Истина - Эмиль Золя

Леона не оказалось дома, но онъ обѣщалъ скоро вернуться. Въ гостиной, куда они вошли, старикъ Савенъ сидѣлъ около своего сына Ахилла, прикованнаго къ креслу у окна. Комната была небольшая, узенькая, убранная въ буржуазномъ вкусѣ; семья жила въ маленькомъ домикѣ около фермы, обстроенной очень роскошно. Увидѣвъ Марка, Савенъ воскликнулъ:

— А, господинъ Фроманъ! Я думалъ, что вы на насъ сердиты! Какъ я радъ васъ видѣть!

Савенъ былъ все такой же блѣдный и тщедушный и задыхался отъ кашля; а между тѣмъ ему пришлось похоронить свою красивую, здоровую жену. Вѣчно преслѣдуемый муками ревности, онъ изводилъ ее ежедневными упреками, послѣ того, какъ засталъ жену почти въ объятіяхъ ея исповѣдника, отца Ѳеодосія, къ которому онъ самъ ее послалъ, желая охранить отъ увлеченій. Въ немъ осталась съ тѣхъ поръ глухая вражда къ клерикаламъ, но онъ не выказывалъ ее изъ трусости передъ всесильными аббатами.

— Почему вы думаете, что я на васъ сердитъ? — проговорилъ Маркъ со своимъ обычнымъ спокойствіемъ.

— Помните, мы когда-то не сходились съ вами во взглядахъ… Вашъ сынъ женился на моей внучкѣ, но это не сблизило насъ нисколько… Вы отовсюду изгоняете монаховъ и духовныхъ лицъ, а мнѣ ихъ жаль. Я всегда говорилъ, что женщинамъ и дѣтямъ нужна острастка, и теперь придерживаюсь того же мнѣнія; во всемъ прочемъ я — искренній республиканецъ, — повѣрьте мнѣ.

Маркъ невольно улыбнулся, вспоминая прошлое.

— Клерикалы имѣютъ и теперь еще большую власть, — продолжалъ Савенъ: — еслибы я обратился къ ихъ услугамъ, то не влачилъ бы жалкаго существованія мелкаго чиновника и не былъ бы теперь въ тягость своему сыну Леону. Постоянныя лишенія убили мою жену. Взгляните на моего сына Ахилла: еслибы я помѣстилъ его въ семинарію, онъ былъ бы теперь префектомъ или предсѣдателемъ суда; но я не сдѣлалъ этого — и вотъ онъ просидѣлъ тридцать лѣтъ писцомъ и лишился рукъ и ногъ; не можетъ теперь поднести ложку ко рту…

Больной дружески кивнулъ своему бывшему учителю и проговорилъ слабымъ, надтреснутымъ голосомъ:

— Да, клерикалы когда-то имѣли большое вліяніе, но теперь люди, повидимому, обходятся безъ нихъ. Теперь не трудно разыгрывать героя и являться судьей тѣхъ, кто жилъ при другихъ условіяхъ.

Онъ посмотрѣлъ на Адріена, который стоялъ молча, желая уязвить его такимъ замѣчаніемъ. Его несчастное положеніе, смерть жены и ссора съ дочерью Леонтиной, вышедшей замужъ за мелкаго торговца, окончательно испортили его характеръ. Онъ продолжалъ, желая подчеркнуть свой намекъ:

— Помните, господинъ Фроманъ, когда розанскій судъ вновь осудилъ Симона, я говорилъ вамъ, что убѣжденъ въ его невинности? Но что же я могъ сдѣлать одинъ? Лучше всего было молчать… А теперь развелось немало юнцовъ, которые считаютъ насъ подлецами и собираются дать намъ хорошій урокъ гражданской мудрости, устроивъ чуть ли не тріумфальныя арки для встрѣчи мученика! Вотъ ужъ, поистинѣ, дешевое геройство!

Теперь Адріенъ былъ убѣжденъ въ томъ, что Леонъ проговорился дома о его планахъ. Онъ постарался успокоить больного.

