Всемирная история: в 6 томах. Том 4: Мир в XVIII веке - Коллектив авторов

Замкнутый и подозрительный Ага-Мохаммед-шах, оскопленный в детстве по законам междоусобной брани, в отличие от Надира не умел быть милосердным. Неуклонно следуя логике борьбы, он шел к власти, не зная снисхождения к соперникам, и предусмотрительно обрушивал первые удары на ближайших родственников как наиболее вероятных конкурентов.

ОТНОШЕНИЯ С ЕВРОПОЙ

Иран как транзитная территория и партнер, поставлявший на рынки Европы значительный ассортимент товаров, с XVI в. становится объектом коммерческих интересов европейских государств. Объединение страны Сафавидами создало необходимые условия для развития торгового предпринимательства. Средоточием деловой жизни стал расположенный в центре страны Исфахан и его пригород, армянская Джульфа, построенная в начале XVII в. при Аббасе I. Сюда же переместились и торговые пути. Караваны из столицы шли в Османскую империю через шелководческий Гилян в Алеппо и Дамаск, а потом — к левантийскому побережью. Часть ценного груза спускалась к Персидскому заливу, доставлялась на корабли и морем, огибая Африку, попадала в Европу. В этом отношении Аббас I следовал по пути Тимура — массовые переселения, стоившие десятки тысяч жизней подданных, возвращались огромными доходами от торговых операций и транзита, разорение окраин способствовало усилению нового экономического центра — за двадцать с небольшим лет население столицы выросло практически в 10 раз и перевалило за 500 тыс. Именно барыши, получаемые от торговли, давали огромную прибыль казне (деньги на содержание армии, закупку мушкетов и артиллерии) и обеспечивали низкую налоговую ставку (все европейцы, жившие в это время в Иране, сообщают о весьма умеренных налогах, правда, конечная их сумма зависела от потребностей правительственного агента, местного землевладельца или откупщика).

Поиск новых путей на Восток, развитие морских связей привели к тому, что фигура европейца в крупных городах Ирана постепенно становилась привычной. В столице обосновывались дипломатические представители, посланцы католической церкви, но иностранца-европейца знали в первую очередь как коммерсанта и агента торговых компаний. В XVIII столетии, наполненном бурными военными событиями, этот взгляд начинает меняться.

Петрос ди-Саргис Гиланенц, переживший осаду в 1722 г. Исфахана, приводит с своем дневнике любопытный эпизод — разговор, состоявшийся между Аманолла-ханом, сардаром (главнокомандующим) Махмуд-шаха, и неким армянином, который был переводчиком в одной из торговых французских компаний. Аманолла-хан дотошно расспрашивал своего собеседника, «что это за народ русские? Франки они (т. е. европейцы. — Т.К.), или что другое?» Вопрос был правомерен, в это время, летом 1723 г., уже год, как продолжался Персидский поход Петра I, а русская армия и флот стояли под Баку. Его информатор, хотя и затруднился с прямым ответом («они вроде франков»), смысл вопроса понял правильно. Позиции России на Востоке были еще слабы, но успешное завершение войны со шведами и присутствие русского флота на Каспии позволяли, пусть с оговорками, зачислить русских в разряд франков. Сардар завершил разговор самоуверенной воинственной тирадой, на них не скупился и первый каджарский шах во время подготовки в 1797 г. карательного похода против Грузии. Осознание того что европейцы располагали такими возможностями для ведения войны, каких не было на Среднем Востоке, приходило постепенно.

Хотя сефевидский Иран превратился в крупнейшего поставщика шелка на рынки Европы, а караванные пути прочно связали Каспий с Персидским заливом, доступ к морской торговле был возможен только через посредничество европейских компаний. Участие Ирана в «торговых» войнах ограничивалось в XVII в. лишь несколькими эпизодами, связанными с изгнанием португальцев с острова Ормуз в Персидском заливе при помощи кораблей английского флота. Заключив союз с англичанами, Аббас I уступил им и часть своей победы — англичане получили монополию на торговлю шелком и освобождались от уплаты таможенных сборов в Исфахане. Впрочем, о том чтобы самим наладить морское сообщение с Европой, речь не шла, шах ограничился лишь переносом порта с острова на побережье и присвоением ему собственного имени — Бендер-Аббас («Гавань Аббаса»).

В начале XVIII в. Иран полностью лишился контроля над заливом, выступая в случае необходимости в роли просителя перед португальцами или французами.

Надир-шах первым попытался изменить положение дел, действуя сразу в двух направлениях — на Каспии и в Персидском заливе. В 1736 г. в Бушире были заложены верфи и начато строительство флота. Но, опережая события, Надир распорядился о покупке нескольких военных кораблей вместе с командами и начал весьма успешные военные операции в заливе. Правда, продвинуться дальше иранского побережья он не смог, и его экспедиция в Оман оказалась безрезультатной.

