Дневник. Том I. 1825–1855 гг. - Александр Васильевич Никитенко

20 января 1855 года

Был у попечителя, у ректора, а вечером у министра.

23 января 1855 года

Нездоровится до того, что вечером не мог выйти к тем, которые пришли навестить меня после приезда. А днем я насилу дотащился до залы, чтобы принять нескольких казанских профессоров и Кавелина, который пришел, как он говорил, затем, чтобы поблагодарить меня за многое в юбилее, полагая, что это мой подвиг. Право, право, господа, лучше бы поменьше об этом говорить! Да и что смог бы я, если б не пожелал того же и министр?

25 января 1855 года

Вчера были у меня с визитами ректор Московского университета и Шевырев, приехавшие депутатами благодарить государя. К удовольствию моему, навестил меня также Милютин. Позже приехал Лебедев, от имени Ростовцева пригласил меня на обед, который военная академия дает московским депутатам. Вряд ли я буду в состоянии поехать.

26 января 1855 года

Был на лекции в университете, хотел сделать визиты приезжим из Москвы и не мог. Вот и настоящая болезнь.

17 февраля 1855 года

До сих пор все еще не могу разделаться с болезнью.

18 февраля 1855 года

Часу в 3-м пополудни входит ко мне в кабинет Звегинцев, муж сестры моей жены, служащий казначеем при наследнике. Лицо у него, как говорится, было перевернутое, и глаза красные.

— Знаете ли вы, что случилось? — спросил он.

Я не знал, но мысль моя почему-то обратилась ко двору:

я подумал, что умерла императрица, которая давно больна, а в последнее время даже была опасно больна. Но мой посетитель вдруг сказал:

— Государь скончался!

Эта весть прежде всего поразила меня неожиданностью. Я всегда думал, да и не я один, что император Николай переживет и нас, и детей наших, и чуть не внуков. Но вот его убила эта несчастная война. Начиная ее, он не предвидел, что она превратится в такое бремя, которого не вынесут ни нравственные, ни физические силы его. В настоящих обстоятельствах смерть его является особенно важным событием, которое может повести к неожиданным результатам. Для России, очевидно, наступает новая эпоха. Император умер, да здравствует император! Длинная и, надо-таки сознаться, безотрадная страница в истории русского царства дописана до конца. Новая страница перевертывается в ней рукою времени: какие события занесет в нее новая царственная рука, какие надежды осуществит она?..

23 февраля 1855 года

В болезни несколько раз навещал меня министр. Несмотря на то, что я ему, как он говорит, очень нужен, он советует мне не спешить ни работой, ни выездами. Да я еще и не чувствую себя способным к деятельности.

Меня многие навещали и навещают. Разумеется, теперь все умы и языки двигаются около одного — около смерти Николая. Пропасть слышишь толков о прошедшем и еще больше о будущем: одни нелепее других.

24 февраля 1855 года

Болезнь моя может повредить моим отношениям с министром. Впрочем, я давно уже не питаю никакой уверенности в том, что моя деятельность нужна и полезна обществу.

27 февраля 1855 года

Медленно восстанавливаются мои силы.

Сегодня церемония похорон: тело переносится в Петропавловский собор. На улице тишина, почти никого не видно. Все столпились теперь около тех мест, где будет следовать процессия. Вот начался похоронный благовест в церквах: теперь половина двенадцатого часа.

Какой урок человеческому высокомерию!

28 февраля 1855 года

Без решительной готовности мужественно встретить всякую случайность судьбы и жизни нет зависимости действий: человек вечно будет колебаться, как ладья среди зыби волн морских.

При разрешении и изложении вопросов государственных надо заботиться о двух вещах: во-первых, открывать в глубине задачи ее необходимое основание; во-вторых, обнимать задачу со всех сторон, всегда имея в виду то, чем могут поколебать ее или возразить против нее. Таким образом дело получает твердую опору и заранее готово выдержать натиск разных случайностей.

3 марта 1855 года

Сегодня в первый раз выехал к министру поутру, в десять часов. Он очень обрадовался, сказал, что меня ожидает много дела и что ему о многом надо со мною говорить. Сегодня он назначен дежурным у гроба покойного императора, следовательно, целый день проведет в хлопотах и вне дома. Просил меня завтра обедать или к семи часам после обеда. Я застал у него Раевского и Берте.

По временам, особенно вот в эти дни после болезни, у меня накопляется пропасть всякого сора в душе. Уныние, всякого рода колебания, недоверие к себе, к людям и ко всему, чувство крайнего недовольства собою по поводу разных ошибок и недоразумений, а иногда и без всякого повода; опасения разного рода — целое болото с грязью и насекомыми, — словом, нелепо и гадко! Физические ли тому причины или чисто нравственные?

4 марта 1855 года.

Похороны государя. Вечером был у министра. Получил от него для просмотра отчет с просьбой написать к нему заключение.

13 марта 1855 года

Занимался проектом инструкции цензорам. Надо, чтобы эта продолжительная болезнь моя послужила в пользу экономии моего духа. Должно обращать все к своему усовершенствованию, и чем серьезнее случайность, с которою мы встречаемся, тем решительнее должны быть ее последствия.

Я не ошибся в моих предположениях насчет моих отношений с министром. Есть что-то, что погнуло этого вечно колеблющегося и колеблемого человека в сторону, противную мне. Конечно, еще мало, но уже ощутительно для меня. Видно, канцелярия одолевает разум. Придется иметь объяснение.

16 марта 1855 года

Человек в болезни делается ужасным подлецом. Иногда он готов мужественно бороться с природою, иногда пресмыкается перед нею, готовый вымаливать у нее минуту облегчения. Большею частью он чувствует себя приниженным перед этим страшным могуществом, которое обращается с ним, как со всякой земной грязью, без малейшего уважения к его духовным и нравственным преимуществам.

Господствующий порок людей нашего времени: казаться, а не быть. Все и во всем ложь: ложь в сапоге, который жмет ногу, вместо того чтобы служить ей обувью; ложь в шляпе, которая не защищает головы от холода; ложь в кургузом, нелепом фраке, который покрывает зад и оставляет открытым перед; ложь в приветной улыбке, в уме, который обманывает и обманывается; в языке, который употребляется, по выражению Талейрана, для того, чтобы скрывать свои мысли; ложь в образовании наружном, поверхностном, без глубины, без силы, без истины, — ложь, ложь и ложь, бесконечная цепь лжей.

И всего удивительнее в этом порядке вещей то, что он есть ложь и в