— Напрасно вы такъ говорите! Кто справедливъ, тотъ и добръ. Я отлично знаю, что вы лично были всегда очень разсудительны, и признаюсь, что въ моей семьѣ есть люди болѣе упрямые, не признающіе новыхъ вѣяній. Въ настоящее время надо желать одного, чтобы всѣ соединились въ одномъ общемъ порывѣ солидарности и загладили былую несправедливость.

Савенъ слушалъ этотъ разговоръ сперва въ недоумѣніи, но потомъ онъ сообразилъ, зачѣмъ сюда явился Маркъ въ сопровожденіи Адріена, — чтобы переговорить съ его сыномъ Леономъ. Сперва онъ счелъ его посѣщеніе за простую формальную вѣжливость.

— А, такъ вы пришли сюда изъ-за этой глупой затѣи! Вы желаете возстановить справедливость! Но я противъ этого, также какъ и ваши благоразумные родственники. Мой сынъ Леонъ, конечно, поступитъ, какъ ему угодно, — это не помѣшаетъ мнѣ остаться при своемъ убѣжденіи. Жиды, жиды, сударь, всегда будутъ жидами!

Адріенъ взглянулъ на него, пораженный его словами. Кто теперь ненавидѣлъ жидовъ? Антисемитская вражда кончилась, и современное поколѣніе даже не понимало, какъ можно упрекать жидовъ въ какихъ-то таинственныхъ преступленіяхъ. Теперь всѣ были равноправными гражданами. Маркъ съ любопытствомъ слѣдилъ за этой сценой, припоминая далекое прошлое; каждое слово, каждое движеніе Савена переносили его за сорокъ лѣтъ назадъ.

Наконецъ вернулся Леонъ, со своимъ сыномъ Робертомъ, которому уже минуло шестнадцать лѣтъ; онъ помогалъ отцу въ работахъ на фермѣ и унаслѣдовалъ отъ него энергичную любовь къ труду. Леонъ очень обрадовался, увидѣвъ Марка, и отнесся къ нему съ привѣтливою почтительностью. Узнавъ причину посѣщенія, онъ сказалъ:

— Господинъ Фроманъ, вы, конечно, не сомнѣваетесь въ томъ, что я искренно желаю сдѣлать все, чтобы угодить вамъ… Вы — нашъ уважаемый и справедливый учитель… Адріенъ вамъ, вѣроятно, объяснилъ, что я вовсе не противъ его проекта, — напротивъ, я буду отстаивать его всѣми силами. Мальбуа только тогда смоетъ лежащее на немъ пятно, когда искупитъ свою вину передъ Симономъ. Но я уже говорилъ о томъ, что рѣшеніе должно быть единогласное; не теряю надежды, что оно такъ и будетъ, если и вы окажете свое содѣйствіе, повліявъ на членовъ муниципальнаго совѣта.

Замѣтивъ ироническую улыбку своего отца, онъ сказалъ ему, улыбаясь:

— Не прикидывайся такимъ упрямцемъ, — вѣдь ты самъ недавно сказалъ мнѣ, что признаешь невинность Симона.

— Да, конечно, признаю. Я тоже ничего не сдѣлалъ дурного — однако, мнѣ не выстроили дома.

Леонъ отвѣтилъ ему довольно рѣзко:

— У тебя есть мой домъ.

Савена больше всего раздражало то обстоятельство, что ему пришлось прибѣгнуть къ гостепріимству сына, который добился благосостоянія личнымъ упорствомъ воли, безъ всякой протекціи тѣхъ клерикаловъ, которыхъ онъ въ то же время презиралъ. Слова сына поэтому задѣли его за живое, и онъ отвѣтилъ съ досадой:

— Стройте ему хоть соборъ, если это вамъ нравится. Я останусь дома, — только и всего.