Освоение Ираном акватории Каспия было напрямую связано с усилившимся экономическим соперничеством России и Англии. Лавры первопроходца в прокладывании северного торгового пути на Восток сохраняла «Московская», с конца XVII в. «Русская торговая компания». Ее агент, создатель иранского флота капитан Джон Эльтон, как «человек, полезный в своих познаниях», был сначала принят на русскую службу и зачислен в состав Оренбургской экспедиции В.Н. Татищева. Но путешествие по Аральскому морю было прервано из-за политических осложнений, и экспедиция вернулась с полпути. Вскоре Эльтон смог добиться у русских властей разрешения на строительство торговых кораблей для Англии на верфях Казани, а потом предложил иранскому правительству свои услуги в создании флота на Каспии. По слухам, расположение наследного принца Риза-кули-мирзы обошлось ему в порядочный запас хорошего рома и незначительные подарки, которыми была скреплена сделка. Но не этот скромный пишкеги (подношение, взятка) решил исход дела. Предложение Эльтона пришлось как нельзя кстати. Опытный офицер, предприимчивый и толковый администратор, Эльтон оказался чрезвычайно полезным и торговой компании, и английскому правительству, стоявшему за ее спиной. В 1745 г. с верфей Каспия были спущены два фрегата, которые начали каботажное плаванье вдоль западного побережья. На подходе стояло еще несколько военных кораблей.

Россия, которая по Рештскому договору 1735 г. отвела свои войска из прикаспийских провинций, была обеспокоена ростом иранского влияния на Каспии, рассматривала создание флота как военный вызов, особенно если учесть, что к строительству верфи приступили в 1742–1743 гг. в период обострения русско-иранских отношений. Заняться разрешением этого вопроса было поручено астраханскому губернатору; осенью 1751 г. в обстановке сугубой секретности он снарядил в Гилян диверсантов. Группа моряков Каспийского флота, как указывалось в рапорте о проведении этой операции, была переодета «в приличное платье под видом разбойников», получила в свое распоряжение два военных корабля с полным боевым оснащением и большое количество оружия. Но тщательная подготовка и этот военизированный маскарад оказались лишними — городок при верфи опустел, и его никто не охранял. Джон Эльтон был убит весной 1751 г. в начавшейся после смерти своего покровителя междоусобной схватке, а отстроенное им адмиралтейство разорил один из мазендаранских ханов, изрубивший во время погрома все шлюпки. На рейде Лангеруда оставались два готовых к спуску на воду военных корабля, построенных после смерти покорителя Дели. Один из русских мичманов обошел оба корабля и, прикинув необходимое количество дров и «зажигательных вещей», сжег их «без остатку».

Борьба России и Англии за обеспечение своих интересов на Каспии, общий контур которой лишь обозначился в это время, стала прологом к англо-русскому соперничеству на Среднем Востоке (так называемой Большой игре) и предвосхитила не только многие сюжеты истории их взаимоотношений в XIX в., но и оказала влияние на характер экономических и социально-политических процессов в Иране.

ТРИ МИРА ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

Для Юго-Восточной Азии XVIII век представляет водораздел между традиционной историей и новой эпохой, начавшейся для региона в первой половине XIX столетия. Это последний период раннеколониальной эпохи (XVI–XVIII вв.) в истории региона, эпохи, которая хотя и внесла огромные перемены в жизнь местного общества, тем не менее еще не разрушила его, а лишь в различной степени деформировала. Вместе с тем, будучи наследником и продолжателем процессов и тенденций предшествующей эпохи, XVIII век, особенно его вторая половина, обнаруживает изменения как в традиционной структуре местного общества, так и в характере внешнего, колониального воздействия.

До середины XX в. Юго-Восточная Азия не воспринималась как отдельный регион, а потому практически не исследовалась как целое. Изучалась история ее частей, входивших в те или иные колониальные владения (нидерландские, английские, французские, американские). В XVI–XVIII вв. литература была представлена в основном сообщениями путешественников, записками миссионеров, случайными переводами отрывков из местных хроник и т. п. В XIX в. стали появляться первые общие истории стран региона и работы по отдельным сюжетам, главным образом колониальным. В первой половине XX в. в зарубежной историографии, а во второй половине в отечественной появились общие истории Нидерландской Ост-Индии (Индонезии), Малайи, Вьетнама, Камбоджи, Бирмы и Сиама (Таиланда). Это были работы преимущественно по политической истории, хотя для отечественных авторов с самого начала характерен интерес и к истории социально-экономической (Бирма, Таиланд, Малайя). В конце 20-30-х годов XX в. в голландской и английской историографии возникает интерес к социологическим и культурологическим аспектам истории региона (в основном доколониальной и колониальной эпох), эта тенденция получает развитие во второй половине XX — начале XXI в. В последней четверти XX в. стали появляться работы, посвященные XVIII веку в истории отдельных стран или областей Юго-Восточной Азии — Филиппин, Малайи, Индонезии, Бирмы, Таиланда, Вьетнама. В последние годы делаются попытки обобщения истории региона при комплексном и междисциплинарном подходах и выделения XVIII в. в отдельный этап.