Исход - Игорь Шенфельд

— Давай! — они вернулись, схватили лестницу, стали просовывать ее Горбуше, тот принял, вытащил, побежал с ней в сторону Енота. Но наблюдать за дальнейшим было уже некогда: Николай с Вальтером кинулись вдоль горы навстречу ветру, навстречу потоку снега и свету с вышки. Самой вышки не было видно; соответственно, и с вышки не было видно, что творится внизу. Это делало ситуацию лишь опасней: при таком непроглядном климате внешняя охрана наверняка пустила уже патрули с собаками по кругу…

Однако, Бог миловал: они миновали вышку и пошли трусцой дальше — вниз, вниз, вниз, к луговине, которую не было сейчас видать, потому что вообще ничего не было видно вокруг. Позади них быстро гасло зарево лагеря, и они погружались в белую темноту. Снег и здесь лепил в лицо, но это было теперь даже приятно, если бы время было замечать эту приятность. Но все же запомнилось: снег был сладким на вкус, охлаждал щеки, глаза, ноздри, таял на губах, щекотал ресницы, приветствовал… Свобода!

Свобода! Неужели это не сон? Неужели они уже на пути к Свободе? Когда от лагеря осталось лишь световое пятно позади, Николай скомандовал: «Стой», и достал компас. Зарева еще хватало, чтобы четко видеть стрелку. Николай нашел направление на восток, махнул рукой: «Туда». Они побежали дальше, но Николай замедлился вдруг, перешел на шаг: его настигло воспоминание о последних словах Енота: «На мыс не идите, идите на север…». Требовалось срочно осмыслить это. В словах Енота крылось что-то очень важное, главное, срочное. Это было очень опасно — то, что сказал Енот; Николай понимал, что это очень опасно, но никак не мог сообразить — в чем эта опасность состоит для них, как она может по ним ударить… Малюта сказал идти на мыс. Енот сказал — не идти на мыс, уходить на север. А на севере — горы. Почему Енот так сказал? Интригует против Горбуши? Допустим, это понятно: хочет подставить Горбушу, который за них отвечает. Значит, доли самого Енота нету в том золоте, что они несут, иначе золото было бы Еноту важней мести… Странно, что его доли нет в посылке, ну да это нас не касается… Енот подставляет Горбушу? Ладно, пусть подставляет. Но как? При чем тут мыс? Ну, обойдут они мыс с севера… Нет, что-то тут не то, что-то тут не так, какая-то тут западня расставлена… Николай все еще шагал, время от времени всматриваясь в компас, Вальтер все еще трусил впереди и оглядывался в нетерпении, недоумевая, отчего это друг его тормозить начал. А Николай продолжал бормотать: «На мыс, на мыс… а лыж не дали, а снег валит… как пройти двести верст по сугробам?…». Николай лихорадочно думал, понимая только одно: ему необходимо разгадать эту задачку еще сегодня, сейчас, а то будет поздно; он думал, а мысли ходили все по тому же замкнутому кругу: «Малюта сказал: «Только на мыс»… Енот сказал: «На мыс не иди»… что за фокусы такие? Енот Малюту подставляет? Или Енот Горбуна подставляет? Или обоих? Или нас? Или всех разом? Как? Зачем? При чем тут мыс?… мыс… мыс…»…

Прошло уже с полчаса, наверное, и они, продираясь сквозь лозняк и то и дело скользя по запорошенным, стеклянным «окнам» замерзших болотных бочажин были, наверное, где-то на полпути к мысу, когда Николай вдруг скомандовал Вальтеру: «Стой!». Ему пришла в голову одна мысль, которую требовалось проверить.

— Сними свой мешок, развяжи! — приказал Николай, уже развязывая собственный, затянутый на мертвый узел. Ремень на мешке Вальтера тоже не поддавался.

— Рви!

— Ты что, зачем? А дальше как нести?

— Рви, говорю!

Узел на мешке Николая поддался первым. Николай скинул свою легкую тужурку, бросил на снег, вытряхнул на нее содержимое мешка. Никакой палатки, никаких спальных мешков, и ни котелка никакого, ни топора. Одни рваные одеяла, несколько штук — для объема. В одном из одеял нож, правда, две банки тушенки и спички: это, надо полагать, и было личное «спасибо» от Енота. Подстава чистой воды. Ножом Николай взрезал неподдающийся ремень на мешке Вальтера. Все то же самое: одеяла и еще две банки тушенки.

— Что это? — в страхе спросил Вальтер, — а где же остальное?… как мы дойдем с этим?

— Ногами дойдем, — грубо ответил Николай, — на быстрых ножках, Валетик. Только не на мыс: на мысу нас встречают, там для нас — конец маршрута.

— И весь этот план на бумаге — чистая надуриловка?

