Исход - Игорь Шенфельд

Они все выполнили (отпив гадости из бутылки, правда, лишь на треть), и вскоре у обоих разразился жуткий понос, о чем они доложили дежурному и были назавтра отправлены в санитарный барак, к бывшему ветеринару Косричу — «главврачу» лагеря, прохиндею, на котором клейма негде было ставить еще на свободе.

Косрич объявил, что у обоих дизентерия, и они остались лежать в санитарном бараке. Через два дня их поносные мучения закончились, но их из «больницы» не выписали, а наоборот — заперли еще на пять дней в комнату под названием «карантин» — чулан, пропитанный хлоркой до такой чудовищной степени, что мухи летом не долетали до середины комнаты и падали в обморок, а тараканы давно уже вымерли от полной интоксикации. Больным, чтобы они не одурели от вони до потери пространственной ориентации, Косрич давал пить спирт, но беглецы, пожалуй, все равно отравились бы и померли на старте, если бы однажды ночью Енот не перевел их из санитарного барака на дровяной склад при лагерной лесопилке, и спрятал там в подвальном «номере». Этот «номер» — нора размером два на два на полтора метра — был запрятан очень хитро: в дальнем конце склада, у стены, стоял большой деревянный верстак; зеки его сдвинули, Енот приподнял широкую доску, и по деревянной лесенке они спустились-проскользнули под пол. Там и располагалась эта, кое-как обшитая досками нора, меблированная двумя топчанами, крохотным столом и парашей в виде жестяного ведра. На столе стояла керосиновая лампа. Отопления не было, зато на топчанах лежали толстые, ватные матрацы и навалена была куча одеял.

— Номер «люкс», — объяснил Енот, зажег лампу и строго предупредил насчет шума и света: жечь лампу аккуратно, говорить тихо, шепотом, постоянно слушать обстановку наверху, — «А теперь — балдей, покойнички. Пусть земля вам будет пухом. Пойду вас закапывать, нахер». И ушел. Над ними задвинули доски, придавили их верстаком, затем над головой пробухали шаги и они остались в глухой тишине.

Только тогда до них дошло, что их «списали», что по документам они больше не числятся там, наверху — на этом ужасном, на этом прекрасном белом свете.

День и ночь слились для них после этого в единую протяженность, отмеряемую лишь собственным сердцебиением: других хронометров в их распоряжении не было. Правда, смену дня и ночи они все же могли фиксировать по шумам наверху: днем там гремели станки и трясся пол, а ночью все было могильно тихо.

На второй день, вернее ночь, после условных трех стуков, к ним в «номер» спустился Малюта.

— Зажигай иллюминацию, крысы подпольные, — распорядился он, — я вам поздравление зачитывать буду. Даже целых два. Во-первых, поздравляю вас с двадцать седьмой годовщиной великой октябрьской социалистической революции… только без «ура»… во-вторых, сообщаю и поздравляю повторно, что по этому поводу вас вчера обоих закопали у «кремлевской стены». Списание прошло тип-топ. В качестве подарка вручаю вам по бутылке пива «Жигулевское». Имен у вас теперь нету, раз вы покойники, но обозначать вас я буду по-старому: Хрен и Валет, — Малюта был явно в хорошем настроении, потирал руки:

