Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

Марья Сергеевна от души пожалела, что послала во флигель Агафью, которая наверно что-нибудь напутала. Нужно было идти самой. Отпустив Агафью, Марья Сергеевна осталась у своего окна и с пристальным вниманием следила за всем, что происходило во флигеле. Сверху ей была видна освещенная лампой гостиная и часть спальни, где лежала больная. Она с лихорадочным вниманием следила за длинной колебавшейся тенью, которая время от времени появлялась в гостиной и сейчас же исчезала в спальне. Это был он… Господи, сколько муки должен был переживать теперь этот фельдшер!.. В такую минуту и совершенно один… Почему она не пошла давеча к ним сама, а подослала эту дуру Агафью? Ее удержало какое-то ложное чувство стыда: с какой стати она будет навязывать свои непрошенные услуги чужим людям?.. Но ведь это фальшивое, глупое и несправедливое чувство, когда на сцене, может быть, стоит вся жизнь. Да, жизнь страстно любимого, дорогого человека… Идти сейчас? Но он выгнал Агафью и может выгнать ее: в такие минуты не церемонятся. Марья Сергеевна даже отыскала свою шаль, накинула ее на голову и дошла до передней, но с полдороги вернулась опять к своему окну… У нее не хватало силы, уверенности в себе.

Николая Яковлевича, по обыкновению, не было дома. Он возвращался только в четыре или пять часов утра, возвращался такой усталый, гадкий, иногда сильно навеселе.

«Боже мой, хоть бы он скорее вернулся! – думала Марья Сергеевна, глядя на часы, показывавшие половину второго. – А время так медленно ползет, точно застыло. Что-то там делается?.. Ах, какая я дрянная, бесполезная женщина!.. Недаром муж меня не любит… Вот ту любят, бедняжку, и она счастлива даже своими муками».

Она не помнила, сколько времени прошло, не помнила, когда явился подгулявший Николай Яковлевич, очень удивившийся, что жена не в постели, а стоит совсем одетая у окна.

– Это… гм… что это означает? – придрался он, слегка пошатываясь.

– Тише… – шепотом остановила она его. – Там, во флигеле… у нас… ах, как она мучается!.. Теперь уж больше полусуток прошло…

– Кто мучается?

– Боже мой, какой ты гадкий!.. Она, жена этого фельдшера, рожает… Они бедные, у них никого нет, а он так ее любит!

– Любит… – повторил он, как эхо, и обрушился на ближайший стул, точно придавленный этим словом.

Он был поражен тоном, каким говорила с ним сегодня жена, выражением ее лица, той энергией, которой пахнуло на него от нее, – это была другая женщина, совсем другая, какой он не знал до сих пор и о существовании которой даже не подозревал. Фельдшер любит жену, жена фельдшера рожает, жена его, Николая Яковлевича, торчит у окна до пяти часов утра и говорит с ним шепотом, а сам он, Николай Яковлевич, сидит на стуле и решительно ничего не может понять. В голове бродят какие-то обрывки мыслей, какие-то слова, точно спутанные нитки пряжи. Потом ему вдруг сделалось смешно: фельдшер?.. любит?.. Разве фельдшера могут любить? Они должны делать компрессы, пластыри, ухаживать за больными, а не любить… Нет, это о-ри-ги-наль-но!.. Затем, он чувствовал, как жена с какой-то тоской посмотрела на него, как смотрят на хорошую, но никому и ни на что негодную вещь, и как она прошла мимо него, сделав брезгливое движение плечом.

– Фельдшер… любит… х-ха!.. – бормотал Николай Яковлевич, поднимаясь.

Но его остановила чья-то твердая рука. Она его усадила на стул, как ребенка, а затем к самому его лицу придвинулось другое, возбужденное лицо, и энергичный шепот проговорил:

– Несчастный, ты сейчас же пойдешь в церковь… знаешь, на углу Проломной улицы стоит такая маленькая старая церковь Всех Скорбящих? Разбуди священника и попроси его отворить царские врата… Понимаешь?..

– Позволь…

– Довольно! Слушай… Это делается в случае трудных родов, и простой народ этому верит. Понимаешь? Если священник не согласится, проси его… умоляй… слышишь?.. Сейчас же… Каждая минута дорога. Затем ты купишь свечку и поставишь перед образом Скорбящей… понимаешь?.. Чтобы сию минуту!..

Вид пьяного мужа преобразил Марью Сергеевну, подняв в ней всю энергию. О, она теперь знала, что делать… И это бессмысленное животное будет делать все, что она скажет. Николай Яковлевич повиновался, не проронив ни одного звука. Что же, он провел вечер в клубе, потом был там, а теперь… Фельдшер… любит… Кстати, извозчики стоят сейчас на углу. «А в аптеку не нужно?..» Выходя из комнаты, он оглянулся и все понял. Из дому вышел он твердой походкой, на углу взял извозчика и велел ехать в Проломную. Дорога шла как раз мимо клуба, и Николай Яковлевич только покрутил головой. Да, бывают случаи…

Марья Сергеевна, выпроводив мужа, постояла несколько времени у окна, а потом быстро вышла из комнаты, быстро сбежала по лестнице и быстро постучала у дверей флигеля. Ее поразила царившая там мертвая тишина. Она слышала, как бьется ее собственное сердце, как она дышит. Пришлось повторить стук. Показался он… В первую минуту она его не угнала. Это был состарившийся, сгорбленный человек. Прежде всего ее поразило, что он совсем не походил на того, который приходил тогда в ней. Да, это был совсем другой и такой близкий, бесконечно близкий, родной. Она молча взяла его за холодную большую руку, молча поцеловала и молча прошла через маленькую переднюю. За ней слышались какие-то мертвые шаги, точно стучал маятник больших старых часов. Вот она в гостиной, где зеленый свет лампы мучительно боролся с белесоватым рассветом. Она машинально оглянула бедную обстановку, где каждая мелочь говорила о коротком молодом счастье, где царил тот беспорядок, который приносит с собой тяжелая бедность… Да, это была та самая комната, за жизнью которой она наблюдала из своего окна в течение длинных, мучительно длинных месяцев. Да, здесь самый воздух был насыщен горячим счастьем, ожиданием, мольбой… Она, шатаясь, как пьяная, остановилась на пороге спальни. На кровати лежала с закрытыми глазами та женщина, которой она так завидовала. Это была тень человека, с той разницей, что эта тень так порывисто и тяжело дышала. Марья Сергеевна вся вздрогнула, когда где-то тут близко что-то жалобно пискнуло, и она только теперь увидала маленькую корзинку, прикрытую старым пледом. Значит, все кончено, все благополучно… Она затаила дыхание и выпятилась в дверь.

– Слава Богу… – прошептала она и перекрестилась. – Да, слава Богу… А я так мучилась за нее все это время.

– Бедняжка, она так мучилась!.. – шепотом ответил ей другой голос. – За что? Ну скажите: за что?..

Она подошла к нему, села на стул и взяла его за руку. За что? А вот за