Дневник. Том I. 1825–1855 гг. - Александр Васильевич Никитенко

честности, обеспечивающих прочность взаимных отношений и договоров. У нас мало нравственности, потому что мы не истребили в себе многих пороков, искажающих нашу народность, и не развили многих добродетелей, ей присущих.

Вот о чем надо подумать и позаботиться нашим мыслителям, народным вождям и наставникам, а не о политических теориях и не о возбуждении духа партий. Гоните прежде всего ложь и фальшь. Нравы прежде всего, нравы и дух законности.

22 апреля 1855 года

Сегодня кончилось дело по журналу с Сербиновичем. На моем попечении будет вся учено-литературная часть журнала, то есть весь журнал, кроме официального отдела. У Сербиновича остается также хозяйственная часть и цензурное просматривание статей.

29 апреля 1855 года.

Все время мое расхищено служебными занятиями и заботами. Меня со всех сторон блокируют, как крепость. Только и знай, что отстреливайся то пером, то делом. А что в этом? Только удовлетворение закону perpetuum mobile…

На днях был приглашен на обед, который военно-учебные власти давали министру по случаю исходатайствования пенсиона на службе преподающим. Обед давали под председательством Ростовцева. Роскошь неописанная. Ели и пили, как рабелевский Гаргантюа, кроме меня, который ел мало, а пил только воду. Ростовцев был, по обыкновению, исполнен шутливости. Министр спрашивал, отчего я не весел и скоро ли кончу мой проект о цензуре. Я тотчас после обеда уехал домой. В этих собраниях занят только желудок, а голова — настолько, насколько ей дает дела шампанское. Пошло и скучно; скучно потому, что пошло.

8 мая 1855 года

Вот я сижу в маленькой каморке в Павловске, на так называемой даче, на углу 1-й Матросской слободки и Пикова переулка. Собственно говоря, это уездный городок. Кругом живут Земляники, Тяпкины-Ляпкины и т. д.

Министр приезжал в Павловск осматривать и устраивать купленную им дачу. Я провел с ним два часа. Опять перемена. То он ужасно спешил с цензурным проектом, а теперь желает, чтобы он двигался потише. Человек этот переменчив и шаток если не в видах своих, то в способах их осуществления. Ум его легко колеблется и не имеет твердой точки опоры.

15 мая 1855 года

До вчерашнего дня май был истинно в майской красе: тепло, светло, иногда дождь, но теплый. На днях была такая гроза, какой я не помню здесь, в Петербурге: она сделала бы честь Малороссии. Она началась в одиннадцать ночью и продолжалась до половины первого. Но со вчерашнего дня такой холод, что недостает только снегу для настоящей зимы. Так и должно быть. Первая половина мая была что-то неестественное, несправедливое: природа теперь поправляет свою ошибку.

17 мая 1855 года

Почти все время провожу в городе. Иногда приезжаю на дачу вечером, а на другое утро в 8 часов опять уезжаю. Какие страшные холода. Вчера, то есть в Духов день, шел снег. Сегодня дождь пополам со снегом. Мы сидим в комнатах и топим печи. Чтобы выходить гулять, нужны шубы.

Я работаю над окончанием цензурного проекта. Выходит целая книга. Что-то скажет мой Авраам Сергеевич?

В четверг, приехав с дачи, я нашел у себя записку, в которой извещали меня о смерти Всеволода Андреевича Коссиковского, моего многолетнего доброго приятеля. Он умер мгновенно от какого-то удара. Медики придумали ему прекрасное техническое название, от которого смерть получает характер почтенного ученого события. Коссиковский оставил у меня запечатанное духовное завещание, которое назначил открыть в присутствии его родственников через неделю после его смерти.

23 мая 1855 года

Кончил проект наставлений цензорам. Вышло 26 листов моего чернового письма. Сегодня окончательно пересмотрел поутру, а вечером прочитал министру. Обычные восторги и объятия.

Я и сам сознаю важность настоящего моего труда. Министерство уже не раз принималось за исполнение его, но ничего не выходило. Теперь вышел настоящий цензурный устав, столь определенный, как только могут быть законы этого рода. Произвол цензоров обуздан, литературе дан простор и указаны меры против злоупотреблений. Это решение трудной задачи. Я читал проект Марку Любощинскому, мнение которого для меня очень важно, ибо он обер-прокурор сената, один из наших лучших юристов и человек не только теоретически, но и практически умный. Он его более чем одобрил.

Мы с министром решили, что это будет внесено в главное управление цензуры, а оттуда представлено государю при кратком извлечении. Хорошо, если бы этим и обошлось. Проект, впрочем, еще будет прочитан Ростовцеву.

В заключение я просил, и в весьма сильных выражениях, чтобы не делали никаких изменений без меня. Авраам Сергеевич торжественно обещался.

2 июня 1855 года

Вот что со мной случилось. Духовное завещание Коссиковского вскрыто в присутствии брата его Валентина, вдовы другого брата и опекуна ее детей. В пакете оказались две бумаги: одна завещание, а другая — письмо брату. Последнее я вручил ему не читая. Имущество покойного оценено в 160 тыс. руб. сер. Из них он 50 тыс. завещал детям своего прежде умершего брата, а 110 тыс. Валентину, с тем чтобы он отчислил из них 30 тыс. для его побочной дочери и сделал еще некоторые выдачи, в том числе, в память нашей дружбы, мне, как сказано в письме брату, три тысячи рублей для издания моих сочинений. Мне, как говорится, не имеющему копейки за душой, это было великим благом, и я от души поблагодарил моего доброго приятеля.

Но судьба посмеялась надо мною: я всего в течение нескольких часов видел себя обладателем трех тысяч. Читая завещание, мы сначала не заметили, что в нем соблюдены все формы, кроме одной: завещание не подписано завещателем. В тот же день позднее, я узнал этот печальный промах покойного, сделанный им как-нибудь в рассеянности, хотя он вообще отличался осмотрительностью и большою аккуратностью. Я поехал к Марку, который объявил мне, что завещание не имеет никакой силы. Значит, все разлетелось прахом. Как душеприказчик я, однако, должен был соблюсти законную форму и представил акт в гражданскую палату, где его и объявили недействительным. Тем все и кончилось. Теперь имущество должно идти в раздел по закону, и Валентин получит только свою законную часть, а дочь покойного — ничего. Да, это горькая насмешка судьбы.

17 июня 1855 года

Академические заседания вызывают меня в город по два раза в неделю. Журнал министерства тоже требует моего присутствия там. Это для меня значительная издержка времени и денег.

19 июня 1855 года

Занимался делами с Авраамом Сергеевичем от 12-ти пополудни до 3-х. Он готовит личный доклад государю. Много обсуждали важных предметов, да не знаю, будут ли от этого плоды. Наши дела идут