— Подмораживает конкретно; «дровяные» прибыли из леса, говорят реки вот-вот станут. Как заметет — так и пойдете. А теперь — к делу, славяне. Дай-ка свету поярче, Валет, и будем о маршруте толковать. Значит, так, — Малюта развернул на столе чистый лист бумаги, достал карандаш и нарисовал в нижнем левом углу контуры их лагерной зоны со сторожевыми вышками, — смотрите, гусары: выйдете вы за лагерь примерно тут, под горой; в гору пути нет, так что обходить лагерь будете аккуратно, вот в эту сторону, направо. Тут пробег длиннее, конечно, но зато выводит на болота минуя ворота, а мимо ворот вам лучше не ходить, как вы сами понимаете. Вот эти шестьсот метров будут для вас самые опасные: можно нарваться на наружников, так что будете на бегу к горе прижиматься, чуть что — падать: авось не заметят, если без собак. Ну а если не повезет, то вот вам по конфетке, джигиты. Повесьте на шею. Живыми не даваться. Один укус — и спать. Больно не будет, мятный вкус, говорят, вкусно даже на секунду будет. Импортная вещь, не потеряйте. Учтите, пацаны: попадетесь живьем — сдохнете все равно, только в страшных муках — это я вам гарантирую… Это была, значит, первая моя инструкция. Теперь вторая: будем считать, что вы проскочили. Прямо от угла вы уходите на луга, на болото — оно уже держит — и прямым ходом на лесной мыс, вот сюда: тут оно и ближе всего до леса, — Малюта продолжал рисовать на бумаге и объяснять маршрут побега, — «Еще раз повторяю: самый первый участок — до лесного мыса — он и самый ответственный, — втолковывал Малюта, — промазать мимо мыса вам никак нельзя, потому что по нему — единственный безопасный уход в тайгу. По обе стороны от мыса — лагеря, дороги, охрана: можно и ночью нарваться, а днем пройти вообще шансов нет: сцапают мигом, и пикнуть не успеете, и ни один не поверит, что вы — русалки лесные на воскресной прогулке. А мыс — заболоченный, тухлый, древесиной покрыт нетоварной, тут нет никого, проверено. Переоденетесь спокойно в теплое, и по середке, аккуратно, но быстро, чтоб до утра преодолеть, по мысу в глубь тайги километров на семь, перескочите просеку с дорогой, уйдете еще километров на пять и на юг повернете, и дальше все на юг и на юг, через три перевала и две реки до третьей, потом вдоль нее до красного утеса на другой стороне, мимо которого не пройти, потому что напротив него речушка будет впадать слева; потом еще три километра вверх по этому притоку, по правому берегу до заимки. Там ждать. А может, там уже будут мои люди — смотря кто раньше придет: вы как уйдете, так мы им маляву и кинем… Те, значит, скажут, что они из Кузбасса. Типа пароля. Им сдадите посылку, и делу конец. Получите у «Кузбассов» подходящие шмотки, стопроцентные ксивы, денег кучу и билеты на синий экспресс, они же вас на станцию выведут. И все: летите голуби, летите…», — сипато засмеялся главный лагерный авторитет. После чего еще раз напомнил: «Главное дело — не промазать с самого начала мимо лесного мыса на той стороне болота, ясно? Точно на мыс выходите, а то как бы не пришлось вам поутру «конфетки» грызть мои. Вопросы есть?».

— Если мы в пургу уйдем, — хотел знать Николай, — а до мыса километров пять по прямой, то можно и вправду промазать вслепую. Компас нужен. Да и дальше нужен будет: на юг поворачивать и все такое. Ну-ка: двести верст по тайге, чтобы точно к заимке выйти. Без компаса — никак.

— Будет компас, — пообещал Малюта.

— И лыжи.

— Лыжи? Зачем? — удивился Малюта, — до мыса добежать по мелкому снегу ногами быстрей получится, чем лыжами в кустах путаться…

— Ну да. По болоту, по кустам — да. Но идти-то не один день. А потом снегу навалит если. По пояс брести? Далеко не уйти…

— Дак это… другие без лыж доходили… Ладно, придумаем про лыжи… торчать будут только… разве что короткие, типа снегоступов. Ладно, сделаем, — Малюта очень внимательно посмотрел на Николая, отчего у того холодок по хребту пробежал. И тем не менее, Николай упрямо продолжил:

— И еще спальные мешки, палатку, топор, нож, спички, консервы…

— Ладно, хорош, Челюскин! — резко оборвал его Малюта, — заказы тут давать будешь… не вы первые, не вы последние: будет вам все, что надо. Ваше дело сидеть тут тихо и ждать… маршрут вон учите наизусть… после мыса и дальше… Все, лампу задуйте! — Малюта поднялся с топчана и постучал в потолок. Ему ответили таким же стуком, и сдвинули доску. Малюта полез наверх, в темноту. Беглецы снова остались одни. Через некоторое время запалили керосинку, чтобы посмотреть друг на друга и на лист бумаги с корявым планом маршрута.

