Скверная жизнь дракона. Книга седьмая - Александр Костенко

Скверная жизнь дракона. Книга седьмая

Арка 19

Тайна

Арка девятнадцатая

Тайна

Глава 1

Скрип промасленных досок и хлопки паруса, крик чаек и запах морской соли в воздухе и на языке, иногда она чудится в похлёбках. Торговая флотилия месяц плыла на северо-запад к полоске земли, проступающей далеко на горизонте.

Морщинистые разумные суетились на палубе, правили паруса, радостно вглядывались в горизонт. И, как и все прошедшие дни, старались не замечать одинокого сородича. Он похож на них, но отличается цветом глаз и лоб без белой татуировки глаза с вертикальным зрачком, сжимаемым зубастыми челюстями. Лишь капитан изредка подходил, сообщить о приёме пищи, надвигающемся шторме, или что торговая флотилия прибывает к долгожданной суще. И напомнить, хотя пассажир должен знать, что сходить на сушу дозволительно лишь после того, как завершатся все процедуры и его пригласят на выход.

Я молча кивнул капитану, показывая, что услышал его и, вроде как, знаю правила — но я не мог открыть и рта, сжимаемого до боли в висках. Мышцы шеи задеревенели от напряжения, сердце, бывало, пропускало удар, а глаза высохли от пристального взгляда на сушу. Я должен был что-то сказать капитану, поблагодарить, но я не мог даже думать о происходящем. Я едва цеплялся сознанием за собственное тело. Мыслей не было, их стёр электрический гул внутри черепа.

Как шторм вырывает ставни в окнах, так и мой общий канал мыслеречи сегодня ночью разорвало гулом сотен сознаний. Со мной никто не говорил, но наблюдал. В небе, их много, драконы летели высоко и чувствовали меня. Они концентрировали внимание на мне, а я едва удерживал себя в сознании.

Но когда земли острова превратились из тонкой полосы в гряду гор и жёлтых берегов под ними — гул начал уменьшаться, а вскоре и вовсе прекратился. Я раздражённо выдохнул и смог проморгаться, глаза будто обваляли в металлических опилках. Вместе с откатившим гулом пришла усталость и чувство голода: с самой ночи стою на палубе, как надо мной начали издеваться.

— Сколько осталось? — спросил я у капитана, такого же ксата, как и остальные.

— Ещё часа три. Ступайте в каюту. Я позову вас, — коротко отчеканил ксат, будто умоляя меня поскорей убраться с палубы и не мешать матросам. Но даже в каюте я не смог расслабится. Пустые стены, кровать, стол со стулом и сундуки с моими вещами. В этот раз повезло, корабельные крысы не добрались до моих пожитков — но, всё равно, они мне ещё не скоро понадобиться.

Я сел на кровать, обхватил обеими руками посох, опёрся на него и уставился в одну точку на стене. Где-то край сознания зацепила тряска, лёгкий скрежет, раскачивания уменьшились, на палубе прекратилась суета. И раздался стук в дверь.

Пришёл капитан в сопровождении шести ксатов, все с татуировками и в коричневых мешковатых робах, а на коже их лиц и рук чудились неявные закорючки и загогулины. Ксаты в робах взяли сундуки с вещами. Я пошёл вслед за ними.

Корабль причалил к тому же самому городку, в который меня привезла Изулиса в прошлом году. За портом виднелись всё те же ухоженные каменные домики с витражными окнами, чистой яркой черепицей и практически безлюдными улицами. Но к этому городку причалило четверо кораблей, из всей огромной флотилии. Остальные плыли около берега дальше, скрываясь на западе.

Шестёрка ксатов-носильщиков шла по деревянному причалу, мерно и степенно. В его конце, где прибрежные волны бились о каменное основание порта — стояло две повозки, и один ксат. В украшенном вышивкой наряде, с узорчатым деревянным посохом в морщинистых руках, ксат пристально смотрел мне в глаза, стараясь прожечь дыру в переносице.

— Твои вещи будут ждать в горе. Едешь со мной, — резанными фразами проговорил встречающий, дождавшись, когда носильщики погрузят мои вещи в первую повозку. Они отправились к горе со срезанной верхушкой как жерло вулкана.

Вокруг нас никого не было, даже матросы и капитан, и те остались на корабле и сейчас делали что угодно, но не смотрели в нашу сторону. Да и редкие ксаты в ухоженном городке и порту, казалось, не замечали нашего существования.

— Куда? — спросил я.

— Ты знаешь, — процедил ксат. На его лбу под морщинистой кожей вздулась вена, глаза с вертикальными зрачками хищно прищурились. Ксат на секунду зажмурился, успокоился и молча направился ко второй повозке, заняв одно из двух пассажирских мест в крытом кузове. На мягких подушках под окном, прикрытым плотной бархатной тканью, дарившей обычному зрению приятный полумрак.

Мне захотелось сплюнуть и послать эту крылатую тварь в облике ксата в далёкое путешествие — но я не мог. Я согласился на это, отказать нельзя. Я должен ехать, хоть мне и не хочется этого до тошноты.

Я поставил ногу на ступеньку, ухватился свободной рукой за край двери, подтянулся — и только тогда заметил, что повозок было больше двух. Повозка с моими вещами ехала по дороге, по которой меня везли меньше года назад. Но вереница простых телег двигалась вглубь острова, собираясь объехать гору и скрыться в далёких деревушках. Я смог зацепить взглядом только последнюю из телег: в её кузове сидел ксат в серой мешковатой робе, а вокруг него десятки плетёных корзин с чем-то белым и тряпичным, похожим на свёрток. Откуда у меня ощущение, что именно эти свёртки я видел в порту города Нугаскиск королевства ратонов Калиск, где погрузился на корабль? И почему у меня скверное предчувствие, что загруженные в том же порту десятки дойных коров с телятами, как-то связаны с этими свёртками?

Спрашивать у кого-либо происходящее бессмысленно — я сел внутрь повозки. Морщинистый извозчик с татуировкой на лбу щёлкнул поводьями, четвёрка лошадей потащила повозку. И тащила она её до неприличия долго.

Мы объехали гору и к вечеру остановились у постоялого двора, или как ещё назвать одинокое здание с северной части подножия горы, где конвоирующий дракон бросил мне лишь одно слово «ночёвка»? Что его, что меня обслуживало по ксату с татуировками на лбах. Они провели к комнатам, сопровождали на ужине, помогали обмываться. Но даже когда в одиночестве я сел на кровать в комнате — я не мог успокоиться. Я чувствовал, что за мной наблюдают. Не за стеной и не с улицы. Подкоркой сознания я чувствовал,