Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена - Микаэл Геворгович Абазян

беспокоил образ отца, и он, дабы не отойти от него слишком далеко, вернул течение дискуссии в предназначенное ему русло.

— Так что же отец? Может он видит себя в сыне и гордится своим продолжением? Или может он видит в сыне себя таким, каким он не смог стать или не мог стать — неважно было это по причине несовершенства технической базы или же из-за каких-то там личных моментов.

— Но если так, то каким тогда должен быть Дарий? — высказал свои сомнения Артур, чем снова заставил Филиппа думать о том, как бы не оставить сегодня образ отца не до конца сформировавшимся. — Должен ли он быть не очень удачным, но обладающим чутьем на рискованные перспективы? Или же он тоже успешен и прагматичен, но конфликты с братом — в силу того, что нам эта версия пришлась по душе — уходят корнями в раннее детство? А может там и нет никаких конфликтов и мы имеем дело с самой стандартной традиционной восточной семьей, которой не к лицу даже думать о возможности каких-либо внутрисемейных конфликтов?

— Ну, тогда мы точно и однозначно будем иметь дело с семьей, с головы до ног погрязшей в конфликтах. Эту версию я тоже хотел бы попридержать на пару десятков лет, — постарался объяснить свою точку зрения Филипп.

— Ну ладно, — согласился с потерей одной из версий направления анализа своего персонажа Артур, но тут же подкинул новую: — А он живет вместе с отцом и братом в одном доме?

Не только Филипп почувствовал, что в этом вопросе кроется какой-то очень важный аспект, которым нельзя пренебречь. Взгляды его подопечных молча подтверждали его чувство, и он невольно решил повременить со своей темой.

— Вот, забросал нас гранатами вопросов, — улыбнувшись сказал он. — Ты сам-то хоть их запомнил?

— Конечно: так ли удачен Дарий; пусть он и обладает чутьем на опасные ситуации, лежат ли причины конфликта между в целом успешными братьями в их детстве; может никаких конфликтов нет вообще — хотя эта версия не выжила; — и вопрос о совместном проживании братьев с отцом. Правда, у меня уже успел возникнуть еще один вопрос, но я понимаю, что это будет уже чересчур.

— М-да, заинтриговал, — признался Филипп. — Говори, что за вопрос?

— Что будем делать с матерью?

Артур получил свою порцию похвалы, а отвечать взялась Я'эль.

— Матери в самой притче нет и в помине. Там, где идет намек на бога, тексты предлагают лишь вариант отца, который стоял и ждал его — это важно. Он стоял и ждал. Никто не говорит, сколько именно времени он ждал его и сколько часов в день уделял он этому занятию. Он просто стоял и ждал, выпав из жизни своего дома. Я понимаю, что это все лишь приемы, призванные создать образ бога, но вот в еврейской версии отец ведет себя естественнее. Он продолжает жить своей жизнью, а встреча с сыном происходит следующим образом. Сын провел очень долгое время вне родной страны, настолько долгое, что он даже забыл родной язык. Кстати, это я тоже считаю важным. Вернувшись домой он попробовал объяснить слугам кем он является, но не смог, и не только потому, что язык забыл, а, может быть, просто потому, что все слуги уже давно сменились и никто не знал его в лицо. Теперь понимаете, как долго его не было дома! Это не просто уйти, разбазарить имущество и вернуться, пока отец не потерял охоту ждать тебя, глядя вдаль. Поняв, что он теряет последний в своей жизни шанс, сын кричит во все горло, и отец узнает его голос.

Никто в целом мире не смог бы объяснить, почему именно в этот момент Филипп увидел перед глазами сцену гибели Лейфи, рассказанную Я'эль несколько дней тому назад. Он попробовал отделаться от наваждения и вернуться к интересной дискуссии, но голос Я'эль продолжал воссоздавать в памяти созданные ею сцены из жизни доисторической Европы. На подсознательном уровне же Филипп пытался найти хотя бы одну точку соприкосновения этих двух рассказов. «Я не зря сейчас все это вспомнил, не зря именно она сейчас ведет беседу…»

— Вот поэтому и звучит в синагогах шофар на праздник Рош Хашана. Звук последней надежды, открывающей новую жизнь.

Я'эль, казалось бы, завершила свой монолог. Однако под занавес она, к нескрываемому общему удивлению, предложила целых три варианта ответа на вопросы и Артура, и Филиппа.

— Я не претендую на то, что какая-либо из моих версий покажется сколь-нибудь убедительной, но все же берусь их озвучить, а не то придется мне их в себе носить до конца, — отшутилась она. — Первая: возвращение в дом может состояться лишь на физическом уровне, после чего потребуется длительное время на возвращение моральное и культурное, настолько длительное, что отец может просто не дождаться его полного завершения. Вторая: если мы говорим об общем доме, то лично я вижу его просто огромным. Территории, слуги, сыновья, активно занятые в хозяйстве, отец, которому некогда стоять и беззаботно смотреть вдаль, ожидая блудного сына, чему он предпочитает продолжать работу по содержанию дома. Важным также считаю момент утраты языка. И, наконец, третья версия: вместо отца у нас будет мать. У меня все.

Несколько секунд тишины — и, словно пчелы вокруг своих ульев, зажужжали, обсуждая услышанное, две группы впечатлившихся слушателей, пожелавших немедленно высказаться сидящим рядом коллегам. Интересно, что даже Марк Эго захотел подключиться к одной из этих групп. Филипп одобрительно кивал Я'эль, сама же она была словно лишена эмоций. Подождав еще немного, пока жужжание его пчел не затихло полностью, он поинтересовался их мнением по поводу сказанного. Пчелы превратились в коров, и сначала слева, а потом и справа начало доноситься мычание.

— Ммм… — Нууу… — Эмм…

Могло показаться, что единственным решением, к которому они пришли в процессе жужжания, было узнать сначала мнение Филиппа. Этим они его, кстати, очень удивили.

— Вам нечего сказать? И нечего спросить? Ладно, тогда я спрошу. Я'эль, ты согласна взять на себя эту роль?

На ее лице нарисовалась эмоция, значение которой она незамедлительно подтвердила уверенным «нет».

— Жаль, могла бы получиться довольно-таки интересная интерпретация. Ну, хорошо. Первую