Всемирная история: в 6 томах. Том 4: Мир в XVIII веке - Коллектив авторов

Высшие шиитские авторитеты, заметно усилившие свои позиции при Султан Хусейне, не приняли эту программу, но только мулла-баши (главный мулла) осмелился противоречить Надиру, публично осудив отказ от шиизма. Индивидуальный бунт был по приказу нового шаха пресечен удавкой, и улемам оставалось лишь уповать на то, что османы никогда не согласятся на введение такого новшества — учение джафаритов было известно в суннитской среде как еретическое. Так и получилось. Неоднократные обращения шаха к турецкому султану всякий раз заканчивались отказом. Надир прекрасно понимал, что одобрение шиитскими богословами унии имело вынужденный характер. Вскоре после курултая началась ревизия вакфов (имущества, переданного на религиозные и благотворительные цели), в результате которой большая его часть была передана в казну для покрытия расходов на содержание войска. При этом шах демонстративно благоволил армянам — во время посещения Эчмиадзина он внимательно расспрашивал католикоса о «святых ликах», сидя, наблюдал за вечерней службой и напоследок одарил монастырь милостыней.

Неудача реформы подвигла Надир-шаха на продолжение религиозных экспериментов. Коран, Ветхий завет, Деяния апостолов и четыре Евангелия следовало, по приказу шаха, в течение года перевести на персидский язык, чтобы потом он смог выбрать лучшее из них либо составить новое учение. Лично равнодушный к религии, он вкладывал в этот поиск практический смысл. Создание некой универсальной веры, которая могла бы сплотить его империю и создать дополнительные условия для ее расширения, оказалось проектом заманчивым, но неосуществимым и воспринималось шиитским населением как одна из шахских прихотей.

Безусловно, многое зависело от конкретных обстоятельств, в том числе от позиции вождей воинственных племен, на поддержку которых мог рассчитывать лидер. Надир, имевший репутацию непобедимого полководца, сумел привлечь на свою сторону, помимо афшаров и хорасанских курдов, также афганцев и узбеков. Центром его империи стал Хорасан, где традиционно были сильны позиции суннитов, а в его восьмидесятитысячном разноплеменном войске, богатевшем грабежами, были не столь важны религиозные различия.

Именно в это время набирает силу самозванчество. Движения «черни», выдвигавшей из своей среды «братьев» и «сыновей» Султан Хусейна, не затихали в течение двадцати лет, с 20-х по 40-е годы XVIII в., которые пришлись на период афганского владычества и правление Надира. Причины этого явления изучены недостаточно. Безусловно, насилия афганцев и жестокая карательная политика Надира мало отличались друг от друга, а тот факт, что значительная часть афганских соединений влилась со временем в его войско, только подчеркивал сходство между ними. На этом фоне правление Сефевидов, которых еще недавно интеллектуалы упрекали в торгашеском расчете и низменном практицизме, стало казаться временем благоденствия. Хотя новоявленные «принцы» не призывали народ вернуться к прежней вере, самый факт их выступления от имени шиитской династии, отвергая законность новой власти, отвергал и все ее шаги. Реформа Надира, повергшая, по замечанию современника, «весь народ в великую печаль и несносные суеты», не вызвала тем не менее ожидаемого возмущения. Это заставляет предположить, что терроризированное им население обратилось к спасительной формуле такыйи — благоразумного умолчания, сокрытия веры, которая освобождала шиита от открытого противодействия. Достаточно было лишь мысленно отречься от вынужденных слов и действий и проклясть своего гонителя.

Прошиитские настроения в обществе лишь затихли, но не были сломлены. Возвращение к вере Сефевидов произошло так же быстро, как и распад созданной Надиром империи. Уже Адил-шах Афшар (1747–1748), чтобы удержаться на престоле, задабривал шиитских улемов подношениями, стремясь сгладить тяжкое впечатление от реквизиций Надира. Керим-хан, пришедший к власти при помощи афганцев и курдов, начал планомерное уничтожение суннитской части своего войска, как только необходимость в ее поддержке миновала.

