Скверная жизнь дракона. Книга седьмая - Александр Костенко

меня пятьдесят метров, их много. Десять, двадцать… Их пятьдесят три, разных: все расы летят следом за мной и выше меня, сокращают дистанцию, стараются как можно ближе прижаться.

— Э, вы чего удумали? Обиделись, что я вас чайками назвал? Так простите, не со зла. Вы же эти, гордые пидорактели… Ой, тьфу, птеродактили. Ну, вы поняли.

Взмах крыльев, наклон, ухожу вниз. Вода близко, десять метров. Мне даже не надо поворачивать голову, чтобы оглядеться — вода подобна зеркалу, отражает всё. Оранжево-жёлтый ящик под кожей живота, бока и прекрасные крылья чёрного цвета с обсидиановым оттенком, культи вместо передних лап и хвоста, и морда раскурочена — но даже так, я прекрасен. Что не сказать о противных конвоирах, приближающихся, пристраиваются рядом, садятся на хвост, скалятся, коричневыми глазами недобро смотрят. Они близко, иной раз чуть не касаются носами моего хвостика, извращенцы.

Взмах, ещё взмах, стараюсь поддерживать набранную скорость. Мана уменьшается, но должно хватить до берега. Скорее всего, там придётся опуститься передохнуть, но сейчас об этом думать нельзя.

Я смотрю в воду, как в зеркало, осматриваю построение драконов, всматриваюсь в глубину океана. И надеюсь, что всё случится как и в прошлый раз.

Драконы вдруг начинали дёргаться, их движения стали резкими, не такие плавные. Кто-то из них начинает отставать, но возвращается в построение, кто-то резко мотает головой, у кого-то крылья чуть не схлопываются, кто-то опасно сближается с другим чуть ли не до столкновения. Пятёрка драконов, ближе всех летящих ко мне, всё время зыркает на остальных и будто отдаёт приказы, что-то требует — в такие моменты остальные прижимаются плотнее, возвращаются в строй.

Полоска суши постепенно увеличивается, расширяется, теперь она коричнево-зеленоватая. А над ней мельчайшие точки огромного облака мошкары, от края до края горизонта, оно растягивается, увеличивается, поднимается выше, выше, к километру высоты, ко второму, к третьему. Точки разделяются, крупные выше, мелкие ниже. Они приближаются, ускоряются. Воздух гудит, вибрирует. Однотонная вибрация разделяется, обращаясь гулом хлопков разной интенсивности.

— Клянусь кровью Нефауса, отродье, я, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — со страхом в голосе отзывается чёрный дракон, летящий рядом. Он смотрит на меня с отвращением, но и с немой надеждой.

— Нет, не знаю, — только и смог ответить я. Мне самому до невозможного страшно, я не понимаю происходящего, я даже не мог предугадать нечто подобное. Но у меня нет пути назад. Я должен попасть на материк скверны, всенепременнейше обязан.

Точки на горизонте расширяются, увеличиваются. Это порождения скверны. Костяные птеродактили, летящие стайками по десять штук у самой кромки воды; огромные полускаты-полузмеи высоко в небе; а между ними сонм всевозможных тварей. Скрещённые с хомяками бабочки; огромные стрекозы с козлиными рогами, четырьмя хвостами и зубастой челюстью на брюшке; колибри размером с кошку, но без головы и со сплющенным вдвое телом и свисающими с живота извивающимися лентами. И всё это от края полоски суши на юге, до края полоски суши на севере, десятки километров тварей летят в нашу сторону, игнорируют друг друга, как идеальные охранники собираются защитить скверну. Меня начинает трясти, культи покрываются холодной испариной, задние лапы невольно прижимаются к телу — я с усилием заставляю себя распрямить их, чтобы не терять набранную скорость.

Твари близко, очень близко. Слышен треск костяшечных крыльев, гул хитиновых перепонок, шипение приоткрытых глоток. Три километра до них, верхние твари пикируют к нам, целятся, сокращают дистанцию. Меньше двух, твари машут крыльями быстрее прежнего. Меньше одного, сонм глоток орёт надрывно. Пятьсот метров, четыреста, триста, двести, сто, пятьдесят.

Точка под водой, стремительно расширяется в чёрную кляксу. Крен влево, меня бросает в сторону, практически переворачивает, кончик крыла царапает водное зеркало, оставляет вспененную полосу. Из толщи воды выныривает тварь с прозрачной кожей, сотнями порезов и извилистыми языками и костяным набалдашником на голове, похожим на колун. Он врезается в одной из драконов, как полено раскалывая пополам. Под водой ещё точка, ещё, ещё.

Летающие твари здесь. Крен вправо, уход от группы птеродактилей, резко вверх, пропускаю спикировавшую стрекозу, она с чавкающим звуком разбивается о воду. Единственным глазом смотрю вперёд, маневрирую между тварями, стараясь не удариться и не рухнуть в воду — но слышу всё позади себя. Десятки глоток рычат от боли, сопротивляются, слышатся хлопки магии. Но недолго. Вскоре лишь всплески слышны от пикирующих по инерции тварей, всё продолжая ударяться в воду.

Я не останавливаюсь, машу крыльями, аккуратно поднимаюсь на сто метров. Маны мало, но ветер ещё попутный, если сильно экономить — то хватит. Я просто лечу вперёд, не в силах повернуть голову и посмотреть за спину. Но заставляю себя. Там — пусто. Лишь красное пятно и тысячи туш тварей, разбившихся об воду. Драконов нет, электрический гул пропал. Меня пробирает дрожь, я едва не теряю контроль над крыльями. Заставляю себя смотреть строго вперёд, только вперёд.

Желтоватая полоска берега сменяется покрытой травой землёй, чтобы смениться искажённым лесом, перейти скверную каменистую землю, оборваться берегом озера… опять земля… болото… лес, и ещё лес, и ещё… скверна меняет свои проявления, меняет тварей. А впереди маячат горы. Те самые. Они тянутся к небу, вырастают с каждой секундой. Видно начало предгорья, плато, небольшую рощицу и текущий ручеёк. Вот та самая тропинка, полого тянущаяся к прорехе в склоне.

Я подлетаю к пещере: из неё тянет тёплым воздухом, а во входной заброшенная печка для розовых оболочек, целы каменный холодильник и половинчатая загородка на входе. Спускаюсь и отлетаю к рощице. Водосбор ручья засорился за год, вполовину заполнен землёй, но цел, и вода — кусает прохладой кожу, когда я опускаю морду, глубоко пью. В животе пробуждается лёгкий голод, царапает желудок. Терпимо, у меня три микла, они справятся.

Бывшее хранилище орехов из псехвотрубок и каменная раскалывательница — всё на месте, на пологом участке холма. Рядом с ними я снимаю ящик: сначала заднюю лямку. С передней приходится повозиться, роговые отростки не дают снять, приходится перекувыркнуться животом кверху, только тогда лямка скользит по внутренней гладкой коже шеи. Когтями задних лап поддеваю крышку, отскабливая дурно пахнущий клей. Всё остальное — уже не важно, и в форме ксата справлюсь.

Я раскрываю крылья и, активировав «Полёт», вздымаю в небо. Мана чуть восстановилась, хватит до верхушек горы. Тело покачивает ветер, но добираюсь без проблем. Приземляюсь, опираясь сначала на задние лапы, аккуратно опускаю оставшийся вес тела на локти, стараясь не касаться культями острых камней. Уставшие с долгого перелёта крылья ноют, в местах сочленение крыльев и спины будто