— Чистой воды. Теперь мне все ясно: нет никаких ксив и билетов на скорый поезд. И ни один «курьер» никуда и никогда не доходил. Вот теперь все сходится, вот так мне, наконец-то, все понятно стало…

— А куда же мы теперь?…

— А двинемся мы теперь с тобой… на юг!

— Там же лагеря!

— Вот поэтому. Нас уже с утра искать начнут эти, с мыса, которые нас там ждут сейчас в нетерпении. И пойдут они на север — там нас перехватывать будут, от гор отсекать; не подумают, что мы к лагерям поперлись. А может статься, Вальтер, что нас у гор и другие получатели ждут уже, если Енот в две игры сразу играет. Он мне, понимаешь ли, сказал на прощанье, чтобы мы на север шли, а не на мыс, и вот я все время пытаюсь понять, зачем он мне это шепнул. Но мы с тобой теперь главное знаем: что нас на мысу ждут. А кто из них кого сожрать хочет в их шайке, и кто у кого золото стибрить — этого мы с тобой, скорей всего, уже и не узнаем никогда, да и наплевать нам на это, Вальтер. У нас теперь свои важные дела впереди. Пошли, надо теперь вдвойне торопиться: нам большую дугу давать придется, да еще и не промахнуться с разгону…

— А как же мы лагеря обойдем?

— А мы вот что, Вальтер, сделаем: мы их обдурим всех. Мы не будем лагеря обходить; мы только мыс обойдем с юга, пройдем между мысом и лагерями, а потом — на север двинем. Придется дугу дать, придется мимо лагерей просочиться. Но другого выхода у нас все равно нет. Зато потом не на юг пойдем, а прямо на запад: до трассы отсюда не больше восьмидесяти километров; с учетом крюка — километров сто тридцать. Дойдем как-нибудь, если на вохру в лесу не напоремся, или на этих — получателей посылки, встречателей наших. У нас четыре банки тушенки есть, растянем дней на семь — не сдохнем.

— А потом? Мы же без документов совсем!

— А теперь уж — как Бог даст, Валетик. Не забывай: у нас мешок золота имеется вместо документов. Так что или пан, или пропал. На руднике все равно бы не выжили. Все. Не скули. Мы на свободе: это главное. Забираем все одеяла: теперь всё пригодится. Спасибо Еноту за спички: пока есть огонь, мы живы. Вперед, Вальтер, вперед: надо, чтоб следы наши успело замести.

И они побежали на юг, постоянно сверяясь с компасом. «Ворон ворону глаз не выклюет»: это только поговорка такая складная. Ворон ворону может и не выклюет, а вор вору — запросто», — думал Николай на бегу, все еще недоумевая по поводу хитрой внутриворовской интриги, в которую они чуть было не вляпались со всего маха. Или Енот задумал место Малюты занять? Это тоже было бы объяснением.

Но все это теперь действительно было неважно. Главная загадка была разгадана, а значит — у них снова появился шанс на спасение. И этот шанс дал им Енот — неважно из каких соображений. Ведь спички, нож и консервы он мог и не положить. Так что низкий тебе поклон, Енот и прощай навсегда…

С этого момента и началось их настоящее бегство. В ту первую ночь они не смогли уйти далеко, но им удалось, двинувшись на юг, до рассвета перейти болото, обогнув мыс по большой дуге, зайти мысу в корень и уйти в тайгу на север километра на два. Таким образом, они прошли мимо лагерей на лесистом берегу справа от себя, и надурили погоню с мыса — если та была. Они сделали свой первый привал, чтобы подготовиться к дальнейшему пути, в первую очередь — решить проблему обуви. Для этого они распустили брезентовые мешки на полосы, а одеяла обмотали вокруг ног в три слоя наподобие портянок и плотно обвязали брезентом; по сухому снегу идти в таких «унтах» было нормально. Соответственно, раскромсали одеяла и изготовили, скрепив брезентовыми полосами, накидки типа мексиканских пончо; еще два одеяла остались, чтобы заворачиваться ночью.

К середине дня снег падать перестал и сильно потеплело: почти до нуля, потому что снег слал липнуть. Они съели полбанки тушенки и двинулись на восток — по компасу. Шли до темноты, шагалось пока легко: снега было не выше колен, иногда глубже, а местами, с подветренной стороны леса было снега и вовсе по щиколотку. В сумерках зашли в бор, заметили пещерку под корнями сосны, выгребли из нее снег, нашелушили коры, нарубили ножом веток, развели костерок перед пещеркой, завернулись в одеяла, втиснулись в пещерку и очень скоро уснули, сморенные усталостью и переживаниями первого дня побега, а также чистым воздухом свободы — какая бы неуютная она не была пока, эта свобода…

Утро второго дня родилось кристально прозрачным, сине-белым, пушистым, как праздник. Но любоваться природой было недосуг. Их поход продолжался, и время торопило. Они доели тушенку из первой банки, и банку — как и первую — взяли с собой: для кипятка, вместо котелка.