Керим-хан Зенд не имел амбиций и военного таланта Надира. Получив власть в тяжкой борьбе, он оставался в лоне шиитского правоверия и в 1753 г. утвердился на троне в качестве векиля (представителя, уполномоченного) Сефевида, известного как Исмаил III. Эта нехитрая уловка уже была пущена в ход предшественниками Керим-хана. Исмаил, один из последних отпрысков дома Сефевидов, как боевой трофей переходивший от одного соискателя шахского престола к другому, поставил своеобразный рекорд: в течение трех лет он трижды провозглашался шахом — сначала предводителем объединения бахтиарских племен Абу-л-Фатх-ханом, который как регент намеревался править от его имени, но не прошло и года, как был разбит. Новым хозяином Исфахана стал также бахтиар Али Мардан-хан, взявшийся «опекать» Исмаила и формально подтвердивший его права. Вскоре и он потерпел поражение от своего бывшего союзника Керим-хана. Захваченный зендом в плен шах был помещен в одну из удаленных от новой столицы — Шираза — крепостей, где содержался с достаточным комфортом, скрашивая уединение занятиями каллиграфией. Это безбедное существование было прервано необходимостью сопровождать Керим-хана в походе против каджаров. Поход окончился неудачей, и векиль, лишившийся значительной части войска, лишился на время и своего подопечного, который был пленен каджарами. Всю жизнь остававшийся заложником враждующих сторон, Исмаил умер в 1773 г. в столице своих предков, Исфахане.

В апреле 1796 г. Муганская степь вновь стала ареной торжественной церемонии, в этот раз подтвердившей политический триумф каджаров и признавшей права Ага-Мохаммед-хана на иранский трон. Новый шах препоясался мечом, освященным на могиле шейха Сафи ад-Дина, основателя рода Сефевидов, продемонстрировав таким образом верность принципам и делу шиизма, отказался от джиге впервые со времен Сасанидов, приняв их инсигнию — корону.

В первой трети XIX в. по приказу Фатх Али-шаха неподалеку от Тегерана на склонах невысоких лишенных растительности холмов были высечены барельефы с воспроизведением сюжетов, типичных для изобразительного искусства сасанидов. Подражательный характер их очевиден, за основу взяты характерные для сасанидской эпохи сцены царской охоты (Фатх-Али-шах, подобно Варахрану II, поражает льва) и интронизации (заказчик в окружении каджарских принцев, на голове каждого из которых красовалась корона как знак принадлежности к шахской семье). Если при первых каджарских шахах обращение к доисламской имперской традиции ограничивалось наивной визуальной апелляцией и символическими жестами, то уже с середины XIX в. оно стало оказывать влияние на глубинные процессы, происходившие в идеологической сфере.

Ага-Мохаммед-шах был в XVIII в. единственным правителем, который, получив власть, озаботился ее сохранением и сформулировал принципы престолонаследия, обеспечив права своего рода. Пришедшие на территорию Ирана в XIII в. каджары подобно другим племенам несколько раз переселялись, пока не утвердились тремя компактными группами на севере Ирана. Наиболее жизнеспособным оказалось горганское объединение, занявшее земли на юго-востоке Каспия по течению р. Горган. Река и стала природной демаркацией, разделившей местных каджаров на два соперничавших лагеря: низинных или нижних — кованлу и верхних — довалу, занимавших высокое правобережье. С 20-х годов XVIII в. каджары, постоянно враждовавшие друг с другом, оспаривали власть у Надира, потом у зендов, но всякий раз проигрывали своим противникам. Опыт борьбы с зендами, растратившими силы в клановых распрях, показал, что успех принадлежит тому, кто более сплочен. Этот принцип лег в основу устного завещания Ага-Мохаммед-шаха, согласно которому трон занимал представитель рода низинных каджаров с тем условием, что он будет рожден от знатной каджарки довалу. Следование этому завету определило характер передачи власти каджарами на протяжении всех 130 лет, которые она правила Ираном. Правда, смена правителя в XIX в. каждый раз осложнялась заговорами и мятежами, и законный наследник более уповал на поддержку европейских дипломатических миссий, нежели на собственные силы или предписания закона.

Иранская традиция не очень жалует первого каджарского шаха. Настоящим ее любимцем является Керим-хан, обеспечивший два десятилетия относительного спокойствия. При нем население, разбежавшееся в годы беспрестанных войн, стало возвращаться на насиженные места, был отстроен и расцвел Шираз. Ко двору повелителя начали стекаться поэты, которым покровительствовал неграмотный шах, и «сладкое перо» панегириста вновь обрело утраченную было силу. В Надире, который практически жил в военных лагерях, «кочуя» со своим войском от Дели до Кавказа, ценятся доблесть и талант полководца. Его репутация как вождя антиафганских сил, сумевшего дать решительный отпор и военным претензиям османов, почти безупречна.