Несчастный Ахиллъ застоналъ отъ боли въ ногахъ и проговорилъ съ горечью:

— Увы! И мнѣ придется сидѣть дома. Но еслибы я не былъ прикованъ къ креслу, я бы пошелъ съ тобою, мой милый Леонъ; вѣдь я принадлежу къ тому поколѣнію, которое хотя и не исполнило своего долга по отношенію къ Симону, но вполнѣ сознается въ этомъ и готово искупить свою вину.

Маркъ и Адріенъ ушли, увѣренные въ успѣхѣ; послѣднія слова, Ахилла произвели на нихъ очень благопріятное впечатлѣніе. Маркъ вскорѣ разстался со своимъ спутникомъ и направился къ Дувзѣ по новымъ широкимъ улицамъ и мысленно переживалъ все, что ему пришлось видѣть и слышать въ этотъ день; онъ какъ бы вспоминалъ съ самаго начала всю свою долгую жизнь. Сорокъ лѣтъ тому назадъ онъ встрѣтилъ у Бонгаровъ, Долуаровъ, Савеновъ полнѣйшее невѣжество; у крестьянина оно выражалось въ болѣе грубой формѣ, у рабочаго прикрывалось фразами, у мелкаго чиновника — лживыми разсужденіями о своемъ республиканскомъ свободомысліи; но всюду онъ встрѣтилъ узкій эгоизмъ, глупый страхъ и слѣпое упрямство. Затѣмъ народилось новое поколѣніе, которое, благодаря болѣе разумному воспитанію, нѣсколько осмысленнѣе относилось къ жизни, но не имѣло еще силъ дѣйствовать самостоятельно. Затѣмъ дѣти ихъ дѣтей мало-по-малу овладѣли болѣе логическимъ мышленіемъ, освободились отъ невѣжества и суевѣрій и почувствовали въ себѣ мужество начать великую освободительную работу будущаго, на пользу человѣчества, А ихъ дѣти, подрастая, обѣщали дать поколѣніе настоящихъ энергичныхъ и сознательныхъ дѣятелей. Маркъ, очевидно, могъ прозрѣвать будущее, когда говорилъ, что Франція потому не возстала противъ несправедливаго приговора Симона, что находилась еще подъ гнетомъ рабства и невѣжества, что ея лживыя понятія поддерживались недостойными органами печати, которые производили гнусный шантажъ. Онъ также предвидѣлъ тогда вѣрное, единственное средство, чтобы освободить страну отъ этого постыднаго положенія: это средство было образованіе народа, освобожденіе его отъ суевѣрія и ханжества, путемъ созиданія истинныхъ гражданъ, способныхъ на солидарность и на разумную жизнь. Онъ самъ посвятилъ всю свою дѣятельность на пробужденіе въ народѣ доблестныхъ чувствъ, разумныхъ понятій, основанныхъ на точномъ знаніи; онъ видѣлъ теперь, что начальная школа спасла его отечество и научила прежнюю невѣжественную толпу, безсловесное стадо, быть ревнителями истины и справедливости.

Маркъ почувствовалъ удивительное успокоеніе; въ его сердцѣ жили лишь добрыя чувства всепрощенія и терпимости. Онъ много выстрадалъ въ свое время; онъ часто глубоко возмущался людскою злобою и несправедливостью, упорнымъ невѣжествомъ и жестокимъ ослѣпленіемъ. Теперь онъ съ удовольствіемъ вспоминалъ слова Фердинанда Бонгара и Ахилла Савена. Они допустили несправедливость; но они сами признались, что сдѣлали это по незнанію, по слабости, по неувѣренности въ возможность успѣха. Имъ нельзя было поставить въ вину то наслѣдіе, выраженное въ незнаніи и безволіи, которое они получили отъ своихъ родителей. Онъ охотно прощалъ имъ всѣмъ; онъ даже не чувствовалъ злобы противъ тѣхъ, которые еще упорно настаивали на своихъ заблужденіяхъ; онъ только желалъ, чтобы всѣ приняли участіе въ торжественной встрѣчѣ Симона; ему бы хотѣлось, чтобы это событіе соединило все населеніе въ одномъ братскомъ поцѣлуѣ, въ общей радости, въ общемъ примиреніи.