Скверная жизнь дракона. Книга седьмая - Александр Костенко

— Умею, — усмехнулась кормилица, обхватила свою широкую грудь руками и легонько потрясла. — Ток своих-то семерых кормила. Четырёх боги призвали, а трое дюже крепкие. Сейчас, вот, дочу кормлю, месяц ей. Умею.

— Город ворота открывает в шесть. В пять приходи за ребёнком. Принесёшь обратно через день, поздним вечером, — сказал я, не дожидаясь решения одноглазой. И протянул кормилице десятку золотых королевства, хотя та договорилась с Утарой на золотой.

Кормилица при своих габаритах мышкой подскочила и аккуратно приняла монеты. Она раскланивалась в благодарностях за моё доброе сердце, этих монет надолго хватит, но я показательно пригубил вина. Кормилица намёк поняла и поспешила уйти, пообещав ровно с пятым ударом колокола быть под дверью дома.

— Ты говорил, что у тебя дом здесь, — с жадным, томным придыханием говорила одноглазая. — Но граф пригрел?

— Покровительство. Этот дом принадлежит городу, но сейчас он мой. В этом городе повесят любого, кто посмеет мне навредить.

— Великий Таксатон, — прошептала одноглазая, прикрыв рот ладонями. И чуть поклонилась мне. — Меня боги вели к тебе, вот что случилось. Тут, — она взглядом проскользила по стенам гостиной, — мой сын тут вырастет, я… всё будет хорошо у нас.

Я подавил рвотные позывы и отвернулся, продолжая рассматривать языки пламени в камине. Это гораздо приятней, чем выслушивать жадный бред.

На следующий день мы к вечеру прискакали к нужному месту. Светлого времени оставалось не очень много, следовало торопиться. Напоили лошадей, оставили в вёдрах зерно и двинули к макире. Снег во многих местах ещё не стаял.

Одноглазая шла за мной уверенно, хоть и не понимала, чего и как ей делать. Я отвечал, что она на месте всё увидит. Ноги женщины остановились в сотне метров от скверны. Ветер покачивал ветвями искривлённых деревьев и толстыми гибкими ветвями фласкарцев. В глубине макиры вяло махали крыльями Шласирские бабочки скверны, похожие на высушенные от голода крохотные птеродактили, в тёплое время летающие стаями — сейчас же шласиры летали по одной, да и количества тварей из-за холода уменьшилось до статистической погрешности.

— Работать отказываешься? — спросил я у женщины.

— Ты собрался зайти?

— И выйти. Поторапливайся, у нас не больше часа, прежде чем темнеть начнёт. У нас час, чтобы тебе всё объяснить. Не поймёшь — сугубо твои проблемы, — я пошёл дальше. Остроухая сглотнула и нерешительно отправилась следом.

Сначала я минут десять ходил в пятидесяти метрах от начала скверны и срассматривал ивовых фласкарцев, окопавшихся древней. И с таким же умным видом объяснял, как по расположению веток различить неагрессивную особь. Женщина смотрела на меня как на идиота, услышав про неагрессивные порождения, но едва не закричала, когда я спокойно зашёл вглубь скверны и погладил шершавый ствол фласкарца.

— Шласиры к фласкарцам не подлетают ближе двадцати метров. Сначала надо найти фласкарца, растущего близко к началу скверны. Вот как этот, в пяти метрах. Потом надо понять, что он относительно безопасен.

— Относительно? — подрагивающим голосом спросила женщина.

— Ошибёшься во время добычи микла — умрёшь. Но я буду учить тебя на полностью безопасном фласкарце.

Я ещё раз погладил древня и принялся аккуратно раскапывать землю около корней апельсинового цвета. Одновременно с этим я гладил корни и рассказывал одноглазой, что и как делать, как определять якобы безопасность древней и как вести себя в скверне. Я не замолкал, заваливая остроухую подробностями, чтобы её мозг обезумел от информации.

Одноглазая вскрикнула, когда фласкарец поднялся из земли и перешёл на новое место, где извилистыми живыми корнями окопался в землю и замер. Я поднял с земли микл и аккуратно откинул его за пределы скверны, он подкатился к ногам женщины.

— Следующие полчаса фласкарец безобиден. Рубить корни не следует, веткой по голове получишь, но из-за повреждённых волосков атаковать не станет, — я погладил древня и показал на микл. — Их я разрешаю добывать два в неделю, чтобы не обвалить рынки. К осени здесь появится представительство Ганзейской торговой лиги, будешь продавать им. Из заработанных денег берёшь себе десятую часть, остальное моё.

— А… они… а… — от шока и удивления одноглазая глупо открывала и закрывала рот, безуспешно пытаясь подобрать слова.

— Один микл, на имперские монеты, стоит двести пятьдесят золотых.

— Пятьдесят в неделю⁈ — проорала баба, руками схватившись за голову и с хлюпаньем грязи и снега упав на колени. — Так я же… Пятьдесят в неделю… А…

— Мне ещё с графом надо встретиться. Время уходит, — грубо сказал я, стараясь достучаться до сознания одноглазой. Сработало, она подскочила, отряхнулась. И глубоко вздохнула.

— Надо клятву души, да? — спросила та. Я кивнул. — Да я готова каждый день сосать у тебя за эти пятьдесят монет. Я шлюхой твоей стану, хочешь?

— Мне нужна клятва от тебя. Этого достаточно.

— За это только клятва? Да это…

— Не обольщайся. Ты деньги мне будешь приносить. Мои исследования стоят дорого. Давай быстрей, подходи, время уходит. Если будешь действовать быстро, то сможем ещё одного такого фласкарца найти, — я чуть повысил голос на последней фразе. Одноглазую передёрнуло, она согласно закивала и начала подходить к скверне. Но в десяти метрах остановилась, косясь на меня и древня. — Боишься? Правильно, если не бояться, то можно совершишь ошибку. Но подойти надо. «Рывок» знаешь? — та кивнула. — Тебе до фласкарца ровно девять метров и сорок три сантиметра. Давай тремя «Рывками», сразу.

Одноглазая покачалась, переминаясь с ноги на ногу и опасливо поглядывая на фласкарца. Лишь мой громкий хлопок в ладоши растормошил бабу. Она глубоко вздохнула, что-то нечленораздельно вскрикнула. Подошва её ботинок вдавилась в землю, одноглазую бросило вперёд на три метра, потом ещё, и ещё.

Она остановилась в полуметре от фласкарца с раскинутыми в стороны руками и безумной улыбкой на лице.

— Я сделала это, сделала. Я…

С противным скрипом толстая ветка опустилась на голову одноглазой, с хрустом проламывая череп и вдавливая голову в тело. Мне на лицо попало несколько красных капель. Мгновение, тело оплела другая ветка и мешком с мусором закинула в раскрывшийся вертикальный зёв, закрывшийся с чавкающим звуком.

Я устало вздохнул и аккуратно смахнул красные капли с лица. Наверно, ещё полгода назад я бы сказал «Тупая алчная шлюха» или что-то подобное, а сейчас на обдумывание смерти одноглазой даже извилины напрягать не хотелось. Умерла? Ну и спасибо: и количество проблем в моей скверной жизни