Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

счастье, которого недоставало: он примирит, успокоит, даст смысл всей жизни. Да, это было краденое счастье, но именно потому-то оно и было так дорого… Ах, как это было бы хорошо, и как Надя была бы счастлива!.. Именно один ребенок мог снять с их жизни последний след прошлого. Это было обновление…

В течение нескольких месяцев жизнь молодой четы совершенно изменилась. Совершившийся таинственный органический процесс вносил с собой что-то до того новое, огромное и подавляющее, что все остальное само собою отступало на задний план. С затаенной радостью Аркадий Васильич видел, как на его глазах жена делалась совершенно другим человеком. Да, совершенно другим, лучшим, чистым и бесконечно дорогим. Первое чувство страха сменилось такой милой покорностью своей судьбе, таким торжественно-детским настроением. А впереди грядущее материнство… тихое семейное счастье… Неизвестное маленькое существо должно было принести с собой целый новый мир, и молодые родители готовились к его встрече. Это была новая цель жизни, новое счастье, перед которым бледнело все остальное.

– Это будет девочка, и мы назовем ее Надеждой, – говорил Аркадий Васильич. – Я не люблю мальчишек…

– Да, конечно, девочка, – соглашалась она. – Я это чувствую… Нет, я решительно не могу себе представить, как все это будет. Когда она вырастет большой, мы будем такие старенькие, седенькие, смешные…

Они часто говорили между собой на эту тему, делая предположения относительно грядущего будущего. Ведь наступала совсем новая жизнь… Иногда она задумывалась, и он по ее лицу знал, о чем она думает. Да, она чаще и чаще вспоминала о своей матери, от которой осталась девочкой-подростком, и об отце. Если бы мать была жива – о, она давно прилетела бы в ней, научила, как и что делать, ободрила, утешила, порадовалась бы вместе. Каждый раз при воспоминании о матери у Надежды Петровны выступали на глазах слезы. О, только она, мама, все поняла бы, все простила и всему научила. Он чувствовал эти мысли и хмурился. У него была жива мать, но от этого ему не было легче: она никогда не простит ему, что он для «этой женщины» погубил все свое будущее, бросив университет. Ведь его наука стоила семье так дорого, – и вдруг бросить все… Конечно, мать любила его и во всем обвиняла ее, Надю. Милая, несправедливая мама, как она ошибалась, и как, вообще, ошибаются все слишком любящие люди. Да, эти милые близкие люди умеют быть несправедливыми… Мать Аркадия Васильича являлась больным местом для Надежды Петровны, как немой упрек: ведь она, Надежда Петровна, отняла сына, она заставила его бросить университет, она лишила его всякого будущего… А вместе с тем, как она была не виновата во всем этом, решительно не виновата. Разве она хотела чего-нибудь, добивалась?.. Нет, он принудил ее насильно полюбить его – он, он сам… Из деликатности людей, слишком сжившихся вместе, они никогда не говорили о своих семьях. Только раз у Надежды Петровны вырвалось:

– У других есть матери, старшие сестры, а я одна, одна…

Когда на нее нападало малодушие, он рассказывал о несчастных девушках, которые родят детей на чердаках, о крестьянках, которые приносят новорожденных в подоле прямо с поля, о тех ненужных страданиях и несчастиях, которые для них связаны с появлением нового существа. О, в мире так много несправедливости и еще больше таких никому ненужных страданий! Сама природа несправедлива, возложив всю тяжесть рождения на один пол, а другому предоставив только радости. Да, это несправедливо, и мужчина должен заглаживать эту несправедливость всей своей жизнью.

Да, мать – святое слово… И когда Аркадий Васильич про себя раздумывался на эту тему, в его душе опять поднимались черные мысли. Это была совершенно новая комбинация и самая ужасная комбинация. Ведь, когда он полюбил Надежду Петровну, даже тени мысли о детях не было, а говорило только одно свое эгоистическое чувство. Если его так мучили ревнивые мысли, когда он смотрел на жену, только как на жену, а что будет, когда она сделается матерью его ребенка?.. Вот когда начнется настоящая казнь за увлечения молодости… И ничего этого не было бы, если бы он женился на девушке, самой простой девушке, за которой не стояло бы никакого прошлого. Да, это зверские, нечистые мысли, но они есть, они здесь, они всегда будут с ним… Раз, когда Аркадий Васильич раздумался в этом направлении, на улице взвыла шарманка и точно в ответ ему надтреснутый женский голос пропел:

…Не женись на вдовушке:

Старый муж придет!..

Он даже побледнел весь и задрожал, – точно там, на улице, подслушали его самые тайные мысли. Аркадий Васильич старался взглянуть на свое положение со стороны, как бесстрастный посторонний зритель, ставил на свое место другого человека, но и со стороны получалась та же безжалостная зоологическая правда. Ведь если бы он мог знать наверное, что у него будут дети, если бы он серьезно подумал об этом, то едва ли решился бы дать этим детям матерью жену другого… Факт остается фактом, что вы там ни говорите. Все это было и грубо, и гадко, и несправедливо, но он не мог отделаться от этих мыслей. С другой стороны, он мог только удивляться, что Надя совсем не думала в этом направлении, всецело растворяясь в своем настоящем. Раньше он ловил ее на мыслях о первом муже, а теперь не было и тени таких мыслей. Для нее не существовало именно того, что должно было бы ее особенно мучить, и он не понимал ее. Грядущее материнство покрывало все, а он мучился своею зоологическою правдой один.

Получался тяжелый разлад, которого она не хотела понимать. Конечно, он не подавал никакого вида и отдавался своим мукам один, что было еще тяжелее. С другой стороны, он видел совершавшуюся в ней громадную перемену. Капризной, избалованной и взбалмошной женщины точно никогда и не бывало, а на ее месте вырастала такая любящая, кроткая и спокойная. Да, в ней уже чувствовалась эта уверенность, с которою человек может вынести всякие страдания и пойдет в огонь. Материнство светилось блуждающим огоньком во взгляде; оно же проявлялось самым трогательным образом в тысяче тех мелочей, которые получили смысл только теперь. Аркадий Васильич понял многое такое, что раньше оставалось закрытым. Как детски-трогательно вила она свое гнездо… В сущности, у них ничего не было, но она сумела из ничего сделать все, как ласточка лепит свое гнездо из соломинок, перьев и грязи. Двадцать раз она переставляла всю мебель, выгадывая каждый вершок и рассчитывая все удобства.