Дневник. Том I. 1825–1855 гг. - Александр Васильевич Никитенко

Конца нет толкам о Клейнмихеле. Бедный! Чем он виноват? Его безжалостно опаивали почестями и властью. Голова его не могла этого вынести: мудрено ли, что он, наконец, совсем опьянел и потерял голову.

18 октября 1855 года

Был у министра, который возвратился из Дерпта, где был всем доволен. Секретный разговор об одном из наших профессоров, который будто бы проповедует либерализм с кафедры: об этом кто-то донес министру. Спрашивал моего мнения. Чтобы не дать искре разгореться, я взялся переговорить с ректором. Тут, конечно, нет намерения, а или неосторожность, или ложное истолкование слов. Как бы то ни было — это очень неприятное дело, и достойный человек может пострадать, а мы и так не богаты подобными людьми.

Вечером был у князя Вяземского. Продолжительный и искренний разговор. Я сильно нападал на бюрократию и канцеляризм. Один человек у нас добивается директорства и по простоте А. С. Норова может этого добиться. Тогда великая беда будет угрожать министерству: это грубый и злой невежда. Надо по мере сил этому воспрепятствовать.

Получил высочайшее повеление о назначении меня членом комитета под председательством графа Д. Н. Блудова для рассмотра посмертных сочинений Жуковского, которые хотят теперь издать. Другие члены: Плетнев, князь Вяземский, Корф (Модест Андреевич) и Тютчев.

19 октября 1855 года

Был у графа Блудова. Он очень приветлив. Говорил о Жуковском с большим уважением, так же как и о всей литературе карамзинского периода. Меня порадовала его живость и теплота отношения ко всему, что касается ума, знания и поэзии.

26 октября 1855 года

Докладывал министру о «Журнале». Он утвердил объявление на 1856 год. Просил меня переделать отношение великому князю. Переделывать тут нечего: его надо вновь написать.

Авраам Сергеевич еще просил рекомендовать ему кого-нибудь в попечители. Людей способных теперь трудно найти, ибо до сих пор их не хотели. Я предложил Н. П. Ребиндера, если тот согласится. Министр ухватился с жаром за него и уполномочил меня открыть с ним переговоры.

27 октября 1855 года

Заехал поутру к Ребиндеру. Если его не станут настоятельно посылать в Кяхту, он примет попечительство в Харькове или Киеве.

Был у князя Вяземского. Экзаменовал в университете девиц. Присутствовал в заседании Академии, был у графа Блудова, где состоялось сегодня собрание комитета по рассмотру сочинений Жуковского. Собрались: Корф, Плетнев, Тютчев. Граф Блудов очень любезен. Толковали, как приняться за рассмотрение сочинений Жуковского. Положено разделить их на части, которые каждый член по прочтении доставит другому.

Говорил с графом о цензуре и, разумеется, не щадил ее

— У нынешних цензоров, — сказал я, — врожденная неприязнь ко всем книгам, кроме одной, которую они чтут высоко.

— Какая же это книга? — спросил граф.

— Книга приходо-расходная, — отвечал я, — где они расписываются в получении жалованья.

16 ноября 1855 года

Около двух недель уже я пригвожден к моему письменному столу. Авраам Сергеевич поручил мне составить отчет государю о своем осмотре университетов Московского, Казанского и Дерптского, гимназий и т. д. Ему написал было отчет Кисловский, но министр нашел его никуда не годным и даже мне не показал.

Беда! Я захлебываюсь, тону в делах. Крепко тяжело приходится, а тут еще и головная боль по временам. Да и как не болеть голове, когда случается в сутки спать не больше трех часов.

17 ноября 1855 года

Ну, слава Богу! Кончена египетская работа. Сегодня прочли с министром последние листы отчета.

19 ноября 1855 года

Вечер у графини Ростопчиной. Она читала свою новую драму. Довольно-таки скучна. Тут было несколько княгинь, графинь, князь Вяземский, Тютчев, Плетнев, князь Одоевский. Я возвратился домой в два часа ночи.

Графиня очень аристократничала, нападала на низшие сословия, восхваляла высшее дворянство. Тютчев ей очень умно возражал. Мне, плебею, ничего не оставалось, как молчать, — и я молчал. Да и что стал бы я говорить болтунье, которая только самое себя слушает?

Нет высшего счастья, как споспешествовать счастью других.

24 ноября 1855 года

Вчера министр имел личный доклад у государя. Его величество превосходно принял писанный мною отчет обозрений министра. Государь вообще был благосклонен и на все представления министра отвечал согласием.

Вечером от Авраама Сергеевича я поехал к Тургеневу. Там застал много литераторов: Майкова, Дружинина, Писемского, Гончарова, приехавшего из Севастополя Толстого и т. д.

Кстати о Майкове. На днях он читал у меня свое новое стихотворение «Сны». Оно написано уже в другом духе, чем последние его пьесы. Я советую Майкову не вдаваться ни в какие суетные учения или партии, а быть просто художником, к чему у него истинное призвание. У него большой талант, тем больше должен он бережно с ним обращаться.

Здешние литераторы написали поздравительный адрес Щепкину, юбилей которого празднуется в Москве в субботу на этой неделе. Я также подписал адрес. Щепкин почтенный, достойный человек. В нем — ум, талант, честность, и при этом он сам себя создал. Он стоит почести, которую ему хотят оказать.

Мне удалось, наконец, провести Гончарова в цензора. К первому января сменяют трех цензоров, наиболее нелепых. Гончаров заменит одного из них, конечно с тем, чтобы не быть похожим на него. Он умен, с большим тактом, будет честным и хорошим цензором. А с другой стороны, это и его спасет от канцеляризма, в котором он погибает.

30 ноября 1855 года

Граф Блудов назначен президентом Академии наук. Сегодня все члены Академии были представлены ему министром.

Мне кажется, это хорошее назначение. Министр при последнем своем докладе государю представил Блудова. Ему хотелось Меншикова — я отсоветовал. К Блудову и государь расположен. А главное — он человек просвещенный, любящий науку и литературу. Правда, он сделал одно нехорошее дело: отнял было у нас пенсионы. Но как это случилось, мне непонятно теперь, когда я его ближе узнал. Подобная мера вовсе не в его духе.

3 декабря 1855 года

Граф Блудов в первый раз председательствовал в общем собрании Академии. Он как будто уже лет десять председательствует — так хорошо знает он дела академические и так верно о них судит. Ни одного вопроса, ни одной бумаги не оставил он без внимания и без своих весьма дельных замечаний или объяснений с теми, кого они касались.

Говорит он много, но содержательно. В нем еще много жизни, а ему уже семьдесят четыре года. Мы кончили заседание в 3 часа, начав его в 12.

Ходит в рукописи по рукам замечательный приказ великого князя Константина Николаевича, отданный им по своему ведомству. Приказ говорит о том, чтобы начальство в