стоять в порядке (они, кроме того, не ожидали и такого наплыва), затем, когда в 10 часов откроют буфеты, будет подходить спокойно, получать подарки, и что к 2-м часам дня, ко времени приезда государя, все будет роздано, и счастливый народ с подарками в руках встретит царя и царицу.

Все это было очень наивно. Кроме того, как можно было строить буфеты, в коих раздавали подарки, все в одном месте и так близко ко рву – это уж совсем непонятно.

Не могу не коснуться и другого вопроса, который мне особенно тяжел, – это роли великого князя во всей этой печальной трагедии. Как я говорил выше, устройство народного гулянья изъято из его ведения и передано всецело министру Двора. Великому князю, как хозяину столицы, конечно, это не могло быть приятным, он реагировал на это тем, что совершенно устранился от всякого вмешательства не только по отношению устройства самого гулянья, но даже и по отношению сохранения порядка, отказываясь от подачи каких-либо указаний по этому поводу. Обер-полицеймейстер, очевидно, видя такое отношение со стороны хозяина столицы, также без должного внимания отнесся к принятию мер безопасности на Ходынке во время гуляний.

Как я ни уважал и ни любил великого князя, я не могу все же не судить его за это полное отстранение себя от всякого вмешательства. Раз он генерал-губернатор, то этим самым отвечает за сохранение порядка везде. Права принятия мер для этого у него никто отнять не мог, и поручение устройства гуляния министру Двора не освобождало его от контроля над принятием необходимых мер порядка. А между тем он ни разу не посетил Ходынское поле, не ознакомился с мерами для поддержания порядка. Обер-полицеймейстер также отнесся чересчур равнодушно, видя такое отношение со стороны своего начальника. Очень, очень все это было более чем грустно.

Я узнал об этой катастрофе в десятом часу утра, но и то смутно, передавали какие-то слухи. Я пошел к великому князю, которому уже было доложено об этом ужасе, застал его бледным как полотно, он ничего мне не сказал, поздоровался, но не произнес ни слова. Видно было, до чего ему тяжело, я тоже ничего не решился произнести. Мы без слов поняли друг друга. Я вышел. Он поехал к государю.

Тут опять сделана была крупная ошибка. Великому князю следовало намекнуть государю, что хорошо бы ему поехать сейчас же на место катастрофы – это был бы поступок, достойный царя. Увы! Не нашлось никого, кто бы подсказал ему это, а может быть, царь и хотел поехать, но его отговорили. Все может быть.

Да, были сделаны крупные ошибки, и эту ошибку несчастному царю не удалось загладить за все время своего царствования.

Когда великий князь уехал к государю, мы, лица свиты, все ждали, что вот-вот государь поедет на место катастрофы, велит там отслужить панихиду. Такой поступок царя заставил бы умолкнуть все суды, пересуды, всю клевету, которую злонамеренные люди со злобной радостью стали тотчас распространять. Чего только не стали сочинять, какой только грязью не забрасывали люди друг друга, каждый хотел выйти сухим из воды и клеветать на другого. А враги пользовались этим и чего только не распространяли. Я никогда не забуду этих ужасный дней.