— Не верится, — сказал Вальтер, — неужели мы через несколько дней уйдем отсюда? Неужели будем свободны?

— Да, — сказал Николай, — уйдем. Только будем уже другие. Ты — не Вальтер, а я — не Николай.

— А, наплевать. Мне бы лишь бы своих найти. Для них я — всегда Вальтер. А как меня там на новой бумаге звать будут — неважно. Хоть Иосиф Сталин, — Вальтер засмеялся.

— Вот уж Сталин — ни в коем случае: повяжут сразу! — возразил ему Николай и засмеялся тоже.

— А теперь давай спать, — предложил Вальтер, — скорей время пройдет.

— Э, нет: давай-ка сперва помянем упокойничков. Нас с тобой, то есть. И за юбилей революции выпьем, если желаешь.

— Нет, только за нас. Пошла она, та революция. Сейчас бы жили как при царе: богато и свободно.

— Это ты правильно сказал. Значит, за нас с тобой, Валет! Вечная нам с тобой память!

— Да, Коля: хорошие мы с тобой были ребята… Но новые еще лучше будут — правильно?

— Правильно, Вальтер! За свободу!

— За свободу, Коля!

Но Николаю в ту ночь спалось плохо. Тревожила одна мысль, которая и раньше приходила в голову, но теперь, в связи с неизбежностью побега, стала навязчивой: с какой это вдруг стати их возьмут и отпустят после того, как они сдадут золото? Зачем? Кто в этом заинтересован, кроме самих «курьеров»? Да никто! Отпускать на все четыре стороны живых свидетелей, которые слишком много знают и очень много чего смогут рассказать, если попадутся с липовыми документами (что вовсе не исключено) — это же глупо! Уголовники так не поступают. Уголовникам выгодней и дешевле убрать свидетелей, чем возиться с ними. Ведь что получается: они несут золото, полагаясь всего лишь на слово воров и бандитов — не более того. Какова цена этому слову? Да ноль целых, и еще десять нулей сзади! Бандиты заберут у них золото и положат их обоих: вот наиболее вероятный исход событий. Хотя бежали же другие… Да, бежали, но кто-нибудь из них сообщил где он теперь и что с ним? Присылал фото с воли? Ни один! Да, показывали урки письмо от одного «курьера», который, якобы, где-то там в Душанбе сыром в масле катается. Но то письмо мог любой грамотный блатной из уголовного барака настрочить для легковерных. С другой стороны, урки дадут им топор и нож, и все понимают при этом, что их двое — два опытных, настороженных зека, которых замочить не так-то просто… Хотя, опять же, не так уж и сложно будет их завалить вооруженным «Кузбассам» со стволами… Пристрелят как домашних кроликов… Да, задачка… Надо будет ее так решать: не доходя до заимки, золото спрятать, и выдать его только в обмен на документы. Если бумаги в порядке окажутся, то значит все чисто. «А если нет? А если нет? А если нет? Что тогда?», — вот эта мысль и не давала заснуть, крутилась и так и этак. «Тогда нас будут пытать, чтобы сказали где золото спрятано. И можно не выдержать, и все равно убьют потом», — ответил сам себе на это «если нет» Николай, и принялся изобретать новые тактики: пойдет на встречу с «Кузбассом» один, а другой спрячется с золотом в лесу и уйдет на запад, в сторону городов и дорог, если первый через сутки, например, не вернется со всем обещанным: документами и деньгами; а предварительно подкрасться к заимке незаметно с другой стороны и отследить сначала, нет ли там засады, прежде чем идти на встречу; хорошо бы самим организовать засаду, чтобы отобрать у «Кузбассов» оружие, и лишь потом начать с ними деловой разговор насчет обмена золота на ксивы. Замученный всеми этими идеями и сомнениями, Николай заснул, наконец, остановившись на непреложном: побегу быть, и если он удастся, то еще будет время сообразить в пути, как действовать.